Прощальный ужин - Сергей Андреевич Крутилин
— Здравствуй, моя добрая фея!
Она не сразу поняла в его словах улыбку.
— Фея?! — повторила Марта. — А кто это говорит?
— Человек, к которому вы постоянно благоволите. Одариваете своим вниманием.
— Я ко всем внимательна! — отвечала она.
— Нет. Не ко всем.
Тогда она снова с раздражением спросила, кто это?
Кудинов рассмеялся.
— Ваш раб, Марта… Игорь Кудинов.
Она разом переменилась:
— Игорь! Вот радость-то! А я как раз думала о вас.
— И что вы думали?
— В последний раз вы были так грустны, что не обратили даже внимания на мою новую прическу. А как вы сейчас?
— Малость нездоровится. Скучно. Вот сижу один в мастерской. Некому даже кофе сварить.
— Ну, что ж вы так?! А где же друзья — Леша, Славик?
— Друзья хороши, когда здоров.
Марта помолчала.
— Тогда я приду, — сказала она наконец. — Сварю вам.
— Вы шутите, Марта!
— Почему? Я всегда готова помочь больному. Непременно приду. Вот только закончу дела.
Марта пришла, осмотрела довольно мрачное помещение, освещенное настенными бра, и сказала:
— А знаете, мне тут нравится! — Присела с краю тахты, нога на ногу, и, доставая из пачки сигарету, добавила: — Только имейте в виду, Игорь Николаевич, я пришла. Но с условием: чтобы других женщин тут больше не было. Я хорошо знаю вашего брата. И вас знаю. И знаю, кто тут бывал до меня.
Кудинов ничем не выдал своего замешательства. Он выставил из потайного шкафчика, бывшего в стене, бутылку коньяку, рюмки и поставил все это на столик, пододвинутый заранее к тахте. Марта перехватила его взгляд, в котором была растерянность, и, закуривая, продолжала спокойно, словно разговаривала не с ним, а с собой.
— Я не настаиваю на своем условии. Воля ваша. Но так требует порядочность. Вы можете сказать: «нет!» — и я встану и уйду.
Кудинов был так поражен переменой в Марте, которую он считал вполне приличной девушкой, что не нашелся сразу, что и сказать. Игорь Николаевич подумал, что она не зря столько лет сидела у дверей высокого начальства. Она ждала своего часа. Она высматривала верную добычу. И она ее высмотрела!
Он взял бутылку с коньяком и подержал ее в руках. Для друзей в том же шкафчике припасена была бутылка водки, но он побоялся предложить ее Марте, и поэтому очень долго выбирал в магазине вино. Хотел было купить портвейна, но передумал: дешево, банально — Марта засмеет потом. Однако, когда Кудинов взял бутылку коньяка и наклонил ее, чтобы наполнить Мартину рюмку, она, дымя сигаретой, небрежно бросила:
— А попроще у вас ничего не водится?
И Кудинов принес бутылку водки, и, хотя после водки у него всегда болела голова, наполнил рюмки, и пил в этот вечер много, был весел и беззаботен.
22
Теперь в мастерскую уже не приходили больше ни Инна Сыроваткина, ни Светлана Морозова. Приходила только Марта.
Марта очень быстро вошла в роль покровительницы этого чудного К у д и н а, как она его звала, и подсказывала ему не только формулу поведения — то есть кого позвать, где выставиться, — но попросту принимала за него все самые важные решения. Она знала, какие заказы выгодны, и он подмахивал договор и писал; такие-то и такие-то — невыгодны, и он отказывался от них.
Выгодными были портреты и панно, и он без конца делал их: портреты для детских садов и яслей, панно — для клубов и Дворцов культуры.
Кудинов с легкостью брался за эту работу. Помимо всего прочего — то есть помимо уговоров директора комбината и Марты, у Игоря Николаевича был и свой взгляд на портреты и панно. Он считал, что любая работа — это путь к мастерству, к совершенству. Одной удачи с «Эльвирой» мало, чтобы окончательно почувствовать уверенность в своих силах. Нужно время. Нужна работа, ибо только ежедневная тренировка делает живописца мастером…
Но об этом он говорил другим.
А про себя Игорь Николаевич думал: «Ничего, труд мой быстро окупится! Сколочу толику денег, необходимых для серьезной, многолетней работы, и тогда, обеспечив свое существование, закроюсь в мастерской и буду писать и писать — широкие, эпохальные полотна».
Марта, с которой он делился своими мыслями, была в восторге от его одержимости. Она, как могла, огораживала Игоря Николаевича от излишней суеты.
— Нет, на этот вернисаж мы не пойдем! — говорила она, если Кудинова приглашали на открытие какой-нибудь второстепенной выставки.
И на другой день после выставки:
— Нет, н а м выставка не понравилась! — роняла Марта, когда разговор в приемной директора заходил о выставке какого-нибудь провинциала. Она даже не добавляла при этом: «Нас с Игорем Николаевичем». А просто говорила «нам», чтобы все знали, что их мнение едино.
Всякий раз, когда Кудинову приходилось слышать это, в душе у него все дыбилось, протестовало, но он не осмеливался выказать это. Он молчал. Он не высказывал своего неудовольствия и вечером, когда Марта приходила в мастерскую. Не высказывал потому, что они редко бывали вдвоем. Кудинов и Марта вели светский образ жизни: или сами бывали в гостях, или принимали гостей у себя. Как правило, такие приемы устраивались в мастерской.
Еще недавно Игорь осуждал суетливость человеческой жизни и не заметил, как сам оказался в таком же мутном омуте. Теперь каждый новый заказ непременно о б м ы в а л с я; каждая новая поездка Кудинова или возвращение его из командировки превращались в праздник. На такие вечеринки Марта почему-то никогда не приходила одна. Ей непременно требовалось общество. То вместе с ней в мастерскую вваливались какие-то молодые художники, которых Игорь не знал, то и не художники вовсе, а просто смазливые парни с неряшливыми, по плечи, волосами.
При виде этих юнцов Кудинов раздражался. Он звонил кому-нибудь из друзей, чтобы было с кем отвести душу. Чаще всего он зазывал к себе Славку Ипполитова, к которому испытывал чувство благодарности за поддержку. Славка приезжал, да не с пустыми руками. На звон посуды, как выражался Славка, являлся еще какой-нибудь из завсегдатаев мастерской — хоть тот же Леша Маньковский.
Обычно Марта не вникала в хозяйство; чаще всего Игорь Николаевич питался всухомятку. Но роль хозяйки на людях ей нравилась. Она доставала из шкафчика фартук и, повязав его поверх платья, принималась хлопотать возле плиты: жарила мясо, готовила яичницу, варила кофе. Она же выбирала и бутылку вина в шкафчике, определяя на свой вкус, что́ пить молодым людям, которые пришли с ней и с которыми, как замечал Кудинов, она была очень фамильярна.
Пили, как правило, не так уж много: не до того было, ибо, собравшись вместе, друзья обязательно затевали спор. Предлогом для него был
