Виталий Закруткин - Сотворение мира
Перед вечером Иван Хохлов, томясь у окна во двор, заметил прислоненный к заледеневшему колодезному срубу короткий железный лом. Нахлобучив шапку, вышел, принес лом в комнату, подержал его в руке, взвешивая.
— Надежная штука, пригодится, — сказал Хохлов.
Грачев почти весь день просидел молча, только посматривал на часы. Время тянулось медленно. Между левым и правым берегами Дона не прекращалась редкая перестрелка. Немецкий самолет-разведчик весь день барражировал над дамбой от Ростова до Батайска. Но на длинной этой дамбе никакого движения не было. Перед вечером два «хейнкеля» устремились к Батайску и неожиданно были атакованы советским истребителем. Один из «хейнкелей» загорелся, упал в камыши. Второй поспешно изменил курс, сбросив бомбы в те же камыши.
Ровно в десять вечера старшина поднялся:
— За дело, хлопцы, пора…
С неба сыпался густой, мягкий снег, мороз ослабел, звука шагов не было слышно. Ведро висело на заборе. Иван Хохлов, будто белое привидение, вынырнул из-за угла трансформаторной будки, ударом лома свалил осыпанного снегом часового. Разведчики без помех вошли во двор, со двора — в кухню. Там, прижавшись спиной к печке, стояла одетая в яркое платье Лелька. Она новела плечом в сторону горницы, откуда доносились негромкие голоса, и подняла два пальца. Это значило: там только двое.
Распахнув полупритворенную дверь, Грачев и Андрей выставили вперед автоматы. За их спинами встал Хохлов с гранатой в руке.
Немцы сидели у стола в ночных сорочках. Перед ними стояли рюмки и початая бутылка рома. У неяркой лампочки клубился синеватый сигарный дымок.
Грачев обошел стол, снял с вешалки пистолеты в черных лакированных кобурах, бросил в свой вещевой мешок два туго набитых портфеля и крикнул в дверь:
— Леля! Халаты господам офицерам!
Оба немца — один из них был низкий и толстый, другой худощавый, с тонкой шеей — сидели как изваяния, широко открыв глаза. Они никак не реагировали на то, что Грачев неторопливо обыскал их наброшенные на спинки стульев мундиры, а когда по знаку Андрея немцы встали, ощупал карманы брюк.
— Все в порядке! — закричал Андрей. — Одевайтесь.
Офицеры покорно оделись, натянули на себя принесенные Лелей халаты. Тут только Грачев заметил, что на Леле поверх пальто тоже надет халат.
— А ты чего вырядилась? — удивился он.
— Я тут не останусь, — ответила Леля, стуча зубами. — Я с вами. Пусть он сгорит, этот дом…
Вышли, как всегда ходят разведчики, гуськом. Впереди старшина, за ним толстый немец, в спину которого Иван Хохлов упер ствол своего автомата, потом — второй немец в сопровождении Андрея. Сзади всех брела Леля. Снег валил густой, и вскоре следы их замело.
Как было условлено, в двадцать три тридцать по приказу подполковника минометчики начали обстреливать беглым огнем набережную примерно в трехстах метрах от того места, где предполагался переход через Дон группы Грачева. Этот отвлекающий маневр тоже удался. Все закончилось хорошо, если не считать, что один из пленных, который полз следом за старшиной, был ранен в плечо шальной пулей.
Немцы опамятовались только в просторном подвале завода. Им дали по сто граммов водки, усадили на нары, перевязали раненого, который, поводя оголенным бабьим плечом, залопотал, что он, кригсфервальтунгсрат доктор Нусбрух, мирный чиновник «Викдо»[9] и к военным или полицейским карательным операциям не имел и не имеет никакого отношения. Второй немец, худощавый, остроносый блондин, назвал себя обер-лейтенантом Бенике, командиром роты 13-й танковой дивизии…
С помощью девушки-переводчицы допрос вел незнакомый Андрею капитан из разведотдела 56-й армии, горячий, подвижный армянин. Оставив в покое раненого Нусбруха, он принялся за обер-лейтенанта. Тот держался нагловато, сидел закинув ногу за ногу, ухмылялся, но все-таки показал, что в составе группы Клейста действуют дивизии СС «Викинг» и «Адольф Гитлер», 60-я моторизованная дивизия и три танковые 13, 14, 16-я.
— Уходить из Ростова вы не собираетесь? — спросил капитан.
— Нет, не собираемся, — отчеканил обер-лейтенант Бенике. Войска генерал-полковника Клейста только наступают! Об этом прекрасно осведомлены ваши союзники англичане и французы. Это почувствовали на своей спине и вы. Меня, господин капитан, в свою очередь, интересует: неужели вы до сих пор не поняли, что война Советским Союзом проиграна?
— Здесь вопросы задаю я, — прервал его капитан. — Ваше дело только отвечать.
Обер-лейтенант Бенике высокомерно вскинул бровь, однако возражать не посмел.
А тем временем Клейст переживал далеко не лучшие дни. Его дивизии, втянутые в Ростов, оказались в узком мешке. Для Клейста было очевидно, что захваченный им огромный русский город придется оставить. Вместе с тем он знал: это привело бы Гитлера в бешенство — ведь Геббельс успел растрезвонить на весь мир, что «врата Кавказа» — Ростов-на-Дону — распахнуты для победного марша вермахта к бакинским нефтяным вышкам.
И все-таки из западни надо было вырываться. Советские армии — 18, 37 и 9-я — все плотнее сжимали Клейста в городе, а с юга, из-за Дона, приготовилась к броску 56-я отдельная армия. Похоже было на то, что танковые и моторизованные дивизии немцев вот-вот будут утоплены в Таганрогском заливе…
В ночь на 27 ноября 1941 года подполковник привез из штаба армии приказ о наступлении. Известие об этом быстро распространилось по всему полку. На Зеленом острове никто в эту ночь не спал.
Не уснул и Андрей. Сидя в обжитом за неделю «бронеколпаке» — так здесь называли блиндажи, сложенные из несгораемых касс, — он перебирал содержимое своего вещевого мешка. Выбросил пачку старых газет, сапожную щетку, ветошь для чистки автомата — все, что казалось ему лишним, ненужным в предстоящем бою. Аккуратно уложил в мешок смену белья, полотенце, зубную щетку, бритву. При скудном свете чадящей плошки долго рассматривал, раскинув на коленях, подаренную Наташей Татариновой толстую тетрадь, где на каждой странице были наклеены листья яблонь, груш, слив, черешен. Читал надписи, сделанные под каждым увядшим листком размашистым почерком Наташи, — «ренет Симиренко», «кальвиль снежный», «пепин шафранный», «лесная красавица», — и перед ним будто наяву вставал молодой сад над рекой: ровные ряды деревьев с пышными зелеными кронами, с белеными стволами, на которые аккуратно подвязаны «ловчие пояса». И не шум ноябрьского ветра слышался ему в эти минуты, а милые его сердцу разнообразные шорохи далекого молодого сада.
Потом мысли непостижимым образом переместились из Дятловской в Огнищанку. Вспомнились отец, мать, братья, сестра, Елена с Димкой… Их лица проплывали в его памяти в странной непоследовательности: то в детские годы, то в последние часы расставания.
Раздумья его прервал Грачев. Войдя в блиндаж, старшина, ни слова не говоря, взял ведро с водой, залил: огонь в железной печурке, прощальным взглядом окинул нары, сбитый из досок стол и лишь после этого обронил:
— Спасибо этому дому, пойдем к другому. Пора!
Погасив плошку, они покинули блиндаж и по ходу сообщения направились к первой линии окопов.
Занимался холодный пасмурный день. Слабый восточный ветер отряхивал с деревьев хлопья снега. За округлыми снежными наметами виднелась гладкая как стол поверхность Дона. Бойцы в окопах ежились от пронизывающего холода, посматривали на белеющий в рассветной мгле Ростов, пытались угадать, на какую из городских улиц вынесет их волна наступления. Слышались простуженные голоса:
— Театр левее нас, значит, заходить будем от Нахичевани.
— Много ты понимаешь! Нахичевань будут брать те, кто рванет из Новочеркасска.
— Пока взберешься на тот чертов берег, сто потов с тебя сойдет.
— До берега, друг любезный, еще добежать надо!..
Андрей не принимал участия в этих гаданиях и незлобивых пикировках. Он прикидывал про себя: «Атаковать придется по открытой со всех сторон ледяной глади реки, где нет ни окопов, ни холмов, ни щелей, ни кустиков — только холодная, ровная белизна, на которой нигде не укроешься от вражеских пуль и осколков. Если быстро бежать, можно добраться до берега за каких-нибудь десять минут. Но попробуй выдержи эти десять минут, когда тебя расстреливают почти в упор. Значит, спасение только в быстроте. Значит, атаковать надо единым махом, без остановок, не оглядываясъ, не дожидаясь отставших…»
На секунду всех отвлек заполошный зайчонок — вырвался откуда-то из-за осыпанных снегом кустов, посидел, смешно поводя длинными ушами, почесал лапкой белесый загривок и понесся вдоль окопов по самой кромке берега. Сотни людей, которым предстояло ринуться навстречу смертоносному огню, поворачивали головы, следя за зверьком, и на их темных от холода лицах блуждали добрые улыбки…
