Минная гавань - Юрий Александрович Баранов
Михаил очень любил свою мать и всячески старался скрыть, как он жалеет ее. Слишком дорогой ценой пришлось ей, бывшей актрисе, заплатить за его появление на свет. Она перенесла в Ленинграде тяжелую блокадную зиму, болела тифом, и врачи не советовали ей оставлять ребенка. Она же настояла на своем. Михаил родился вполне здоровым, у нее же после родов отнялись ноги.
И все-таки она была горда и счастлива своим трудным материнством. Михаила считала идеальным сыном — вежливым, предупредительным, скромным и, разумеется, талантливым. Михаилу всегда было неловко оттого, что мать едва ли не боготворила его. Но он понимал ее и умел прощать эту женскую слабость.
…Дочитав письмо, мать дотянется до телефона, который стоит на столике, и наберет нужный номер. Секретарша отца тотчас узнает ее голос и скажет, что академик занят, проводит важное совещание, но она непременно передаст ему записку, в которой сообщит о письме сына.
Не пройдет и пяти минут, как в квартире настойчиво зазвонит телефон. Мать снимет трубку и услышит знакомый глуховатый голос. «Софья, будь добра, — скажет отец, — прочти, что он пишет». Она станет читать. Отец, как всегда в таких случаях, будет покряхтывать, погмыкивать, некоторые места попросит повторить. Потом, наверное, скажет, как говорил когда-то: «Так-так… Молодой Декарт… Прежде чем утвердить себя на избранном поприще, он сперва усомнился в нем. Затем сомнения проверил практикой и не спешит сказать себе «да». Вот что такое терпение и мужество юных! Не правда ли, Софья?» «Да, да…» — скажет счастливая мать. Отец помедлит, поправляя очки, и попросит: «Если тебе не трудно, положи письмо на мой стол, лучше под стекло. И вот еще что: предупреди Варвару, пускай она в кабинете до моего прихода ничего не трогает. Она такая рассеянная…»
Прошел месяц. На этот раз лодка далеко ушла от базы. Начались шторма. Взбесившийся океан словно выворачивал свое нутро наизнанку. Пропал горизонт. Само небо, казалось, легло на воду… Все перемешалось в шквальной толчее дождя и ветра.
Наконец дали команду на погружение. Спасая людей от опостылевшей качки, лодка пошла на глубину. Прерывистые басы дизелей сменились заунывным пением электромоторов. И чем дальше отодвигался гул волны, тем звучней в отсеках тишина и сами звуки резче. Забортное давление стиснуло корпус лодки, словно динамометр, натужно разворачивая стрелку глубиномера.
В центральном посту сумрачно, душно и влажно. Сидя на рундуке за пультом управления горизонтальными рулями, Полувалов держал заданную глубину. Он изучил систему рулевых приводов почти так же, как торпеду. И всегда бывал рад, когда в море ему разрешали подменить на этой вахте боцмана.
Старшина глядел на изогнутую трубку дифферентомера[7], по которой ходил зыбкий пузырек воздуха. Этот пузырек нужно то и дело подгонять под визирную риску на шкале с отметкой «ноль градусов». Непосвященному человеку такая однообразная работа могла бы показаться утомительной и скучной. Но Виктор находил в ней скрытое наслаждение, оттого что мог себя представить чуть ли не властителем морских глубин. У него было достаточно воображения, чтобы в металле приборов и механизмов почувствовать живой, чуткий организм корабля. Ему казалось, что он ощущает корабль, как собственное тело. Тысячи подводных струй норовили увести лодку вверх или вниз, но стоило лишь слегка тронуть штурвал гидропривода, как в действие мгновенно приходили горизонтальные рули. И корабль сопротивлялся мчавшимся на него потокам воды.
Скрипнула крышка лаза, и в отсек грузно просунулся командир лодки капитан второго ранга Соболев. Это был высокий, плотный человек средних лет, имевший привычку говорить мало, но зато всегда веско и значительно. По-макаровски расклиненная надвое густая борода придавала его лицу неприступное, сердитое выражение.
Когда Соболев, обойдя посты, оказался у Полувалова за спиной, Виктор невольно почувствовал пристальный командирский взгляд. И ему стало немного не по себе. Он обернулся. Командир глядел мимо Виктора, куда-то в сторону прикрепленного к борту глубиномера. «Неужели что-нибудь не так?..» — забеспокоился старшина.
Командир опустил на его плечо свою увесистую, словно совковая лопата, ладонь и, как бы разрешая все сомнения, обронил:
— Добро.
Виктор почувствовал облегчение. Для всей команды это слово приобретало смысл высшей похвалы. Но командир все не уходил, о чем-то сосредоточенно размышляя.
«Беспокоится борода, — решил Виктор, — обстановка сложная, штормит…»
У Виктора были свои заботы. С утра он лазал с переносной лампой по самым глухим и неудобным закуткам отсека, старательно отыскивая рыжие, как грибы в лесу, пятна ржавчины. Канаков с Протопоповым терпеливо ходили следом и замазывали ржавчину суриком. Втроем они работали около двух часов, пока Виктору не пришло время заступать на вахту.
Старшина стянул с себя комбинезон, достал из рундучка новую пилотку, переменил воротничок и отправился в центральный. В дизельном отсеке его остановил моторист Коля Пашуков и, весело хохотнув, принялся рассказывать о том, как накануне Протопопов «мастерски прикупил» доверчивого Мишку. Но протопоповские шутки Полувалова не привели в восторг. Про себя он решил серьезно поговорить со Стофкой по поводу его бесконечных подначек и розыгрышей. Отстояв вахту, Виктор направился в кормовой кубрик. Когда он вошел, Канаков на правах бачкового уже подкидывал желающим добавку.
Никита Корзун призывно помахал Виктору ложкой.
— Как на вахте?
— Получил «добро» от кэпа.
Никита подвинулся на скамье, уступая место другу. На его широком, бровастом, с крупным носом лице изобразилась довольная улыбка.
— Ну, старик, твои дела в порядке.
— Если бы не этот… — Виктор кивнул в сторону сидевшего за соседним столом Протопопова.
— Опять что-нибудь отколол? — деловито поинтересовался Никита, не переставая жевать.
— Представь, — с раздражением отвечал Виктор, — подзывает Канакова: «Помоги, Мишель, дизель с фундамента сдвинуть, — нужно гребной вал отцентровать». Тот, как всегда, рад стараться. Подсунули вдвоем под станину ломики — и давай… Протопопов только кряхтит для виду, а Мишка жмет вовсю. Не догадался, зелень, что дизель к фундаменту намертво болтами прикручен.
Не сдержавшись, Никита прыснул.
