Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни
— Вы все шутите, — сдержанно отозвался фон дер Рооп, — а мне хотелось бы говорить о серьезных материях и с предельной откровенностью, какая только возможна между единомышленниками и деловыми людьми.
— Какие уж шутки! Вы говорите так, словно это я издал книгу Бальтцера «Раса и культура». А ведь издали-то ее вы. Или еще один шедевр: «Давать образование неграм — преступная насмешка…»
— У вас завидная память. Но об этом ли надо говорить в исторический момент, переживаемый нами?
— Все моменты — исторические. Например, этот процесс фальшивомонетчиков у вас в Германии…
— Что же в нем исторического? Обыкновенное уголовное дело. Грузинские меньшевики Карумидзе и Садатирашвили изготовили целые кипы фальшивых советских червонцев…
— И все? И это вы призываете к предельной откровенности? А как же быть с внезапной смертью генерала Макса Гофмана? Не следует лгать больше, чем это вызывается необходимостью!
— Не отрицаю, Гофман был замешан, как и сэр Детердинг.
— Кто еще?
— Если вы знаете, зачем же спрашиваете?
— Замешано верховное германское командование?
— Возможно. В общем, дело замяли, признали, что соучастники действовали по бескорыстным политическим мотивам и заслуживают оправдания.
— Вот и говорите после этого, что деньги — не квинтэссенция политики!
— Именно потому я и удивлен, что вы держите деньги мертвым капиталом. Скрепя сердце, новая Германия, мы, нацисты, берем деньги у Америки. Кто знает, не настанет ли пора, когда мы схватимся с заокеанскими акулами… Но сейчас деньги приходится брать — вы, например, ведь не даете? Приходится использовать Америку для своих целей.
— Все воображают, что кого-то использовали. Америка рассчитывает стравить Германию с Россией и обескровить обе стороны. Англия и Франция давным-давно заключили L'accord Franco-Anglais относительно разделения зон влияния после захвата России: Англия получает кавказскую нефть и Прибалтику, Франция — Донбасс и Крым…
— Донбасс? Как бы не так! — взметнулся фон дер Рооп и даже перестал жевать. — Любят они, чтобы чужие дяди доставали им каштаны из огня! Посмотрим, как они заговорят, когда германские войска хлынут на русские равнины! Тогда и разберемся, где чья зона!
— Я слышал, опять решили отложить начало войны?
— Будто бы французы еще не готовы. Вранье! Сэр Детердинг категорически заявил, что война начнется летом тридцатого года.
— И конечно, это будет уже не бескровное вторжение? — усмехнулся Рябинин, вспомнив о романе Бобровникова.
— О нет! Крови будет много, — оживленно возразил фон дер Рооп. Сейчас как раз и стоит на повестке задача о механизации убийства. В старину, чтобы казнить одного, воздвигали помост, наряжали палача в красную рубаху, пригоняли на площадь войска, выстраивали караул, приказывали барабанщикам отбивать дробь — и тогда только отрубали одну-единственную голову. Теперь будет не так. Совсем не так! О-о!
Рябинину показалось странным необыкновенное оживление фон дер Роопа. Он посмотрел внимательнее и понял: фон дер Рооп был пьян.
3
В конце 1929 года все было наконец утрясено, согласовано, вот-вот должны были все капиталистические страны обрушиться на Советский Союз, оставалось утрясти кой-какие разногласия.
— Освобождение России может произойти гораздо скорее, чем мы все думаем! — вещали заправилы политической жизни.
Дивизии были укомплектованы, дула орудий наведены…
И вдруг из-за океана прилетели потрясающие сообщения, которым никто не хотел верить: там, на Уолл-стрит, на Нью-Йоркской бирже, голубые экраны взбесились, выскакивающие на них значки и цифры вышли из повиновения, все рушилось, все падало, разлеталось на куски. Лопались банки, разорившиеся фабриканты пускали пулю в лоб или выпрыгивали из окна, выбирая повыше небоскребы.
Рябинин только что прочитал в «Нью-Йорк таймс» заявление президента «Нейшнл сити бэнк», что положение в США является фундаментально прочным, и, представив при этом самодовольную жирную физиономию банкира, подумал с раздражением: «Вам-то что! Вы и в ус не дуете!» И вдруг — все полетело вверх тормашками!
Рябинин внимательно следил за газетами. Недурно бы сейчас взглянуть на главный зал биржи сверху, с галерки, куда пускают широкую публику. Любопытное зрелище — поглазеть на ошалелых, вытаращивших глаза, что-то выкрикивающих, мечущихся около стоек, топчущих обрывки бумаг биржевых игроков, на выносимые оттуда трупы разорившихся самоубийц.
Продано в один день тринадцать миллионов акций!
Продано в один день шестнадцать миллионов акций!
Застрелился Кребс! Знаменитый Сидней Кребс! Покончил с собой Ричард Рамсэй!..
Кукурузу зарывают в землю! Кофе пускают на растопку печей! Транспорты рыбы выбрасывают обратно в море!
— Это все, — мрачно говорил Рябинин, откладывая газету. — Мир сошел с ума.
Кабинет Гувера — правительство миллионеров, как его именовали, совещался. Давно ли Гувер провозглашал «вечное просперити»? Где оно, вечное просперити? Кризис перекинулся и в другие страны. Сам Бенито Муссолини вопит. Американский биржевой крах он расценивает как взрыв бомбы.
— Мы поражены не меньше, — вещал он, — чем был поражен весь мир смертью Наполеона.
Прочитав эту фразу, Рябинин спросил:
— При чем тут Наполеон?
Гораздо более встревожили Рябинина мрачные прогнозы директора английского банка Монтегю Нормана: в этом банке лежали деньги Рябинина. Но в конце концов все эти бури его мало касаются. Море бушует, а его шхуна прочно сидит на мели.
Когда к Рябинину в дом ворвался растрепанный, полупомешанный, с мутными глазами все тот же фон дер Рооп, Рябинин не только не пригласил его к ужину, но еле поздоровался и не предложил сесть.
— Я вас слушаю.
Фон дер Рооп без всякого приглашения упал в кресло:
— Я погиб. Я разорен.
— Вот как? И вы были настолько любезны, что пришли сообщить мне об этом?
Фон дер Роопа не образумили ни ледяной тон, ни жестокие реплики. Он был невменяем.
— Господин Рябинин! Мне не к кому больше обратиться… Спасите меня! Под любые проценты!.. Я из осторожности, не зная, что ждет еще Германию, вложил капиталы в одно итальянское предприятие. Оно лопнуло. Но есть еще шанс сохранить его… Господин Рябинин!..
— Я не совсем понимаю, при чем тут я. Даже если бы мы были родственниками. Но мы и не родственники, насколько я знаю.
Наконец до сознания фон дер Роопа дошли слова Рябинина. Он бы разразился упреками, проклятиями, но у него не было сил и на это. Он встал, повернулся и, пошатываясь, побрел к двери.
— Больше этого господина не впускать. Надеюсь, вы его запомнили?
Только сейчас понял Рябинин, как ненавидит этого человека.
Когда закрылась дверь за этим прогоревшим коммерсантом, Рябинин сначала радовался, самодовольно посмеивался, припоминал подробности разговора, а главное, свои реплики. Они казались Рябинину верхом остроумия. Рябинин уж так-то был доволен, что отбрил этого «фона»! Вот бы рассказать кому-нибудь, как все это произошло! Вот бы посмеялись!
Рассказывать, оказалось, некому. У Рябинина не водилось друзей. А теперь даже собственные сыновья — и те нос задрали. Вот и верь после этого, что яблоко от яблони недалеко откатывается!
Настроение Рябинина резко упало. Особенно было ему досадно, что не на ком сорвать злость, некому ни пожаловаться, ни поплакаться.
«Поплакаться?! — все больше распалялся Рябинин. — Ну нет, этого они от меня не дождутся!»
«Они» — это, конечно, сыновья с их чертовой Ecole normale, в которой они пропадают.
И Рябинин, расхаживая по пустынным залам своей огромной квартиры, придумывал самые изощренные козни и каверзы, какими он отомстит неблагодарным детям.
О дальнейших поступках Рябинина было немало пересудов. Многие были даже склонны объяснять все это или старческим слабоумием миллионера или состоянием аффекта.
В самом деле, ну к чему было покупать какой-то там остров, затерявшийся в водах Тихого океана?
Конечно, экстравагантных выходок архимиллионеров и без того предостаточно. Все бульварные газеты переполнены описанием то безумной роскоши пиршеств известных магнатов, то перечислением самых невероятных причуд. Чего стоят одни модные мастерские, салоны, парикмахерские, специально обслуживающие болонок и фокстерьеров богачей! А баснословные цены конюшен и прогулочных яхт?
Очевидно было одно: Рябинин во что бы то ни стало хотел растратить свои миллионы, ничего не оставив в наследство сыновьям.
Сначала выходки Рябинина доставляли богатый материал журналистской братии. Но затем и они сбились с толку.
Ходили слухи, что Рябинин на необитаемом острове строит православный храм, точную копию московского храма спасителя. Ходили слухи, что в этом пустом храме непрерывно будет идти богослужение, а колокол, которого никто, кроме акул, не сможет услышать, непрерывно будет звонить.
