Анатолий Керин - Леший выходит на связь
Но тут, откуда ни возьмись, появились в открытой степи двое конных в черненых полушубках. Выхватили сабли, в азарте угрожающе машут ими над головами, кричат матерно, во всю глотку, догоняют. Сыхда напугался, хотел бросить в снег маузер, спрятанный под полою овчинной шубы, да понял, что бросать поздно: заметят — убьют. А не схоронишь оружие, непременно станут обыскивать, найдут — тоже смерть. Выхода вроде бы не было. И потому весь сжался Сыхда и покрепче стиснул за пазухой рубчатую рукоять маузера.
— Чего ты там держишь? — осаживая заиндевелого на морозце, широкогрудого коня, гаркнул первым подскочивший к Сыхде казак. На усатом лице недобро глядели глубоко запавшие глаза.
— Золото из-под коровы.
Другой, не доверяя сабле или не желая ее пачкать, рвал с плеча драгунскую винтовку. По всему было видно — шутить не любит. Злобствовали тогда казаки в тайге и в степи, им ничего не стоило застрелить или зарубить подвернувшегося под руку человека. И стало Сыхде понятно, что надежда на спасение невелика и что уже не разминуться ему с казаками — кому-то остаться лежать здесь, на завьюженной, стылой постели.
А первый казак уже занес саблю над головой Сыхды. И, возбужденный смертельной опасностью, Сыхда, не раздумывая, рывком отвернул заиндевевшую полу шубы и выстрелил в конных дважды. Казаки, как по команде, замертво попадали с седел, даже не вскрикнули перед кончиной, не застонали.
«Что делать теперь буду? — озираясь, в полном недоумении подумал он. — Казаки вроде бы копенские, худо мое дело».
Освободил Сыхда нога казаков от стремян, оттащил покойников с дороги в сугроб, присыпал снегом, чтобы скоро их не нашли. Ничего не взял у них Сыхда, кроме оружия да еще сытых коней, снова огляделся, вскочил в седло и к утру следующего дня был уже в Абакане. Долго искал самого большого начальника, их оказалось здесь много, пока не добрался до чекиста Рудакова, а тот в заботах, вроде бы и не рад Сыхде.
— Как я тебе могу поверить? — со вздохом спросил Рудаков, выслушав очень уж подробный, обстоятельный рассказ Сыхды. — Документов у тебя никаких, свидетелей, что ты побил казаков, тоже нет.
— Вот тебе две винтовки, вот тебе две шашки и наган. Забирай двух бегунцов.
— Это не доказательство. Тебя к нам могли подослать.
— Кто мог? Зачем так говоришь? — закипятился, замахал руками Сыхда. — Мне не веришь, у Щетинкина спроси, кому он лошадь дарил, быструю, пегую!
— Щетинкин коней дарил многим, — Рудаков пристально глядел на хакаса, все-таки заинтересовался им. — Оружие я, конечно, возьму, а тебя — нет.
— Почему — нет? — рванулся к нему Сыхда, кровь бросилась ему в лицо. Его злил, как ему казалось, равнодушный тон Рудакова.
— Потому что я тебя не знаю, кто ты есть.
— И я тебя не знаю! — вскричал Сыхда и резко отвернулся к двери. Нет, не на такую встречу рассчитывал он, едучи в Абакан. Думал, что его здесь похвалят, возьмут на службу.
— Шустряк! — скорее в похвалу, чем в осуждение сказал Рудаков. Парень ему нравился своей напористостью. Пожалуй, вот так притворяться было нельзя.
И вдруг Рудакову пришла смелая мысль: а не послать ли этого парня, раз уж он очень просится воевать, хотя бы в разведку к белым? Если парень со злым умыслом направлен к нему беляками, то пусть к ним и убирается: врагом больше, врагом меньше — не все ли равно. Но если он действительно щетинкинец и пришел в ЧК с открытым сердцем, то он может принести немалую пользу, сообщая о передвижениях банд.
На севере Хакасии в то время действовала крупная и особо опасная своей необыкновенной подвижностью и беспощадностью банда есаула Соловьева. Уроженец здешних мест, есаул пользовался поддержкой богатеев во многих станицах, селах и улусах. К нему под начало отовсюду стекались недобитые колчаковцы, кулацкие сынки и уголовники. В банде были и обманутые баями бедняки, сами они не разбирались в политике и поступали так, как им приказывал атаман и его помощники. Таких случайных в банде людей чекисты жалели и делали все, чтобы оторвать от убежденных заматерелых врагов советской власти.
— К бандитам поедешь? — в упор спросил Рудаков. — К атаману Соловьеву?
— Зачем к Соловьеву? Я красный! — опять возмутился Сыхда.
— Если красный, то и помогай нам.
— Ты, однако, плохой человек, — решил, наконец, Сыхда и обидчиво поджал губы.
Пришлось ему терпеливо объяснять, что служить советской власти можно по-всякому. Узнавать секреты врага — это должен понимать щетинкинец — очень важная служба, на которую способны далеко не все, а только умные и смелые люди.
Сыхда, не перебивая, выслушал Рудакова с явным недоверием в лице. По крайней мере, так показалось Рудакову, который ожидал отказа. Но Сыхда, вдруг посветлев глазами, быстро согласился:
— Когда ехать? Куда ехать?
Рудаков облегченно вздохнул. Парень вроде бы искренен, а операция наклевывается стоящая. Но главное — не нужно спешить.
— Тебе надо маленько биографию подправить. Для начала мотай-ка ты, Кирбижеков, в свой улус да держи там сторону баев, а спросят, где воевал — говори, что у колчаковцев. И жди от нас вестей.
Говорить больше было не о чем. Сыхда уехал домой, жил там тихо и мирно, как все, а дружбу водил с богатеями. Иной раз хотелось пальнуть из маузера в ненавистных противников новой власти, да ему поневоле нужно было сдерживаться, и он скрипел зубами, поддакивая мироедам на удивление всему улусу.
Минула пуржистая зима, минуло и лето. В конце августа проезжавший по степи заготовитель кож привез от Рудакова тайный приказ искать банду есаула Соловьева. Сыхда долго не раздумывал. Рассчитался с хозяином, оседлал своего Сивку, сказал баям, куда едет, баи вручили ему подарок для атамана — двух молодых барашков.
И тронулся парень по дорогам да по тропкам навстречу своей опасной, переменчивой судьбе. Нет-нет да и расспрашивал людей, куда ему держать путь. И уже на третьи сутки был у подножья высокой лесистой горы, что невдалеке — рукой подать — от подтаежного улуса Подзаплот. С этой горы, круто падавшей гранитной стеной на юге и востоке, просматривалась на многие километры чистоструйная река Черный Июс, обвитая лозами, на горе и стоял штаб Соловьева.
Не раз подступавшие к горе чекисты пытались выбить банду отсюда, но, понеся большие потери, чоновцы залегали в травах и откатывались в степь. Тогда начались осторожные и затяжные переговоры с бандитским атаманом. ЧК после некоторых раздумий поставила Соловьеву условие: немедленно покинуть густонаселенные места и уйти в Белогорье, на золотые прииски Саралы, малолюдные в те годы, там банду оставят в покое.
Соловьев, выработавший в себе особый нюх на опасность, разгадал подстроенную ему ловушку. На приисках, покинутых золотопромышленниками и золотоискателями, негде будет взять пропитания, когда-то оно доставлялось туда гужевым транспортом неблизким путем. А без еды бандитам долго не продержаться, взбунтуются, разбредутся кто куда, а это гибель и для них, и для самого есаула Соловьева.
Но атаману немало льстило сейчас, что с ним ведут серьезные, вполне официальные переговоры. В этом он, привыкший хитрить и понимать хитрость, усматривал слабость чоновских отрядов. С другой стороны, он выигрывал очень нужное время, чтобы подготовиться уйти в Монголию и Китай.
Когда казачий дозор издали заметил рысцой приближавшегося к горе всадника, бандиты решили, что это — парламентер из ЧК. Сразу же доложили Соловьеву. Есаул вскочил на своего буланого жеребца, радостно гикнул и поскакал навстречу, за ним вдогонку кинулся на коне верный его помощник Матыга.
Удалым и отважным казаком был Соловьев, рубил — и не только лозу — правой и левой, на полном скаку, вызывая удивление и тайную зависть у казаков, поднимал с земли карабин. И уж то правда, что чем-нибудь удивить его в джигитовке было непросто.
А тут и он опешил. Своими глазами видел: вот только что несся к нему по долине, вздымая пыль, всадник и — нет его, одна лошадь что есть силы несется навстречу, стеля по ветру смолистую гриву.
— Ух ты! — задохнулся от изумления есаул.
И у него на виду от коня, откуда-то от правого бока бегунца, оторвался и стремительно покатился черный клубок. Покатился, вдруг раскрутился и оказался тот клубок человеком, черноголовым улыбчивым хакасом.
— Здравствуй, начальник! Бери двух баранов, а меня за стол сажай! С тобою хочу есть мясо!
Матыга солидно тронул седые, закрученные вверх усики, и его одутловатое пьяное лицо скривилось усмешкой. Он еще не знал, как отнесется к прибывшему атаман. А самому Соловьеву в этом веселом, скором на язык парне что-то показалось наигранным и явно подозрительным — не с таких номеров обычно начинаются знакомства.
— Зачем приехал? — строго спросил Соловьев.
— Служить тебе, начальник.
— Может, советская власть не нравится?
