Петр Краснов - На своей земле: Молодая проза Оренбуржья
Тогда ему, голодному и невыспавшемуся, хотелось задержаться и сказать, кое-что такое, от чего жена вмиг бы задумалась, но он только дверью хлопнул, когда выходил. И правильно сделал вообще-то: вечер был таким славным, что было бы жалко не заметить его.
Теперь совесть у Витюхи была чиста — закончен полуторамесячный ремонт, и тихие светлые сумерки, в которых растворились и Ракитянка, и подступавший к крайним домам увал, он встретил открыто и облегченно.
Выйдя из ворот мастерских, Витюха, вместе с пылью, отряхнул с себя запахи машин и масел и словно бы впервые в жизни вздохнул легкий и одухотворенный весенний воздух.
— Во как во! — ухмыльнулся он по привычке и смутился потому, что рядом никого не было.
Сторож дед Савелий по неизвестной причине на караул опаздывал, и Витюха откровенно пожалел об этом. Самое время бы поговорить с кем-нибудь спокойно и задушевно, без этих железок, рублей, баб и скотины.
«Иди и сгинь там...» — вспомнилось опять не к месту, и Витюха, мельком взглянув на свою обычную дорогу домой, задворками, не спеша, закуривая на ходу, направился совсем в другую сторону, туда, где текла Ракитянка.
Он еще не видел воды, но уже почувствовал, как запахло рыбой, солодковым корнем, преснотой приставших к берегу льдин и совсем уж по-детски — дальними странами. Витюха шел и, может быть, впервые за весь ремонт ни о чем таком не думал. Просто смотрел на полую воду, курил и с удовольствием ощущал сладкую истому, щекотавшую ступни ног и мозолистые ладони. Хорошо было бы поздороваться с кем-нибудь, но обжитый еще до разлива берег уже обезлюдел, по дворам ужинали.
И вдруг из-под самых сапог на берег выскочил пацаненок.
— Дядь Вить, — закричал, — иди глянь, какого папка судака поймал!
Витюха шагнул к обрыву и с удивлением обнаружил внизу семейство Ваняки Зотова, все шесть душ. Даже Варвара шлепала за своим мужичьем с ведерком.
— Во как угораздило! — просиял Ваняка, встряхивая крепко зажатой рыбиной.
— А сачок тюлевый! — загалдела ребятня.
— А мамка еще давать не хотела!
— Ну вас, — отмахнулась Варвара, — всего одну и поймали-то.
— Так ниче, да вот крошка — того гляди снасть порвешь, — пожалился Ваняка, укладывая рыбину.
— Какая крошка? — не понял Витюха.
— Да вон... Ну-ка, тише вы!
Ребятня приумолкла, и Витюха вдруг услышал ясный хрустальный перезвон, доносившийся, казалось, со всей поверхности мутной воды. Шумели затопленные до самых верхушек кусты чернотала, булькали, торопясь куда-то, водовороты на середине речки, а этот перезвон, спокойный и веселый, никуда не спешил. Словно рой стеклянных комаров повис над Ракитянкой.
— Ледышечки, а как бубенчики прям, — тихо проговорила Варвара.
Витюха с удивлением глянул на нее и вдруг заторопился.
— Ну, давай, рыбачь, — коротко бросил он и пошел прочь от берега.
— Где пропадал-то? — еще из горницы заговорила Розка. — Привязали там, наверное. Иди Ваську кликни.
Но Васька пришел сам, в грязи по самые уши.
— Мам, я заявился! — сообщил с порога.
— Силы небесные! — ужаснулась мать. — Люди днем с огнем грязь ищут, а этот явился! Где тебя только черти носили. У-ух, отцовская вся порода!
Она подхватилась с Васькой в сени, оттирать да отмывать его, и Витюха, стоя в прихожке, опять услышал Варвару. «Ледышечки, а как бубенчики прям». И в тесной и темной прихожке вдруг пахнуло речной свежестью, и тихий звон пошел из углов, заставленных весенней обувкой.
— Все шлюндаешь, — выговаривала в сенях Розка, — а уроки опять не выучил. У-ух! Вырастешь, как отец, расхлебаем.
Витюха повесил телогрейку и ушел на кухню.
А за ужином все молчали. Так было не всегда, и Витюха не переносил этого. Ничего не случилось, что ли? А его ремонт? А Васькина двойка по чтению, думает он ее исправлять или нет? Да мало ли... Но — молчали. Из-за утренней ругачки, что ли? Да сделает он все. Подумаешь, навоз на огород не завез. Так и трактора тогда не было...
Витюха первым положил ложку и вылез из-за стола.
Перемыв тарелки, Розка занялась своей косой, а Витюхе оказала:
— Нынче на диване ложись. Я завтра выходная, позорюю хоть.
Витюха, сидевший на этом самом диване, кивнул и вдруг спросил:
— А у нас, случайно, тюли нет лишней?
— На что это?
— Да ладно, это я так, — стушевался Витюха и полез за сигаретами.
Розка усмехнулась и недовольно сказала:
— Садить теперь, кажись, и на улице можно.
Не одеваясь, Витюха вышел во двор, зажег спичку. Крохотное пламя на вытянутой руке стояло ровно и послушно сжалось у самых пальцев. Чурюкал через двор невидимый ручеек, корова вздыхала длинно и облегченно. Витюха закурил.
— Пап, ты сачок хотел сделать, да? — крикнул вдруг из раскрытых сеней Васька. — Мамка говорит, я сразу догадалась.
— Да ладно вам, догадники, — не оборачиваясь, пробормотал Витюха.
Часа два скрипел он потом продавленным диваном, и все без толку. Сна не было. И забот вроде никаких, и на тебе.
Что-то нашептывал динамик, когда сон стал мало-помалу разбирать Витюху Полынина.
А потом радиоузел отключился, и Витюха будто в погреб свалился, сновидения его не мучили и не тешили.
На следующий день Витюха освободился часов в шесть, и настроение его было отменным. К севу, как ни вещал обратное механик Володин, «детуха» его все же поспел отремонтированным. С машинного двора пришлось возвращаться чуть ли не через все село, и Витюха встретил деда Савелия.
— Ты понимаешь, Марею свою во сне увидал. И, главное дело, не в платочках там, в кофточках, а — х-хе! — голую! Как ровно мы с ней в бане мылись, а она в котлу мыло утопила. Мне смех, а ей — горе. Вода-то в котлу — вар! Так и пришлось без мыла мочалкой натираться! Х-хе... Шутейный такой сон, — дед выжидательно помолчал. — А потому такой, что ладно мы с ней жизнь прожили, — и еще помолчал, глядя мимо Витюхи. — Потому и ребята у ней как колобки выкатывались.
Витюха попробовал было поддержать дедов разговор, но тот вдруг стал чего-то задумываться, а под конец озабоченно даже спросил:
— Слышь, Витьк, а ты саженцев у меня не возьмешь?
— Чего? — не понял Витюха.
— Ну, яблоньки, я говорю, не возьмешь?
— Хо! А на кой они мне?
— Жалко. А то зять привез из питомника, думал, померзли мои осенью. А теперь пропадают.
— Да я, может, и взял бы, — сочувствующе кивнул Витюха, — только куда мне их сажать? Да и кролики эти... пуховые.
Дед Савелий вздохнул, и Витюха решил, что пора двигаться дальше.
А вечер опять начинался хороший. И радио на клубе здорово пело знакомую песню. И, угодив как-то очень кстати, песня захватила Витюху. Незаметно он подобрался, и его длинное, нескладное тело казалось теперь легким и стройным, ноги упруго касались податливой земли и оставляли на ней следы четкие, а не шаркающие, как обычно. Он не улыбался, но уголки губ его чуть подрагивали.
Достигнув клубной скамейки, Витюха задержался и, понимая, что песня кончается, сел. Машинально прикурив, он выпрямился и почувствовал ясно, как мягкая теплая волна захлестнула его от макушки до пяток.
Что-то вдруг сдвинулось, неуловимо изменилось, и Витюхе уже казалось, что дожидается он не конца хорошей песни, а начала вечернего сеанса, чтобы опять сидеть в заднем ряду и держать за руку свою Розку. И опять она будет выдергивать горячую ладонь и отодвигать свое жаркое тело в шелковом невесомом платье. Тогда можно будет великодушно оставить ее в покое и тихонько, наклонясь в тесный проход между скамейками, покурить. Синий дым причудливыми узорами отпечатается в световом луче над головой, и завклубом Петухов крикнет: «Полынин! Выдь счас же!» Розка больно ткнет его локотком в бок, и он, выпрямившись во весь рост, провожаемый и насмешливым, и возмущенным шепотом, промарширует к выходу. А минут через десять выскочит и Розка. «Дурак», — скажет и долго не будет подпускать к себе, пока все, кроме ночных птах, не смолкнет в округе.
Витюха замер на скамейке, боясь спугнуть нахлынувшее вдруг чувство, но счастливое мгновение кончилось вслед за хорошей песней. Витюхе хотелось, чтобы оно еще немного не пропадало, не уходило опять лет на десять или теперь уже насовсем, но воспоминания стали уже просто словами, какими можно все, что припомнилось, пересказать другому человеку и третьему, но самого это уже не тронет и не взволнует.
Да, были и вечерние сеансы, и ночи без сна в теткином саду на скрипучих полатях во времянке, но все это уже не оживало. Просто вспомнилось еще, как Розка торопила его со свадьбой, и сама свадьба, малолюдная, но шумная, оттого, может быть, что гости все свое веселье должны были выплеснуть за одни только сутки (была уборочная тогда, и свадьбу играли спешно, в ненастье). А после свадьбы уже ничего интересного не было, просто надо было работать и зарабатывать. И в кино ходили раз в две недели.
А потом... на пятый после свадьбы месяц родился у них горлопан Васька. Дотошные кумушки тогда мгновенно сделали арифметический подсчет и пришли к выводу, что девятый от конца месяц приходится на апрель, когда сам Витюха был еще в армии, а «эта сиротка» Розка некоторое время осваивала машинное доение в соседнем районе. По селу поползли пересуды, и Витюхе жить со своими стариками стало трудно.
