Минная гавань - Юрий Александрович Баранов
— Очередная?!
— Нет, это совсем другое. Да ты посмотри, какая она!..
— Послушай, Стефан, — теряя терпение, начал распаляться старшина. — Что ты дурачишься? Корчишь из себя… Всю крышку рундука заляпал кинозвездами, а в центре — собственная фотокарточка. Позёр…
— «Таков мой организм, извольте мне простить…» — с полупоклоном продекламировал Стефан.
Зазвонил телефон.
— Испарись… — отмахиваясь от Стофки, потребовал старшина. Он вспомнил, что до сих пор не доложил дежурному по бригаде о прибытии увольнявшихся матросов с берега…
Стефан появился в кубрике с таким адмиральски значительным видом, которым, по его убеждению, можно было обратить на себя внимание ребят. У двери он слегка, но выразительно качнулся, приветственно махнул рукой куда-то в пространство и направился самоуверенной походкой к своей койке.
В просторном жилом помещении горел неяркий свет. Ребята спали, но некоторые еще тихонько переговаривались, ничуть не интересуясь Стофкиным появлением. Даже Мишка Канаков, новичок, это недоразумение на подводном флоте, как считал Стофка, позволил себе не оторваться от книжки, которую читал, высоко подложив под белобрысую голову подушку. Бесцеремонно повернув к себе книжную обложку, Протопопов скептически-осведомленно выпятил нижнюю губу, что означало: «И как только не надоест читать этакую муть».
Мишка терпеливо выждал, когда отпустят его книгу, и опять забегал глазами по строчкам.
Раздевшись, Стефан завалился на шумно запружинившую под ним койку. Он блаженно вытянул длинные ноги, подсунул под затылок ладони и зевнул. Но спать ему не хотелось.
— Слышь, титан мысли, — сказал он, не поворачивая головы и тем самым как бы подчеркивая то снисхождение, которое он оказывает Канакову, — знал бы ты, у какой я мадонны был сейчас на гранприеме. Это же мечта, поэма, сказка, божество… все равно что для тебя — лишняя кружка компота за обедом.
Мишка мельком скосил в сторону Протопопова грустные глаза и ничего не сказал. На его серьезном интеллигентном лице не выразилось ни любопытства, ни раздражения, В мыслях он, видимо, был слишком далеко от того, что занимало Стофкино воображение.
Не получив ответа, Стефан хмыкнул (мол, о чем говорить с салагой) и повернулся к Мишке спиной. Не успел он заснуть, как в кубрике вспыхнул яркий свет и пронзительно запиликала боцманская дудка.
— Подъем! — возбужденно пробасил Полувалов. — Корабль к бою и походу готовить. В море идем!
Стофка, отшвырнув одеяло, обрадованно вскочил. Подлодка долго не выходила в море. А от долгой береговой жизни у Стофки неизменно падало настроение и начинал портиться характер. Иное дело — море, там он мог показать себя. Оделся и собрал вещи Протопопов так быстро, что первым стал в строй. За спину у него была перекинута, будто автомат на ремне, старенькая гитара.
Вскинув на плечи рюкзаки и взяв чемоданы, моряки нестройным, ускоренным шагом двинулись на лодку.
— Не растягиваться, шире шаг, — вполголоса поторапливал Полувалов, то и дело поглядывая на часы.
Миновав плац, вышли на шоссе, ведущее через перелесок прямо к пирсу. Протопопов, хотя и не слишком торопился, не отставал все-таки от других. Он возбужденно прислушивался и поглядывал по сторонам. В ближних кустах оглушительно щелкали соловьи, как бы приглашая послушать их. Стефан улыбался не то соловьям, не то приятным воспоминаниям. Полная луна, казалось, высвечивала и оттеняла каждую травинку и каждый листок на распускавшихся ветках. Пахло весенней теплынью, подсыхавшей землей и свежим ветром, который осторожно дул по временам с моря. Деревья по сторонам дороги будто расступались, пропуская молчаливо шагавшую колонну матросов. Шаги по асфальту раздавались гулко, значительно… Стофке представлялось, что этому движению не будет конца и что все они вечно будут шагать на маячившие где-то за деревьями портовые огни, нисколько к ним не приближаясь. И соловьи будут петь…
Но вот лес кончился, и шаги мягко зазвучали по деревянному настилу пирса. Протопопов увидел свой корабль. Покатое в боках, мощное тело подлодки походило на загарпуненную тушу кита, которую на швартовых притянули к причальной стенке. Этот кит будто бы притаился, выжидая лишь случая, чтобы разорвать мешавшие ему путы и снова уйти в море, на глубину…
Матросы гуськом взбегали по трапу на борт и торопливо спускались внутрь лодки. Тишина корабельных отсеков нарушилась голосами, пением стальных паёлов под ногами и хлопками открываемых дверей и люков.
В отсеках стоял полумрак. Но вот защелкали пакетники. В матовом свете плафонов обнажился организм подлодки: толстые, будто утробные кишки, трубопроводы и тонкие, напоминающие венозные переплетения, линии электропроводки.
Прошло несколько минут, и, сотрясая корпус, заработали на холостом ходу главные дизеля. Механизмы пришли в движение, на приборах замигали разноцветные контрольные лампочки.
Седьмой отсек был довольно небольшим, тесноватым, но зато вполне спокойным и едва ли не самым уютным помещением на лодке. В самой корме виднелись трубы торпедных аппаратов с навесными приборами стрельбы и со звездами на крышках. Вдоль бортов протянулись койки. Все свободные углы заполнены прорезиненными водолазными сумками, деревянными ящиками и жестяными банками. Создавалось впечатление, что людям здесь ни пройти, ни развернуться без того, чтобы не задеть друг друга. Но каждый из них знал свое место и свои обязанности на любой случай корабельной жизни. Когда лодку готовили к выходу в море, в отсеках не было толкотни, а тем более — лишних слов. Виктор со Стофкой сразу же втиснулись в узкий промежуток между аппаратами и стали проверять механизмы. Михаил Канаков занялся креплением банок и ящиков по-походному.
В команде торпедистов Михаил служил меньше года. И хотя давно сдал все положенные зачеты, на равных со всеми стоял ходовую вахту и носил на груди значок специалиста третьего класса, он до сих пор не избавился от опеки со стороны Полувалова и Протопопова. В глазах старшины он был нормальным и толковым парнем, а по мнению Стофки — «полнейшим лопухом и чистоплюем, каких с флота гнать надо».
О «старичках» Мишка имел собственное мнение. Это позволяло ценить искреннее дружелюбие одного из них и не замечать самодовольную заносчивость другого. Мишка любил читать, особенно книги по кораблестроению. Он был не слишком разговорчив и немного стеснителен, как человек, не
