Анатолий Керин - Леший выходит на связь
— Зачем приехал? — строго спросил Соловьев.
— Служить тебе, начальник.
— Может, советская власть не нравится?
— Почему не нравится? Нравится. Большевик — дурной человек, а советская власть ничего, — рассудил Сыхда.
Слова пришлого хакаса немало умаслили пылкую душу Соловьева. Атаман подмигнул Матыге и поощрительно хлопнул Сыхду по плечу:
— Правильно говоришь. Теперь можно и знакомиться. Ну меня ты, наверно, знаешь...
— Знаю, начальник, — браво, с расчетом еще больше угодить атаману, подтвердил Сыхда. — А я Кирбижеков, поезжай на Уйбат, в улусах спроси любого — все обо мне скажут.
— Стрелять-то умеешь? — уже приветливее, явно заигрывая с прибывшим, спросил есаул.
— Дай ружье — покажу.
— Займись им, Матыга, — бросил Соловьев своему помощнику и, тронув коня шпорами, поскакал в гору.
Матыга деловито поманил Сыхду скрюченным пальцем:
— Иди за мной. Коня не трогай пока.
По узкой каменистой тропке они поднялись на прикрытую шапкой кустарников и мхов скалу, остановились у ее обрыва. Матыга сделал шаг вперед, взглянул вниз и сокрушенно покачал головой.
— Смерть твоя там, — с притворным сожалением сказал он. — Если не сознаешься, что тебя подослали чоновцы, то не соберешь и костей. Понял?
Вытянув тонкую шею, Сыхда с любопытством ничуть не огорченного человека посмотрел под обрыв. Скала, однако, выше рослого кедра будет, вверху мелкая осыпь, потом покрупнее, а на самом низу — камни-острецы, случаем угодишь на них — и тут же конец тебе.
Высота, как это ни странно, нисколько не устрашила Сыхду, он ухнул, задиристо крикнул в лицо Матыге:
— Я чон есть! Толкай меня! — и, скользнув спиной по кустам, ринулся со скалы.
Матыга в испуге вскинул руки и отпрянул от края пропасти. А мгновенье спустя до него донесся тонкий, пронзительный свист, затем послышался частый, хорошо знакомый таежникам хохот и плач филина.
Матыга быстро закрестился и бочком по распадку, заросшему папоротником и багульником, то и дело оглядываясь, кинулся к штабному костру, к есаулу. Он был поражен, он не верил самому себе. Тяжело отдуваясь, с вылезшими на лоб глазами, он влетел в шатер и отшатнулся, раскрыв рот: рядом с Соловьевым целехонький и вполне здоровый сидел на кошме Сыхда, зубами он жадно рвал жилистый кусок мяса. Матыга снова закрестился:
— Иван Николаевич, это — сам черт! Как он кричит птицею!..
Соловьев удивился рассказу Матыги. А Сыхду попросил повторить при нем все, чего так испугался помощник Соловьева. Хозяин гор и тайги, есаул любил и ценил веселую шутку.
Это знал Сыхда и прежде по слухам, которые распространялись об атамане, и сейчас решил потрафить ему, чтобы таким образом добиться его расположения.
Сыхда не стал ждать повторения просьбы. Он вскочил на ноги, захлопал себя руками по бокам, по бедрам, сумасшедше заухал, затрещал, заплакал. Страшными, жуткими звуками заполнился атаманский шатер, словно то была сама преисподняя. У Соловьева зябко дернулись широкие плечи, и он сказал:
— Леший! — и с покровительственной ухмылкой предложил Сыхде. — Иди-ка ты ко мне в ординарцы. Я уважаю озорных да отменно ловких.
9
Засылая Сыхду в соловьевскую банду, Рудаков рассчитывал на длительную работу по развалу и ликвидации банды.
Но Соловьев вдруг сам поторопил события. Он, вопреки советам Матыги и других своих помощников, решил вести с ЧК прямые переговоры и послал Рудакову доверительное письмо, в котором просил того приехать в определенное место, гарантия безопасности чекиста — честное слово боевого казачьего офицера.
С этим письмом атаман намеревался отправить Сыхду — еще раз проверить его, теперь уж на весьма серьезном задании. Как он поведет себя при встрече с чекистами? И вообще как отнесется к ответственному есаулову поручению? Если охотно согласится его выполнить, это усилит некоторые подозрения Соловьева, что Сыхда — не тот человек, за которого себя выдает. Как-никак Кирбижеков теперь знает об отряде почти все, его информация для чекистов будет своевременной и ценной.
Но Сыхда, выслушав предложение атамана с видимым равнодушием, наотрез отказался везти письмо:
— Я стрелять умею — говорить не умею. А заяц по знакомой тропе быстрее бежит. Посылай умного.
Ответ, что и говорить, понравился есаулу. И все-таки, осторожный и изворотливый, он не отказался совсем от своего первоначального замысла. Парламентером Соловьев послал уже привыкшего к опасным поручениям адъютанта Ершова, чернобородого, крепкого, что скала, казака, в котором недюжинная сила сочеталась с тонким, расчетливым умом. Этот точно исполнит поручение. Ершова чекисты не обведут вокруг пальца — в этом можно заранее быть уверенным. А поедет Ершов к чоновцам в сопровождении Сыхды.
Перед тем, как принять такое решение, в брезентовом штабном шатре с глазу на глаз есаул вполголоса говорил с адъютантом:
— Если Кирбижеков наш, а я склонен думать, что это так, то ему цены нет. Но если... Следи за каждым его шагом. Слышишь?
— Все слышу, — несколько возбужденный сознанием важности дела, на которое его посылают, понимающе ответил Ершов.
— И если что, постарайся привезти его живым. Сам с него шкуру спущу!
Спустившись с горы, всадники поехали по зимнику, заросшему ярко-зеленой муравой и подорожником. Пустив коня рысью, Ершов заговорил, вкрадчиво и хмуро постреливая глазами в Сыхду:
— Кончать мы думаем заварушку, удочки сматывать. А ты пошто к нам прибег в такое-то время?
— Когда зовут — хорошо, когда гонят — плохо, — насупив кустики бровей, недовольно сказал Сыхда.
— Дурной! Да разве кто тебя гонит! Живи с нами, коли пришел с душою открытой. Но если чекист, берегись, стерва!
— Зачем ругаешься? Нельзя так! — сердито запротестовал Сыхда.
— Небось ты не барышня благородная — стерпишь, — адъютант ударил коня шпорами и ускакал вперед.
У околицы улуса Подзаплот на желтой от цветущей сурепки луговине их встретил Рудаков с пятью всадниками. Ершов зорко следил за Сыхдой. А Сыхда отвел потных коней в сторонку и сел на край обросшей бурьяном канавы, поджидая, когда адъютант, что-то важно объяснявший чекистам, закончит дело. За те полчаса, что Ершов говорил с Рудаковым, ординарец Соловьева не сдвинулся с места и ни с кем не перемолвился словом. Он сидел, как истукан, тупо глядя себе под ноги.
Чекисты приняли предложение есаула. Начались переговоры. В назначенный день и час чоновцы и бандиты, по двадцать пять отборных мужиков с каждой стороны, съехались в ковыльной степи, где не было ни кустика, ни деревца, и стали одни против других на расстоянии ста метров. Посреди этой нейтральной полосы и сошлись на кургане Рудаков с Соловьевым.
— К чему такие предосторожности, Иван Николаевич? — спросил Рудаков, поглядывая на стоявших поодаль бандитов. — Мы могли встретиться и один на один. Когда ведутся мирные переговоры, то часто даже личные враги становятся друзьями. Поедем-ка в улус. Выпьешь с дороги?
— Сперва потолкуем, а уж потом...
— Как хочешь.
Когда уселись говорить на разостланные на кургане узорчатые чепраки, чтобы не было каких-то недоразумений, решили одновременно отвести конников подальше. Кроме Рудакова и Соловьева, на месте встречи остались для поручений их ординарцы. И, занятый важным разговором и тем, чтобы не дать себя перехитрить, есаул не заметил, как Сыхда сунул в карман ординарцу чекиста белую скрутку бересты, на которой были точно обозначены основная и запасные базы банды, склады с оружием, пути отхода.
Еще трижды встречались есаул и Рудаков в разных степных урочищах, сошлись поближе. Выпивали накоротке и мерялись силой в жиме и в русской борьбе. Побеждал обычно Соловьев, он был вроде как покоренастей и покрепче. Эти победы немало льстили его необузданному тщеславию, приводили самостийного есаула в восторг.
Наконец подошла четвертая по счету встреча. Рудаков понимал, что такое общение с атаманом ничего не дает чекистам. Соловьев делал вид, что заинтересован в переговорах, а сам затевал что-то недоброе, готовился к какому-то длительному походу, может, в ту же Монголию. И вдруг неожиданно для чекистов атаман решительно отказался принимать мирные условия. Он, главарь двухтысячной банды, теперь уже требовал, чтобы из Хакасии были немедленно выведены все войска, чтоб были распущены все учреждения советской власти, по рекам Абакан и Енисей отныне должна проходить нерушимая граница вольного казачества.
Поведение главаря бандитов озадачило Рудакова. Не соглашаясь с Соловьевым, но и не отвергая целиком его притязания на самостоятельность, он обдумывал требования есаула. В любом случае нельзя дать ускользнуть банде, нужно устроить ей западню на следующей встрече, и если не всей банде, то для начала хотя бы атаману.
