Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят
Одни рассказывали про графиню самые ужасные вещи, доказывавшие вполне ее сумасшествие, и удивлялись, что ей столько лет позволяли куролесить и мотать имение. Другие уверяли, что сам Дмитрий Васильевич мот и кутила, что он не только содержит Матильду Геринг, но и кормит трех танцовщиц, проигрывает тысячи и влез по уши в долги. Одни жалели детей Денисовой, которых будет опекать и разорит Алексей Дмитриевич, уже поставивший в условие женитьбы на Денисовой уплату его двадцатипятитысячного долга. Другие утверждали, что он обманется, что она объявит о неплатеже его долгов и приберет его к рукам. Где была ложь, где была правда — трудно сказать: быть может, правы были и те и другие вестовщики блестящих салонов. Эти вести дошли и до Софьи Андреевны и ее кружка и возбуждали различные соображения насчет будущности приюта, где покуда шла постройка церкви и все еще оставалось по-прежнему. Но признаки того, что дело Дмитрия Васильевича с женой окончится в его пользу, были очевидны. Во время экзаменов, впервые назначенных в приюте, графиня не появилась в приюте, а ее место заступил ее муж. Он остался вполне доволен ответами девочек и серьезно завел речь с Софьей Андреевной насчет ее проектов.
— Мы не можем тратить лишнего на приют, — говорил он. — Средства приюта скудны и нужно заботиться скорее о сокращении расходов, чем об увеличении их.
— Я думаю, граф, вы могли бы увеличить эти средства помимо выдач из комитета, — ответила Софья Андреевна.
— Как это?
— У нас дети работают, можно бы сделать выставку их работ с платой за вход. Можно устроить маскарад в пользу приюта или бал. Лотерея помогла бы… Нужно побольше предприимчивости…
— Да, это надо обдумать, — задумался Дмитрий Васильевич. — А это прекрасная мысль… Это не то что кружка у дверей, где ежегодно набирается десять рублей.
— Нынче добровольных жертвователей мало, надо брать силой, — засмеялась Софья Андреевна.
— Вы правы! Общество нужно принудить содействовать нам, — ответил Дмитрий Васильевич. — Не обязана же одна фамилия нести на себе всю эту обузу.
— И для чего, если можно сделать иначе?..
— Я очень, очень доволен вами, — пожал ей граф руку. — Графиня насадила везде старух, не мудрено, что дело пришло в упадок, не шло вперед. Теперь не такое время! Нужно действовать, теперь нужны молодые, свежие силы…
— Вот потому-то я и подобрала в свои помощницы молодежь, — кокетливо улыбнулась Софья Андреевна.
— Да, да, прелестный цветник…
— Я надеюсь, что вы хоть изредка взглянете на него…
— О, непременно… Я вас попрошу лично являться в наш комитет. Там вы хотя отчасти образумите разное старье своими практическими советами.
Дмитрий Васильевич уехал из приюта в самом отрадном настроении. «Эта барыня молодец, — думалось ему. — Изворотливая!» Софья Андреевна была также довольна я видела с прозорливостью пожившей обольстительницы мужских сердец, что граф не ускользнет от ее рук в деле управления приютом. Среди всех этих новых тревог и событий нового времени явился в Петербург Александр Прохоров.
У него замерло сердце, когда он снова увидал давно знакомый двухэтажный домик против школы гвардейских подпрапорщиков, когда он поднялся по этой крутой деревянной лестнице на галерею, когда он вошел в эти низенькие, чистенькие комнатки, где впервые пробудилась в нем его чистая любовь. Марья Дмитриевна по обыкновению сначала растерялась при таком экстренном событии, а потом облобызала молодого человека как сына и захохотала; Антон горячо целовал своего друга; Флегонт Матвеевич, уже переходивший, хотя и с трудом, от стула к стулу или из комнаты в комнату и произносивший едва внятно несколько слов, также обрадовался сыну, улыбнулся какой-то полудетской улыбкой, смотря на молодое похудевшее и загорелое лицо, и, как ребенок, указал на орден сына.
— Крест! — по-детски усмехаясь, невнятно произнес он и опустил на грудь голову.
Он был похож на больного ребенка, постоянно был задумчив, и только изредка к нему возвращалось сознание. В эти светлые минуты он что-то говорил — говорил много и торопливо, но, к несчастью, почти никто, за исключением Антона, не понимал его слов. Когда старик замечал, что его не понимают, он сердился и нетерпеливо стучал в пол костылем, не разлучавшимся теперь с ним. Окружающие привыкли к этому и потому старались внимательно слушать его по-прежнему длинные, многословные речи, соглашались с ним, поддакивали ему, и он самодовольно улыбался и в эти минуты снова напоминал прежнего добродушного говоруна Флегонта Матвеевича. Он произвел грустное впечатление на сына. Посидев с отцом, Александр Прохоров начал терять терпение: он ждал, что вот-вот появится Катерина Александровна, но она не появлялась. Наконец он не выдержал и спросил у Марьи Дмитриевны, хлопотавшей за самоваром, где ее дочь. Старик встрепенулся и быстро заговорил что-то. Сын его не понял.
— Она дежурная, батюшка, — ответила Марья Дмитриевна, суясь к шкапу и комоду и хватая не то, что нужно.
— Как досадно! — невольно воскликнул Александр.
Старик улыбнулся и опять забормотал что-то. Собеседники могли разобрать только, что старик говорит об Антоне.
— Да в самом деле, куда же он исчез? — обернулся Александр.
Старик опять усмехнулся и забормотал.
— Уж не за ней ли он пошел! — воскликнула Марья Дмитриевна. — Да не может быть… А вот и мне его нужно: в булочную нужно… Неужто к ней побежал?..
Старик весело закивал головой.
— Я… я… я… у… у… чил, — залпом произнес он и засмеялся.
Александр был тронут до слез и горячо обнял отца. Тот, видимо, находился в том блаженном состоянии, в котором находятся дети, когда им удастся неожиданно изумить старших своей находчивостью и умом.
— То-то я все видела, что наш Флегонт Матвеевич с Антошей шепчутся, — сообразила Марья Дмитриевна. — Они ведь, батюшка, совсем друзьями стали. Тайны у них разные, разговоры длинные такие заведут, что и не переслушаешь… Антоша-то его понимает, — шепнула она Александру Флегонтовичу. — Мы и не разберем, а Антоша все понимает.
Александр Прохоров не слушал болтовни Марьи Дмитриевны и нетерпеливо ждал прихода Катерины Александровны. Уже стемнело, когда послышались торопливые шаги Антона. Александр вскочил и выбежал в переднюю.
— Саша! — послышался слабый крик.
— Милая! — слышался мужской голос.
И затем все стихло. Потом послышалось, что кто-то плачет.
— О чем же? ведь я здесь, с тобой? — шептал мужской голос.
Катерина Александровна и Александр тихо вошли в комнату Марьи Дмитриевны и сели. Они, казалось, забыли весь мир и помнили только одно, что они вместе, вместе — навсегда.
С этого дня вся семья повеселела, как будто ожила. Впервые все ее члены чувствовали себя вполне счастливыми, и только Марья Дмитриевна порою вздыхала, что один ее ненаглядный Миша, приехавший к ней, скоро опять уедет в другой город по окончании вакаций. Александр Прохоров хлопотал о переводе на службу в Петербург. При помощи Левашова, радушно встретившего своего прежнего ученика, эти хлопоты увенчались успехом. Затем начались заботы о найме лучшей и более удобной квартиры. Не без сожаления покидала семья свой старый угол, где переживались и радости и горе, где каждый уголок будил различные воспоминания. Софья Андреевна, заметив по сияющему лицу Катерины Александровны, что с последней случилось что-то необыкновенное, допросила ее о случившемся. Молодая девушка не сочла нужным скрывать свою радость и сказала, что к ней приехал ее лучший друг, ее жених.
— Вы познакомьте нас с ним, — попросила Софья Андреевна.
— Он будет очень рад познакомиться с вами, — ответила Катерина Александровна. — У него почти нет никого знакомых, вас же он знает по моим рассказам.
— Но, право, жаль, что он приехал, — ласково произнесла Софья Андреевна. — Я ведь большая эгоистка и мне досадно, что он похитит вас у меня.
— Похитит? — рассмеялась Катерина Александровна. — Зачем? Я останусь здесь по-прежнему.
— Но ведь замужние не могут быть помощницами.
— Я не тороплюсь свадьбой.
— Как? Не торопитесь свадьбой? — изумилась Софья Андреевна. — И вы говорите, что вы его страстно любите!
Катерина Александровна улыбнулась.
— Да, страстно люблю и не тороплюсь свадьбой. Я буду служить, покуда можно служить… Теперь мне еще неудобно выйти из приюта. Я могу еще принести здесь пользу и сверх того я еще не настолько приготовилась, чтобы приняться за другое дело… Досадно, право, что глупые приютские правила не позволяют служить здесь замужним…
— Ну, я на вашем месте позабыла бы все расчеты и вышла бы поскорее замуж, — заметила Софья Андреевна. — Я не понимаю любви, которая может подчиняться требованиям рассудка…
