Павел Лукницкий - Избранное
Кендыри открывает глаза: в лицо ему бьет яркий солнечный свет. Склонившись над ним, сжимая рукой плечо, осторожно трясет…
— Это ты, Бхара! — не обнаруживая удивления, спокойно говорит Кендыри. — Почему пришел?
— Питателю трав и всех растений, привет солнцу, привет луне, привет пречистому, привет всемирному! — скороговоркой говорит Бхара, и его беззубый рот похож на дыру. По бесчисленным морщинам его лица текут мелкие капельки пота. — Я не успел зажечь огонь. Я бежал, лошади не бегают так… Красные русские солдаты идут к устью реки!…
Сна как не бывало. Кендыри сразу садится, глядит на согнувшегося перед ним на корточках Бхару:
— Уже? Ты видел их?
— Вчера утром сидел на горе на полдороге к устью Зархока. Смотрю: едут. Сосчитал: пять. Ждать других — пропустил бы этих. Как обогнать бы их? Увидели бы меня! Побежал к реке, надул козью шкуру, плыл по Большой Реке, потом побежал сюда… Сейчас они, наверно, подошли к устью, вечером могут прийти сюда. На тропе воинов нет…
— Что еще?
— Все, высокий! Где быть мне?
— В камнях. Ты видишь — тебя не видят. Иди!
Бхара исчез. «Если б не догадался плыть по Большой Реке, пожалуй, не опередил бы их, — подумал Кендыри, охватив руками колени. — Машина работает быстрее, чем я предполагал. На целые сутки раньше!… Да, просчитался бы я, если бы вместо Бхары направил наблюдателем кого-нибудь из этих ханских кретинов! Однако надо немедленно действовать!…»
Разбуженный Азиз-хон был совершенно ошеломлен новостью. Он расхаживал с Кендыри вдоль крепостной стены, дрожащей рукой поглаживая свою черную бороду. Он струсил так, что успокоительные слова Кендыри долго не доходили до него. Кендыри видел: Азиз-хон на своих воинов не надеется, и даже заверение, что красноармейцев не может быть больше двадцати — двадцати пяти человек, не вызвало у растерянного и удрученного хана воинственного пыла.
— Откуда взялись? Как узнали они? Что теперь делать? — растерянно задавал Азиз-хон вопросы и то порывался сейчас же будить всех своих воинов, то просил Кендыри хранить новость в строжайшей тайне.
— Вот что, мой друг, — наконец брезгливо объявил Кендыри. — Надо немедленно ставить засаду в ущелье, назначить всех вооруженных винтовками. Впереди этой засады поставить другую, которая пропустила бы красноармейцев и завалила бы за ними тропу камнями так, чтоб они не могли отступить. Все очень просто. Красноармейцы будут уничтожены до последнего человека.
— Хорошо, — наконец ответил Азиз-хон. — Я пошлю риссалядара ставить засады, ты тоже поезжай с ним, покажи, где и как, дай хороший совет.
— А ты?
Азиз-хон ответил лишь после продолжительного раздумья. Следя за выражением его лица, Кендыри поймал быстрый, украдкой брошенный взгляд в сторону тропинки к перевалу Зархок.
— Я здесь останусь вместе с Зогаром, — ответил Азиз-хон. — Пусть все видят: спокоен я.
Кендыри понял значение пойманного им взгляда: конечно, от Азиз-хона можно этого ожидать! Он хочет быть в стороне от событий и в случае неудачи, бросив всех, спастись сам. Он возьмет с собой Ниссо и Зогара, кинется к перевалу Зархок и постарается кружным путем пробраться в Яхбар.
— Нет, Азиз! Так не будет. Ты и Зогар тоже должны быть в засаде. Твое присутствие воодушевит твоих воинов.
— Я здесь буду. Я сказал! — мрачно заявил Азиз-хон, не глядя на Кендыри, не постеснявшегося лишить его даже этого «хон»…
— Вот что, Азиз! Я вижу, ты сомневаешься, что мы победим. Это глупости, конечно: у тебя шестьдесят винтовок, почти сотня воинов. Тех — не больше двадцати — двадцати пяти человек. Ты прекрасно знаешь: один храбрый человек в наших местах, сидя в хорошей засаде, может уничтожить сотню врагов. Но даже если… Чего бояться тебе? Ты должен помнить одно: что бы ни случилось, ты молчишь обо мне. Я знаю тебя: молчать ты умеешь. Даже если бы ты попал в плен, тебе не грозит опасность. Мои люди сделает все: ты будешь обменен на крупного человека, ты нам нужен еще, и ты будешь жив, вернешься в Яхбар. Беспокоиться тебе не о чем. Но если б ты предал меня, тебе спасения нет: ни здесь, ни в Яхбаре. В плену будешь — русские тебя уничтожат. В Яхбар свободным вернешься — мои люди найдут тебя и убьют.
— Твой разговор хорош! — то ли с язвительностью, то ли с покорством пробормотал Азиз-хон. — Зачем говорить о моем молчании? Я знаю тебя и твоих людей. Но если другие?
— Кто другие? Риссалядар? Халифа? Им тоже скажи.
— Купец… Науруз-бек…
— Об этих не беспокойся. Мое дело. Больше никто обо мне не знает. А теперь победи свой страх, подними людей, поезжай готовить засаду. Я хочу здесь остаться один. Позже приеду к тебе, посмотрю… Ручаюсь: сегодня вечером ни один красноармеец живым не будет. Ты понял меня, Азиз?
Азиз-хон больше не спорил. Он понял главное: Кендыри помешает ему бросить всех и бежать. Он постарался придать своему лицу выражение уверенности и величественного спокойствия и уже хотел сразу будить свое воинство.
— Подожди, Азиз-хон! — быстро сказал ему Кендыри, успевший обдумать новый шахматный ход: под любым предлогом немедленно удалить Азиз-хона из крепости. — Ты сейчас молчи. Садись на коня, поезжай один к риссалядару.
— Зачем?
— Пусть приедет сюда. Нам сначала нужно посовещаться втроем.
— Разве хан не может послать гонца? — возмутился Азиз-хон.
— Не обижайся. Ты должен поехать сам. Все спят, пусть спят, никто не должен проснуться до времени. Разве хан не может проверить, как несут дежурство его подчиненные? Садись, поезжай.
— Не понимаю тебя.
— Ты поймешь… Это важно… Стой здесь, я подведу тебе коня сам.
Кендыри отошел. Азиз-хон остался на месте, стараясь подавить свое оскорбленное самолюбие, обиду, негодование, страх… Он слишком хорошо понимал, что все его могущество и власть — пустой звук для этого повелевающего им иноземца.
Когда Кендыри подвел коня, Азиз-хон сел в седло и молча уехал. Кендыри знал, что настроение Азиз-хона может измениться в любую минуту, и не доверялся ни обещаниям его, ни покорности. Кендыри обернулся, внимательно поглядел на двух сидящих у дверей башни стражей; склонясь на свои винтовки, они храпели. Кендыри оглядел весь двор, — ни одного бодрствующего человека во дворе не было. После трех бессонных ночей, после всех волнений спали крепко.
Кендыри быстро прошел к камням, нагроможденным за башней. Над обрывом к реке помахал рукой: Бхара должен был его видеть. И Бхара мгновенно возник перед ним, подбежав неслышно и осторожно.
— Стой здесь. Смотри, слушай! Если кто-нибудь из этих двоих проснется перережь горло. Тихо сделаешь! — Кендыри протянул Бхаре свою большую железную бритву.
— Так, высокий! — послушно пролепетал Бхара.
Кендыри, миновав стражей, на цыпочках подошел к двери башни. Скинул веревку, заменяющую засов, резко распахнул дверь, проскользнув в башню.
Связанная по рукам и ногам, Ниссо в полубеспамятстве лежала на каменном полу. Дневной свет заставил ее приоткрыть глаза. Не поворачивая головы, она застонала. Кендыри подскочил к ней, закрыл ей рот ладонью:
— Это я, Кендыри! Тише, Ниссо! Все спят сейчас, я хочу спрятать тебя, спасти от Азиз-хона тебя, понимаешь?
Ниссо смотрела на Кендыри расширенными, испуганными глазами. Она не понимала, что он говорит. Сколько времени провела она здесь в мраке и одиночестве? И, не зная, что происходит за стенами башни, видя перед собой только страшное с выколотыми глазами лицо Мариам, до сих пор ощущая на своем горле петлю, не спала ни минуты, непрестанно ожидая, что вот дверь откроется, к ней войдут, чтоб ее пытать и убить. Страх то сковывал ее ледяным холодом, то жег так, что она покрывалась испариной. Вначале она билась, пытаясь освободиться от режущих веревок, затем, обессилев, лежала в полузабытьи, желая только, чтоб все это скорее кончилось… И ужас вновь охватывал ее, и она опять начинала биться и кататься по каменному холодному полу. И когда по ней снова проползла змея, она в исступлении закричала и кричала долго, пока не охрипла, не потеряла голос. После этого она замерла, закрыв глаза…
И вот свет, яркий, режущий — глазам больно! За нею пришли…
— Я Кендыри! — наконец дошел до ее сознания тихий голос. — Я спрячу тебя, чтоб никто не тронул тебя, только тихо, тихо!
Кендыри подхватил ее на руки, вынес на яркий солнечный свет, еще раз шепнул: «Тихо!» Какой-то другой, дикого облика человек подхватил ее ноги. Оба бегом кинулись к камням, вместе с Ниссо припали к земле. Кендыри выглянул из-за камня, прошептал:
— Хорошо. Все спят… Там, за овечьим загоном, большие зерновые ямы. Отведи ее туда, Бхара, спрячь в яму, сверху закрой камнями… Ты, Ниссо, не бойся его!
Отполз, встал, спокойно вернулся к башне, закрыл дверь, взглянул на двух спящих, свесивших головы басмачей, неторопливым шагом вернулся на то место у крепостной стены, где оставил его Азиз-хон, сел на обрывок мешка.
