Ефим Пермитин - Три поколения
«Соболь!» — мелькнула мысль.
Дрожащими руками Митя стал целиться. От волнения ноги подгибались в коленях, на мушке качался взад и вперед весь кедр. Митя силился сдержать прыгающее ружье, но оно ходуном ходило в руках.
Он взглянул на Амоску. Амоска целился, и, как показалось Мите, в то же самое место, куда целился и он. Митя нажал на спуск.
Тайга ахнула. Посыпавшиеся на землю сучки и ветки, тень метнувшегося маленького пушистохвостого зверька совсем с другой стороны дерева, загремевший и все удаляющийся лай собак — все это ошеломило Митю, он потерял способность двигаться и говорить.
Амоска что-то азартно крикнул и побежал. Ствол его винтовки курился.
«Значит, Амоска тоже промахнулся», — радостно подумал Митя. Он бросился бегом на новый лай Пестри и подвизгивания Тузика.
На полянку вышел Наум Сысоич, посмотрел вслед убегающему Мите и снова тихо побрел за ним.
— Оба еще, как Тузик, визжать готовы, а соображения никакого…
Дважды раскатисто прогремели выстрелы, и дважды с лаем уносились в глубь тайги собаки. Первым дед Наум встретил возвращающегося Тузика. Щенок подошел к ногам деда и повалился. С розового вываленного языка его светлыми капельками сбегала вода.
Тузик тяжело дышал и время от времени взглядывал на деда Наума опьяневшими от азарта и усталости глазами. Вслед за ним вышел бледный, без шапки, со слипшимися на лбу волосами Амоска.
— Тут где-то, окаянная, свалилась…
Амоска пристально смотрел под деревьями и избегал глядеть в глаза деду. Наум Сысоич подал ему давно подобранную шапку и спокойно спросил:
— Ушла, видать?
Амоска вытянул вперед винтовку и, не ответив на вопрос деда, заругался:
— Да закатай ее, винтовочку! Ну скажи, до чего тугой спуск! Давишь, давишь…
Подошел Митя.
— Понимаешь, выпалил — чак! — осечка… — начал было, волнуясь, рассказывать он, но лай Пестри остановил его.
Дед Наум взял за плечи того и другого и ободряюще сказал:
— Вот мы ее сейчас! Только, чур, за мной следом. Стрелять будете поочередно. Закладывай патрон, Митьша.
Митя вновь почувствовал озноб и дрожание в коленках.
— Не высовывайся! — погрозил Амоске дед Наум и, сделав полукруг, стал подходить из-под ветра.
Ребята шли следом. Амоска держал взятого на сворку Тузика. Пестря уставился на вершину кедра и время от времени лаял. Чувствуя приближение охотников, он усилил голос. Сильное тело собаки, дернувшись во время лая, мгновенно замирало. Настороженные ушки вздрагивали.
Пестря не видел затаившегося за суком зверька, но отчетливо слышал, как он легонько скреб когтями.
Дед Наум понял, что собака чует, но не видит и лает на «коготок».
«Крепко запала, без стука не разглядеть…»
Пестря стал бросаться на дерево, грызть и царапать когтями кору.
— Пугает, заставляет шевельнуться, — шепнул Мите дед Наум. — Становись здесь, ружье возьми в плечо.
Митя слепо повиновался. Голос деда падал точно сверху. Ствол берданки по-прежнему качался.
— Не дам стрелять, пока не уймешь сердце! Опусти ружье! Ну, теперь целься в мою шляпу.
Наум Сысоич повесил шляпу на сучок кедра.
Спокойный голос деда и такая простая цель, как шляпа, успокоили Митю. Сердце начало биться ровнее. Мушка уверенно ложилась в середину войлочной тульи.
— Эдак же и в белку целься, — услышал он спокойный голос деда. — Вершинка раздвоилась, а рядом сук, тут надо бы ей быть. Сюда и смотри, а я хлопну.
Дед Наум звонко хлопнул в ладоши. Митя и стоявший рядом Амоска одновременно увидели, как шевельнулась между развилками ветка.
Митя повел стволом, поймал на мушку вздрагивающую веточку. Вровень с ною торчали пушистые кисточки. «Голова», — пронеслось в мозгу Мити. Он точно оцепенел, впившись в прорезь на стволе и во вздрагивающие кисточки на ушах притаившейся белки.
Выстрел Митя не слышал. Видел только сорвавшийся с вершины кедра пепельно-серый пушистый комок. Белка падала, как показалось Мите, долго-долго. Он подбежал и на лету поймал мягкое, горячее тельце первого убитого им зверька.
Тузик при виде падающей белки рванул опояску и уронил Амоску. Подскочив к Мите, щенок подпрыгнул. Митя боязливо поднял руку и крепко стиснул зверька. Тузик залился злобным, непрерывающимся лаем.
— Большой толк будет из собачонки, — сказал дед Наум.
Амоска забыл о неудаче, об острой зависти к Мите и восторженно смотрел на беснующегося своего любимца.
На стойбище вернулись в разное время.
Амоска и Митя, не слушая и перебивая один другого, рассказывали деду Науму и друг другу о только что пережитом. Четыре белки, убитые Митей, и одна — Амоской, рядом лежали на столе. Ушастые головки были слегка подогнуты. Хвосты белок ребята откинули в одну сторону.
Дед Наум собирался обдирать тушки и точил на бруске кончик ножа.
— Если бы не тугой спуск… Сам дедынька говорит, что золото, а не собака мой Тузик.
— Смотрю, а она на меня глядит… А глаза, как бисеринки, че-о-орные, че-о-орные…
Митя пальцем приоткрыл глаз мертвой белки. Но глаз уже потерял искристый блеск и подернулся синей туманной пленкой.
Возвращающихся в стан Терьку и Зотика услышали по взвизгиваниям Бойки. Митя и Амоска кинулись им навстречу. Еще на бегу Амоска начал кричать ребятам:
— Это вам не дробью!.. Из дробовика-то всякий дурак застрелит…
Подбегая, Митя волновался:
— А что, если обстреляли?
За опоясками Зотика и Терьки пушистыми гирляндами висели тушки убитых белок.
— Но зато как я ее сбил! — говорил Митя, пытаясь заглушить чувство досады и зависти к Терьке и Зотику. — Как тенькну — она комком!
— Если бы у меня дробовик, или бы хоть спуск послабее был… — в свою очередь оправдывался Амоска.
Позже всех на стан вернулся Вавилка.
Он неторопливо повесил на стенку ружье и шапку, снял с плеч сумку и кинул ее в угол. Потом так же неторопливо снял обутки и подсел к ужинающим.
Амоску подмывало рассказать Вавилке о своей охоте и спросить, сколько же убил он.
«Должно, ни дьявола не принес. Неужто я обстрелял Вавилку?..»
Амоска не выдержал, тихонько вылез из-за стола и шмыгнул в угол.
— Вот это так Вавилка! — закричал он и вытряхнул Вавилкину сумку на нары.
Зотик, Митя и Терька выскочили из-за стола. Зотик трясущимися пальцами пересчитал Вавилкину добычу.
— Одиннадцать да колонок, — упавшим голосом сказал он — А у меня одиннадцатая на подстрел ушла. Терька не даст соврать. А колонка не попадалось…
Амоска схватил матерого колонка и тыкал его всем в лицо:
— Ну вылитый Зиновейка! Зиновейка-Маерчик — такой же красный. Ах, если бы не спуск. Да попади бы и моему Тузику колонок, ни в жисть не упустил бы…
— А мне не везло, понимаешь, Вавилша, — словно оправдываясь, заговорил Терька. — Семь штучек все ж таки насобирал…
Терька уже примирился с тем, что в этот день он пришел третьим. Но Терьке почему-то казалось, что все, даже Амоска, думают о нем, что он плохой охотник.
Вавилка, не глядя на суетившихся ребят, молча жевал хлеб и оставленную ему кашу.
Дед Наум сидел в сторонке, смотрел на молодых охотников с усталой старческой улыбкой.
— Слава тебе, господи, начало положено…
Глава XLII
Тайга влекла молодых охотников неизведанными тайнами, суровой тишиной, охотничьими радостями и приключениями.
Амоска тихонько сполз с нар и выскользнул за дверь. В лесу было темно, тихо. Крепкий утренник холодными ладошками провел по щекам, щипнул за нос, за босые ноги.
В конуре завозились проснувшиеся собаки.
— Тузик! — крикнул Амоска.
Неожиданно из темноты кто-то лизнул мальчику руку горячим языком. Амоска узнал Тузика и потрепал его по спине:
— Не спится, брат? Заело, видно… Вот она, охота-то!
Щенок подпрыгнул и положил лапы на плечи Амоски.
— Подожди немножко… Скоро опять пойдем. Поди досыпай, а я готовиться стану. Я, брат, очередной сегодня.
Амоска скрипнул дверью и начал обуваться.
— Рано еще никак? — спросил с нар дед Наум.
— Какое рано… Самая пора. Его черед сегодня, — отозвался Вавилка.
— А я еще с вечера опасался. Думаю, не проспал бы. Какой он очередной… А он, смотри-ка! — заговорил Терька.
Зотик и Митя тоже подали голос.
— Братцы, а я сегодня такого медвежища во сне видал, не приведи господь! Куда твой, Митьша, против моего! Не медведь — страхоидол!
Амоска, натянув второй обуток, поднялся с порога и начал рассказывать свой необыкновенный сон:
— Иду это будто я седловиной. Иду один. Ничего себе так, иду. А он вдруг — шасть и прямо в дыбки. Пастищу разинул да как заорет! Я спервоначала оторопел было и думал взад пятки, взад пятки. Ну, ноги как прикипели к земле: не могу стронуться. Хочу крикнуть — тоже не получается. Сипел, сипел, вспотел даже… А он прет! И вот, братцы, ниоткуль возьмись Тузик. Налетел будто он на медведя сзаду да кэ-эк ухватит его за причинное место — и давай драть, и давай драть… А он еще тошней ревет. А сам будто вот так, передней лапой — хвать! — Амоска махнул рукой, показывая, как медведь хватал Тузика. — А потом другой вот эдак — хвать… Ну, тут уж и я оправился. Приложился да кэ-эк звездану его промеж глаз! Шмякнулся он наземь, аж тайга застонала, дрыгнул раза два лаптями и затих…
