Ефим Пермитин - Три поколения
— Да цыц ты, окаянный… — прошептал Амоска и кинулся бежать, не разбирая ни бурелома, ни сугробов.
Выбравшись на увал, он остановился и только тогда заметил, что Тузика возле него нет.
— Слопал, значит, собаченьку!
Но Тузик вскоре догнал его.
Шерсть щенка все еще была вздыблена, а глаза по-прежнему сверкали глупостью и довольством. Весь вид Тузика говорил: «Ну и облаял же я его!»
— Вот так попали мы! — так же тихо и испуганно сказал Амоска.
Он еще раз передохнул и, снова подобрав полы зипунчика, со всех ног пустился в сторону избушки.
Увидев Терьку, он с криком побежал ему навстречу.
По вытаращенным глазам Амоски, по красному залитому потом лицу Терька понял, что с братом случилось что-то необычное.
— Чего глаза-то вытаращил?
Относиться к Амоске как к равному Терька все еще не мог. Обычно он или смеялся над ним, или держался с подчеркнутой грубостью.
— Ревешь, ровно у себя на улице. Не видишь, у человека кулемы нарублены…
Амоска отдышался и, повернувшись в сторону белкόв, заговорил:
— Ведьмежина с Анемподистова Мухортку… там, в пади, в берлоге, насилу утекли с Тузиком…
Терька побледнел.
«Побегу к Зотику и Вавилке», — решил он и, не обращая больше внимания на Амоску, кинулся в гору.
Вскоре все молодые охотники были у «медвежьей пади».
Шли гуськом. Впереди Вавилка, за ним Зотик, Терька и сзади всех Амоска с Тузиком на сворке…
Следы Амоскиных прыжков наглядно свидетельствовали о поспешности его бегства.
Над спуском в падь остановились. Густая хвоя пихтача щетинилась под ногами, как звериная шкура.
— Егорий храбрый, заступник усердный… — вслух произнес Вавилка.
Ребята вслед за ним торопливо перекрестились.
Только Амоска был вооружен малопулькой, у остальных в патронах была беличья дробь. Сгоряча они решили было сначала ударить залпом по глазам медведя и разбежаться, а «потом, слепого, можно и дробью добить», особенно если стрелять в уши, да еще взобравшись на дерево…
Однако у самой пади план этот Зотик забраковал:
— Задерет!
— А я не это же ли говорю! — охотно согласился Вавилка.
— Да ежели его еще раздразнить, так, пожалуй, и совсем плохо будет, — теряя свой пыл, вставил Терька.
— Надежда вся, братцы, на Тузика да на мою винтовку, — сказал Амоска. — Худо ли, хорошо ли, все-таки не дробовик.
На людях к Амоске вернулось все его хладнокровие и задор.
— Оттаял, мокроносик. Много вас на фунт сушеных с Тузиком-то?.. — Терька презрительно посмотрел и на младшего своего братишку и на Тузика.
— А все-таки должны мы его решить. Хороша, скажут, охотничья артель — от лежачего медведя разбежались! Митьша один вон с каким страхоидолом управился. Не бежать ли уж нам за ним?
При упоминании Зотика о Мите Вавилка и Терька вновь осмелели.
— Так, а я не то же ли говорю: должны бы управиться и без Митьши, — сказал Вавилка.
— Это верно, надо только умом пораскинуть, — согласился Терька. — Зимой в промысле, сказывал Анемподист, вот так же мужики с дробовиками на берлогу наткнулись. Так они из дроби пуль поналили и застреляли в лучшем виде. Он башку только в чело высунет, а они его по башке — теньк да теньк…
Рассказ Терьки окончательно определил план охоты. Решили развести костер и лить пули.
Зотик засыпал дробью пустой патрон и поставил его на груду нагоревших углей. Серебряная пленка свинца, слегка осев в патроне, неожиданно быстро заискрилась голубоватыми звездочками. Пихтовой веткой Зотик подцепил раскаленный патрон и поставил на сугроб. Патрон провалился в снег, как в воду.
— Вот тебе и пули готовы!
Амоска сидел верхом на Тузике и держал его обеими руками за морду, чтоб он не залаял. Вавилка срубил уже вторую пихту, отсек вершинки, обрубил тонкие сучья, оставив самые крепкие и колючие. Лица у ребят были суровы и бледны.
— Я так думаю, ребятушки: Тузика в первую очередь спустить надо, — шепотом сказал Амоска. — Он приемистый. Он его за штаны весь день продержит. А тогда его не только что ружьями — кольями убить можно.
Зотик безмолвно отмахнулся от Амоски и продолжал разрезать круглый свинцовый столбик на равные части.
— По две пули на брата.
Терька и Вавилка одобрительно кивнули.
Пороху в патроны насыпали двойную порцию. Стрелять уговорились враз, целиться в голову. Но прежде чем подымать зверя, решили сначала заломить чело берлоги.
Захватив срубленные Вавилкой пихты, охотники начали спускаться в падь. Амоску и Тузика оставили на увале, строго-настрого приказав ему дожидаться их первого залпа.
С каждым шагом к берлоге ноги охотников, казалось, тяжелели, на лбу зернисто проступал пот.
Все внимание ребят сосредоточилось на косматых корнях выворотня, торчащих в разные стороны, как длинные когти исполинской лапы. Под корнями, точно пасть, чернела отдушина берлоги.
Остановились шагах в десяти от нее: подойти ближе не хватало сил.
Заломить чело берлоги должны были самый старший из охотников — Вавилка и неважно стрелявший пулей Терька.
— Карауль, — услышал Зотик шепот Вавилки.
Зотик встал с левого бока берлоги, вскинул берданку к плечу.
— Егорий храбрый, — зашептал Вавилка помертвевшими губами и сделал первый шаг по направлению к берлоге, выставив впереди себя пихту с торчащими сучьями.
Рядом с ним, так же, как и Вавилка, выставив перед собой пихту, шаг в шаг, шел Терька.
От страха звенело в ушах, зеленело в глазах. Хрустевший под ногами снег, казалось, наполнял тайгу оглушительным шумом. От напряжения берданка в руках Зотика начала «ходить». Он отвел ее и взглянул на приближающихся к берлоге Вавилку и Терьку.
«Они крепче меня», — пронеслось в мозгу Зотика. Он снова вставил в плечо берданку и с силой прижал ее. Вавилка и Терька, как по команде, сунули пихты торчком в чело берлоги и стремительно отпрянули назад. Стоявшему в стороне Зотику было видно, как пихты, вздрагивая сучьями, медленно, точно в омут, поползли в глубь берлоги.
Глухое ворчание зверя словно кипятком обварило Зотика с головы до пят. Звонкий лай неожиданно появившегося у берлоги Тузика и словно из-под земли вынырнувший с винтовкой Амоска снова устыдили Зотика:
«Щенки, а смотри-ка…»
Наколовшись на заостренный сук, медведь взревел так, что «Зотик отпрянул в сторону от берлоги. Гремевший у самого чела Тузик от рева зверя тоже было метнулся в сторону, но высунувшаяся из-под снега черная медвежья лапа ловко и быстро зацепила щенка, и он упал на закрасневшийся под ним сугроб.
Пронзительный визг Тузика оборвался, перешел в негромкое хрипение. Раскинутые лапы щенка дернулись раз-другой и замерли. Амоска кинулся было к собаке, но Зотик успел схватить его за воротник зипунишка и отшвырнуть назад.
Выстрелы ребят слились. Каждому казалось, что выстрелил по высунувшейся на одно лишь мгновение голове зверя только он. Вслед за выстрелами голова скрылась, а из берлоги, вместе с вылетевшими сучьями, ветками и целым фонтаном снега, выскочил медведь.
Жалкий хлопок выстрела Амоскиной шомпольной малопульки ребята услышали как во сне.
Как успел перезарядить свою берданку Зотик, он так и не мог упомнить. Помнил только, что в тот момент, когда большой, горбатый зверь прыжком отделился от земли в его сторону, он нажал на спуск, прицелившись чуть повыше переносья. Лесной великан точно споткнулся обо что-то незримое в воздухе, — упал, так же как и Тузик, на живот, беспомощно раскинув лапы.
На теплую еще шкуру зверя, рядом с толстыми кусками нарезанного сала, ребята положили мертвого щенка. Ухватившись каждый за когтистую лапу, охотники тронулись к стойбищу.
Митя несколько раз выбегал из избушки и, повернувшись к белку´, кричал:
— Ребя-та-а! Ребя-та-а!
Лицо его от натуги покраснело, испуганные глаза были устремлены на Шумишихинский белок. Несколько раз крикнув, он снова бросался в избушку и начинал растирать то холодевшие ноги, то западавшую грудь деда.
Не менее часа прошло с тех пор, как Митя заметил, что согнутые в коленях ноги Наума Сысоича вдруг медленно распрямились, грудь слегка приподнялась и из нее вырвались хрип и сипение. Вначале Митя подумал, что дед хочет изменить положение ног, и решил даже накрыть их свалившимся зипуном. Но, дотронувшись до ступни, Митя испугался: она была как ледяная. Он окликнул деда Наума, тот не отозвался, снова согнул ноги в коленях и с усилием стал распрямлять их.
— Дедынька! — над самым ухом начал кричать Митя, криком отгоняя страх. Он ясно увидел, что дед сделал легкое движение губами, точно собирался что-то сказать. Рука с набухшими синими венами приподнялась и чуть заметно поманила.
Вначале Митя уловил только хрипы. Сквозь них, как сквозь порывы ветра, с трудом прорывались отдельные слова:
