Минная гавань - Юрий Александрович Баранов
— Что, старшина, жаловаться пойдешь? — спросил он как бы невзначай.
— Нет, — вяло обронил Виктор, — так сочтемся…
Поборов себя, Полувалов толкнул крышку лаза и выбрался в соседний отсек. Здесь было по-деловому оживленно, как когда-то бывало в его родном цехе в разгар смены. Ослепительно сияли над головой матовые плафоны. Под паёлами неугомонно, будто заводские станки, гудели гребные электродвигатели. Вахтенные электрики сосредоточенно вглядывались в приборы ходовых станций, не обращая на Виктора внимания. Неслышно ступая по мягкой резиновой дорожке, проложенной для изоляции по всему отсеку, старшина подошел к бортовому щиту, где висела стенгазета «Даешь глубину». Он принялся читать собственную заметку, словно видел ее впервые.
Подошел Никита, рассерженный и решительный.
— Что, батя, с якоря сорвало? — спросил он.
— Прости, я не секретарь, мне проще…
— Витька!.. Смотри, как бы это тебе боком не вышло. Тоже мне — спортсмен… А не можешь понять, что разряд по штанге никогда еще не был признаком абсолютной силы. Ты сейчас такую слабину выдал.
— Да что он корчит из себя? На все ему…
— Ну не скажи. В общем-то, Стофка неплохой парень. Бывает, конечно, выламывается, да вот только живет с какой-то горечью… Толком сам еще не разобрался, а вот чувствую.
— Как разберешься — доложишь, — ухмыльнулся Виктор.
— Давай вместе сядем как-нибудь втроем и поговорим: честно, без дураков.
— Не знаю, как это получится.
— Зря, батя, зря. Надо потолковать. Вот хоть сейчас. — И он подтолкнул дружка плечом. Сокрушенно вздохнув, тот молча согласился, но при этом подумал: «Как хочешь… Впрочем, только ради тебя…»
Старшина шагнул через комингс в свой отсек. И вдруг лодка дрогнула, точно с ходу наткнулась на подводную скалу. Виктор почувствовал, как страшная сила отбросила его в сторону и вдавила в переборку. Замигали плафоны освещения, заскрежетала корпусная сталь. И стал отчетливо слышен зловещий гул ворвавшейся в отсек воды. Еще не поняв, что произошло, старшина отчаянно метнулся к аварийному клапану. Канаков уже висел на рычаге кремальеры, затягивая наглухо лаз переборки.
Полувалов что есть мочи крутанул красный маховик, и навстречу клокочущей воде со свистом рванулся сжатый воздух: начался поединок, за которым, будто окаменев, наблюдали оставшиеся в отсеке люди. С каждой секундой все выше поднималась вода. По тому, как сильнее давило на барабанные перепонки, Виктор понял, что в отсеке растет спасительное противодавление воздушной подушки. В какой-то точке силы оказались равны, и вода замерла, остановилась под самым верхним ярусом коек. Ребята не столько испуганно, сколько виновато глядели на старшину, как бы спрашивая: «Что же это мы наделали, братцы? Ну, теперь будет нам…» Никто словно еще не верил, что все это произошло не на тренировке, а взаправду.
Отсек выглядел опустошенным. Все плафоны, кроме двух, ближних к переборке, были вдребезги разбиты, электропроводка сорвана, арматура трубопроводов немощно провисала к палубе перебитыми концами, похожими на вскрытые вены, из которых вместо крови сочилось масло гидравлики. Между койками плавала Стофкина гитара, распустив по грязной воде голубой бант.
Давление, словно чья-то безжалостная рука, сжимало голосовые связки. Поборов спазму, Виктор натужно просипел:
— Протопопов, а ну давай брус, Канаков — клинья.
Сперва нужно было отыскать пробоину. Виктор надел кислородный аппарат и погрузился в воду. Подсвечивая водолазным фонарем, он пробирался по палубе, ощупывая нагромождение каких-то деталей и не узнавая их. Глубинный мрак вошел в лодку вместе с водой и теперь будто нарочно прятал от старшины знакомые предметы. Между шпангоутами, почти под самыми торпедными аппаратами, Виктор увидел томное зыбкое пятно. Он подобрался ближе. Это была не слишком большая рваная дыра. Острые края взрывом загнуты внутрь. Прикинув в уме, как проще заделать пробоину, Полувалов поднялся. Вода в этом месте была ему по грудь. Он скинул маску и подождал, пока ребята подойдут поближе.
— В общем, так, — сказал Виктор и небрежно сплюнул, — дыра вот здесь, у моей ноги. Подложим брезент, подушку, подобьем под брус клинья — и все будет в ажуре.
Надев кислородные аппараты, ребята опустились в воду. Возились у пробоины долго: никак не удавалось накрепко заделать ее. Наконец, когда выбились из сил, работа была закончена. Разогнули онемевшие спины. Соленый пот скатывался по лбам, застил глаза. Дышали часто, с надрывом. В сгущенном воздухе отсека мутно парило. Влага обволакивала переборки, механизмы, лица людей. Роба у каждого сделалась неприятно липкой, и тело под ней изнывало, саднило, точно были обнажены все нервы. Хотелось куда-то идти, что-то делать, лишь бы избавиться от нестерпимого зуда.
Проверещал телефон. И все с удивлением уставились на него, точно не понимая, откуда может исходить этот странный, немыслимо далекий звук. Взбудоражив воду, старшина тяжело побрел в сторону передней переборки. Он выхватил трубку из зажимов и в трескотне помех еле разобрал знакомое гмыканье и потом голос:
— Как вы там?
— Живы, товарищ командир, — отозвался Виктор.
— Добро. А почему так долго не отвечали?
— Но телефон молчал. Видать, где-то закорачивает…
— Доложите обстановку.
— По правому борту ниже ватерлинии пробоина, — начал докладывать старшина, стараясь подбирать короткие, точные фразы. — Только что ее заделали. Правый гребной вал погнут.
— Это случайная дрейфующая мина, — сказал Соболев, упредив вопрос Виктора. — Угораздило на нее нарваться… Можно сказать, один шанс из тысячи, и он оказался наш… — Командир сделал небольшую паузу, точно высказал все самое главное и дальше осталось передать сущие пустяки. — Всплыть не могу, — продолжал он каким-то простуженным, виноватым, как показалось Виктору, голосом. — Не хватает сжатого воздуха. Попробую, пока мы на ходу, выйти на небольшую глубину и лечь на грунт. Тогда прикажу водолазам исправить систему всплытия. Но я верю в тебя, Виктор. Ты слышишь?.. — И не выдержал: — Сынки! А, черт подери, да неужели ж вы не продержитесь всего лишь три…
Виктор тряхнул умолкнувшую трубку, стукнул ее о ладонь.
— Связь барахлит, — сказал он ребятам и прильнул всем телом к прохладной мокрой переборке. До боли в ушах, как последнюю надежду, старшина ловил признаки хоть каких-то живых голосов или звуков в
