Павел Лукницкий - Избранное

Азиз-хон вместе с риссалядаром въехал в крепость. Кендыри встретил их, помог Азиз-хону сойти с коня.

— Ты знаешь то, что я просил Азиз-хона тебе передать? — спросил Кендыри риссалядара.

— Знаю! — Лицо риссалядара было серым от бессонницы и усталости.

— Что скажешь?

— Скажу: тебя надо убить или сделать тебя святым! — мрачно и откровенно произнес риссалядар.

— Можно и то и другое вместе! — усмехнулся Кендыри. — Только ни ты, ни Азиз-хон не сделаете этого. Не так ли?

Оба промолчали. Кендыри сказал:

— Поблагодари меня, риссалядар! Азиз-хон хотел взять Ниссо и Зогара, бросить тебя, всех воинов и бежать в горы. Я просил его не делать этого. Не так ли, мой дорогой хан?

— Тот, кто, живя, смеется, умирая, плачет! — сдерживая ярость, кинул Азиз-хон. — О чем совещаться будем?

— Не сердись, достойный, — произнес Кендыри. — Я совещаться раздумал. Все ясно. Иди будить воинов!

Круто повернувшись, Азиз-хон бросил повод коня в руки риссалядару и пошел к палатке.

Когда все басмачи после долгого переполоха, беганья по двору, криков, приказаний и угроз риссалядара были уже на конях, Азиз-хон велел Зогару войти с двумя воинами в башню и привести к нему Ниссо: он решил взять ее с собой в засаду. Зогар, обнаружив исчезновение Ниссо, вернулся к палатке бегом. И тут Кендыри впервые увидел, в какое бешенство может впасть Азиз-хон. Разъяренный, с пеной у рта, он сам избил плетью старика, охранявшего башню, — бил его по лицу и плевал на него, и, охрипнув от ругательств, топтал его ногами, когда тот повалился на землю. Второй страж тем временем успел ускользнуть. Воины риссалядара, сидя на конях, угрюмо и безмолвно смотрели на это зрелище.

— Искать! — наконец хрипло заорал Азиз-хон. — Всем искать! Горы перевернуть! Мы никуда не уедем, пока я сам не казню эту тварь!

Риссалядар, приподнявшись на стременах, взмахнул саблей:

— Пока будем искать, красные солдаты придут сюда! Давай едем!

Конь риссалядара галопом вылетел из ворот крепости. Басмачи, совсем не желая испытывать на себе бешенство Азиз-хона, со свистом и гиканьем понеслись за риссалядаром. Последним выехал халифа. Двор крепости опустел.

Азиз-хон в полной растерянности заметался по двору. Равнодушный, с бесстрастным лицом, Кендыри подвел к Азиз-хону его коня.

Белый от ярости, Азиз-хон двумя руками схватил Кендыри за плечи и, впиваясь в него своим налившимся кровью глазом, прошептал:

— Ты?

Кендыри, бросив повод, спокойно взялся за кисти рук Азиз-хона, сжал их особым приемом, отвел от своих плеч, отступил на шаг, небрежным движением распахнул халат: Азиз-хон увидел на поясе Кендыри новенький парабеллум. Кендыри положил на него пальцы.

— Напрасно волнуешься, Азиз-хон. Когда ты перебьешь русских — всех, до одного человека, — ты получишь свою Ниссо. Я спрятал ее потому, что она мешает тебе воевать. Сделаешь с ней, что захочешь! И не беспокойся, — я даю тебе клятву: она будет цела! Не горячись. Не ищи. Не найдешь!

— Ты дьявол! — прошептал Азиз-хон.

— Не будем ссориться, хан! — дружелюбно усмехнулся Кендыри, и его всегда холодные глаза сейчас были веселы. — Я друг тебе и другом твоим останусь… Садись на коня, поезжай!…

Закусив губу, но тут же застонав от боли, какую причинила раненая челюсть, Азиз-хон сел на коня, вытянул его плетью так, что он взвился на дыбы, и карьером помчался вдогонку банде.

Кендыри стоял, смотря ему вслед и беззвучно смеясь.

Во дворе крепости на коврах перед палаткою шептались сеиды и миры. Купец Мирзо-Хур ходил вокруг груды товаров, ревниво на них посматривая. Науруз-бек, следя за Кендыри, жевал сухими губами. Перед башней лежал окровавленный, забитый насмерть басмач.

Буро-черный гриф, распялив когти на плечах Мариам, раскачивал ее тело.

С высокой горы за всем, происходящим в селении, в восьмикратный бинокль наблюдал Швецов. Время от времени он передавал бинокль лежавшему рядом с ним Худододу.

Глава одиннадцатая

Одежда у нас из чудесного льна,

Он нашей свободой креплен,

В нем плавятся пули, война не страшна

Для тех, кто одет в этот лен.

Все пули расплющив, из груды свинца

Отлили мы Славы Тетрадь,

Чтоб вечной была, чтобы сын про отца

В нее мог всю правду вписать!

1

В короткие минуты, когда сознание возвращалось к Шо-Пиру, его начинало мучительно знобить. Утреннее солнце, пробиваясь в щель, где лежал Шо-Пир, согревало его. Израненное тело чувствовало каждую неровность каменного ложа.

Женщины, с рассвета попрятавшись поодаль, в камнях, следили за тропой. Они видели, как басмачи один за другим проскакали к Большой Реке, а за ними, стреляя, на галопе промчались солдаты, одетые, как Шо-Пир, — наверно, русские.

Долго слышалась стрельба по ущелью, затем несколько солдат проскакали обратно, за ними шагом проехали еще несколько, гоня перед собой к Сматингу спешенных басмачей, с закруженными за спиной руками.

Саух-Богор пробралась к Шо-Пиру, заглянула ему в лицо, — ждала его взгляда. А когда он полуоткрыл глаза, радостно зашептала ему в ухо, рассказывая все, что видела на тропе.

Шо-Пир понял только, что в сиатангском ущелье появились красноармейцы. Но как и откуда они пришли? Он знал, что Карашир давно ушел в Сиатанг, и теперь надеялся на спасение.

Затем на несколько часов он снова спал в беспамятство. Когда, отправив бойца с конем обратно, гарнизонный врач Максимов, предводительствуемый Караширом, пробрался вдоль берега к убежищу Шо-Пира, где его встретили женщины, Шо-Пир был еще без чувств.

Маленький, быстрый в движениях Максимов, ни слова не говоря, скинул шинель, склонился над раненым, пощупал пульс, прислушался к сердцу, осмотрел рану в плече и сломанную руку Шо-Пира. Раскрыл медицинскую сумку, вынул и аккуратно разложил на сухом камне марлю, бинт, йод, нашатырный спирт — все, что могло понадобиться.

Скрестив пальцы на обломке басмаческой сабли, Карашир сидел поблизости, сосредоточенно наблюдая за движениями Максимова. Женщины стояли тут же, полукругом. Им розданы галеты, но, забыв о голоде, они наперебой шепотом расспрашивали Карашира о новостях. Карашир ответил, что в селении не был, знает, что Исоф жив, Рыбья Кость жива, но кто еще жив, а кто мертв — не знает, и велел женщинам молчать, «не мешать русскому доктору».

Расслышав сквозь шум реки короткий крик наверху, Карашир подхватил свою одиннадцатизарядную винтовку, с которой не расставался вторые сутки, и отбежал взглянуть на тропу.

Три красноармейца ехали шагом в сторону селения. Перед ними гуськом шли пленные басмачи, связанные одной длинной веревкой. Карашир вернулся к Максимову и в ответ на его вопросительный взгляд с важностью поднял руку: не беспокойся, мол, продолжай свое дело…

Шо-Пир застонал, едва Максимов нащупал его сломанную кость. Не обращая внимания на стоны раненого, Максимов довел процедуру до конца.

— Ну как, браток, дышишь?… Вот и все! — сказал Максимов. — Теперь твое дело верное. Такому богатырю жить да жить!…

Шо-Пир пошевелил губами, силясь что-то сказать, но язык не повиновался ему.

— Воды! Дайте ему воды! — сказал Максимов, протягивая женщинам пустую флягу. Саух-Богор поняла, схватила флягу, помчалась к реке.

Жадно отпив несколько глотков, Шо-Пир облизнул пересохшие губы, остановил взгляд на синих петлицах врача:

— Отку… откуда… вы… взялись?

— Не надо разговаривать… Слушайте, а сами молчите… Из Волости, отряд Швецова… Пришли через перевал Зархок, вашего парня встретили в устье реки Зархок, показал нам дорогу…

— Зак… Закры… Закрыт… — с трудом произнес Шо-Пир.

— Закрыт перевал? — понял Максимов. — Молчите, вам говорю… Верно, закрыт, снега немало. А только где коза пройдет, там и наш брат пройдет, по теории: ползком, где низко, тишком, где склизко. Басмачи нас не ждали оттуда. Как только они в ущелье забрались, так мы сверху, проскочив селение, ущелье закрыли. А снизу, с Большой Реки, у нас пять хороших ребят это же ущелье закупорили! Вот и оказалась банда вся, как в трубе… Тут им каюк!… Кое-кто, правда, прямиком на скалы полез; а кто в реку стал прыгать — но, думаю, немногие выплыли. Других и сейчас еще ловим, — выстрелы слышали? Ну-ну, не надо отвечать, тихо лежите… Сейчас на тропу вас потащим. Придется немножко помучиться, да вы, я думаю, терпеливый. А там носилки соорудим и — пожалуйте на отдых в селение…

— Аз… зиз… хон?…

— Азиз-хон? Главарь их? — Максимов кивнул на Карашира, насторожившегося при упоминании имени хана. — Вот спасибо ему! Живьем взяли…

— Ниссо… Бахтиор… Мариам… Гюльриз, — собравшись с силами, отчетливо проговорил Шо-Пир.

Максимов рассердился:

— Велел я вам не разговаривать? Извольте молчать… Живы, все живы. Нечего о других спрашивать, сам еще чуть живой…