Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин
Михаил нашел ведро, залил в радиатор воду и стал заводить двигатель. Управлять бульдозером он умел, но холодный мотор не заводился, а тут еще подошел дед Щеглов.
— Здорово ночевали! — громко и весело поприветствовал он.
— Ничего себе переночевал. Как вы? — утирая вспотевший лоб, улыбнулся Михаил.
— А я там уже изгородь разобрал, приготовил. Жду, а вас все нет и нет… Или, думаю, поменяли решение?
На руках у Калистрата брезентовые рукавицы, одет в телогрейку, но на скорую руку, по-домашнему — шея голая, исподняя рубаха белеет.
— Сейчас поедем, Калистрат Иванович… — пробормотал Михаил и снова стал дергать пусковую рукоятку.
— Так ты, Миша, насчет работы мне не забудь, а то беспокоюсь, — напомнил Калистрат. — Конечно, оно лес катать я уже неподходящий, а на подхвате еще могу…
— Да устроим… Устроим работу, Калистрат Иванович… Вот, дьявол железный!.. И что не заводится?.. — рвал Михаил ручку пускового двигателя.
Калистрат походил вокруг холодного и мокрого бульдозера, сочувственно покачал головой и, видя, что мастеру не до него, потихоньку ушел домой.
Михаил сделал факел, стал подогревать бензопровод пускача…
13Андрей Никитович был углублен в свои утренние заботы, шел не торопясь, сцепив за спиной руки, и чуть не запнулся о первый хлыст: тропы, по которой он всегда ходил в контору, не оказалось. Андрей Никитович вскинул голову, постоял, оглядывая завал из длинных сосновых хлыстов, изумился такому невиданному самовольству, этой издевке — мол, завалился начальник по самые уши и никакого порядка и толку. Весь вид свежего лесного завала перед конторой не только говорил, а, казалось, кричал об этом, насмехался.
— Ну, вашу-машу, тоже у меня похохочете!.. — пробормотал Андрей Никитович и свернул к нижнему складу искать виновника.
Мастера он нашел у бульдозера. Михаил с чумазым носом, разгоряченный безуспешностью своих попыток завести мотор, соскочил с гусеницы, достал из кармана ветошь и стал обтирать мокрые от солярки руки.
— Что же это получается, Протасов, а? — сдерживая гнев, спросил Андрей Никитович.
— Все в порядке, Андрей Никитич! С дедом договорился. Пошел навстречу, и через часа два дорогу сделаем! — доложил мастер.
— Завал кто устроил возле конторы?
— А что было делать? Не стоять же машинам до утра…
— Нет, ты действительно не понимаешь, Протасов, что нагородил?! Теперь ведь каждый будет тыкаться носом в этот лес! — взорвался начальник. — Это ведь — как без штанов на людном месте сидеть! Подумал хоть об этом-то?..
— Какая разница, где хлыстам лежать? Наоборот, отсюда еще легче свозить к сплаву!.. — упрямо возразил Михаил и тоже начал сердиться, набычился: — Между прочим, вас, Андрей Никитич, не поймешь: то вы кричите, что машины стоят, а теперь наоборот…
— Все, Протасов, хватит! Хочешь дурака из меня сделать? Не позволю!.. Своим паром будешь эти хлысты таскать! По бревнышку заставлю! На горбу!..
Взвинтился начальник до предела и, когда отвернул полу длинного синего плаща, достал пачку «Казбека» и стал зацеплять папироску, — удивился дрожанию, неловкости своих пальцев. Не закурил, сунул пачку обратно.
— Доведут ведь, вашу-машу… — покривил он губы и так глянул на мастера, будто не только этот завал, но и моросливая погода, и вчерашнее заседание, после которого он приехал домой в третьем часу ночи, и ноющая боль в спине — все от этого мастера. Нащупав место, где особенно ныла спина, Андрей Никитович подержал там руку, помолчал, а потом тихо сказал:
— Напишешь объяснительную и вечером зайдешь…
Начальник повернулся и медленно зашагал в контору.
«Интересно, куда он меня двинет?.. В десятники или на эстакаду в рабочие? А, черт с ним! Лучше крючком лес катать, чем со всех сторон пинки!..»
Михаил заскочил на скользкую гусеницу трактора и в ярости принялся дергать пусковую рукоятку. На этот раз бульдозер окутался синим дымом, заревел пускачом и, стихая, зарокотал главным двигателем мощно и ровно. Михаил сел за рычаги и поехал к огороду Калистрата.
14Кабинет у Андрея Никитовича Гребнева обставлен не хуже, чем у иного директора: большой письменный стол, к нему примкнут еще один, длинный. В кабинете — сервант, где под стеклом на полках стоят с десяток книг, электрочайник, арифмометр, круглые отрезки образцов гнили и других пороков дерева. К полу привинчен тяжелый сейф, у стен ряд гнутых стульев. В углу на ножках красуется большая радиола, на ней в солидном лакированном корпусе настольные часы с боем. Какая бы погода ни стояла на улице, в кабинете чисто, тепло, и барометр на стене какой уже год показывает «ясно».
Андрей Никитович выпрямился на своем стуле с высокой резной спинкой и пригласил Михаила присесть. Какое-то время играл листиком чистой бумаги, словно не мог ему места найти: подержит на весу, положит, потом снова возьмет.
— Вот ты разговоры все ведешь, где только можно и нельзя: портим лес, жгем, ничего не могем… — с едкостью сказал наконец Андрей Никитович. — А сам что сделал? Что вытворил? Теперь вот к конторе ни подойти, ни подъехать! Это, Протасов, над нашим делом ты хуже насмешки устроил!..
— Она давно устроена, эта насмешка, — тихо, не глядя на Андрея Никитовича, ответил Михаил. — Вон шоферы спрашивали: для чего, мол, хлысты возим, машины бьем по нашим дорогам? Все равно половина леса на берегах остается и гниет без пользы. Не лучше ли, говорят, повременку нам бы платили, а машины на прикол? Для государства выгоднее — лес бы целым остался…
— Демагогия, Протасов, надоело! — перебил Андрей Никитович. — Охотники поглумиться над трудностями всегда находятся. Надо пресекать такие разговорчики, а не потакать им…
Андрей Никитович помолчал, снова было взялся за бумажку, но отложил ее в сторону, сказал:
— За самовольство я тебе пока выговор вкатил, но сейчас разговор не о том. Подготавливайся на Щучью курью. Погода видишь какая? — начальник повел рукой на окно, за которым моросил мелкий, теплый дождь. — Самая пора,
