Михаил Бубеннов - Орлиная степь
— Надо выручать, — сказал Багрянов; выражение его лица в эти секунды, к удивлению Светланы, стало темноватым, суровым и властным. — Я в деревню — за пешней, а оттуда — к лосю. Оцепите берег и никого туда не пускайте, да и сами не подходите близко. Его нельзя пугать: он изобьется об лед.
И Багрянов, взмахнув палками, полетел к деревне…
Раздобыв пешню, он выскочил на Москву-реку и еще издали увидел, что могучий бык за несколько минут бешеной борьбы раскрошил грудью полосу нетолстого льда, отделявшую его от полыньи, и уже плавал в полынье. Он раз за разом, со всей силой, на какую был способен, вымахивал до подгрудка из воды, безуспешно стараясь выбро сить ноги на кромку льда.
Увидев Багрянова, лось отплыл в дальний конец полыньи и почти скрылся в дымке, поднимающейся над водой. Подойдя к полынье со стороны оврага, в том месте, где лось пытался выскочить на лед. Багрянов поспешно принялся за дело.
Сильными ударами острой пешни он начал откалывать одну за другой и выталкивать на течение, в полынью, большие льдины. Делая выход к берегу, он отступал шаг за шагом. Постепенно лед становился толще и уже не откалывался с одного удара, но с тем большей напористостью действовал Багрянов пешней, хотя иногда и очень больно секло его лицо ледяной крошкой.
К нему осторожно приблизилась Светлана.
— Можно, я помогу вам отталкивать льдины? — спросила она негромко.
— Вы здесь? Не боитесь искупаться? Тогда помогайте, — ответил Вагрянов и, обернувшись к берегу, молча потряс поднятой рукой, запрещая остальным лыжникам, сгорающим от любопытства, спускаться к реке.
Светлана была очень благодарна Багрянову за то, что он не прогнал ее от себя, и смело, не боясь очутиться в реке, принялась выводить лыжной палкой льдины из проруби, которая вытягивалась к берегу, на стремнину полыньи.
— А пойдет он сюда? — спросила она за делом.
— Пойдет. Он умный…
— Смотрите, смотрите, он уже повернул сюда!
— Соображает. Жить охота!
Лось подплыл довольно, близко и, осторожно кося одним глазом в сторону людей, положил морду на кромку льда.
— Устал, — заметил Багрянов, остановившись на минутку, чтобы обтереть платком разогревшееся, облитое потом лицо. — А здоров бычище! В самой силе. Девятый год.
— Это вы по рогам узнали, да? — спросила Светлана.
— По рогам… Скоро сбросит, уже отбали-вают…
Он опустил пешню в воду, но не достал до дна и попросил Светлану:
— Идите сюда, промеряйте своей палкой… Узнав глубину, он ласково подбодрил лося:
— Ну, держись, держись, еще немного! Снова взявшись за дело, Багрянов стал так
бить пешней, что Светлана не могла надивоваться, откуда у человека такая яростная и красивая сила. Несколько точных, ловких ударов — и от ног Ба-грянова отплывала новая льдина. Светлана не успевала теперь выводить их в полынью.
Между тем лось, вероятно уже изрядно устав, стал проявлять нетерпение. Он то отплывал на середину полыньи, то вновь подплывал и клал морду на лед, но с каждым разом все ближе и ближе к людям. Вскоре он подплыл совсем близко к проруби, и Светлана, выводя очередную льдину в. полынью, очень хорошо разглядела, какие у него большие, ясные, умные и немножко грустные глаза.
Достав пешней дно, Багрянов сказал устало:
— Теперь выйдет.
Увидев, что люди бросили на лед все, что держали в руках, и отошли немного в сторону, лось, фыркнув во все ноздри, немедленно направился в прорубь. Раздвигая мелкие льдинки, он быстро, рывками поплыл к берегу, а когда, наконец, встал копытами на дно, в один бешеный рывок вымахнул на лед. Но здесь, к немалому удивлению Светланы, слегка отряхнувшись, он стал как вкопанный и некоторое время, отдыхая, и приходя в себя, осматривался вокруг, поводя в стороны слегка опущенной мордой. Потом, подняв рога, он не спеша вышел на берег, оттуда еще раз оглянулся по сторонам, на людей, собравшихся поблизости, и только тогда уж спокойной рысцой направился в овраг, по следам своего стада…
Все лыжники бросились с берега на лед.
— Сколько мяса-то ушло! — в шутку пожалел Зарницын.
— Пешней бы его, — вполне серьезно сказал Белорецкий.
Светлана посмотрела на них с укоризной и, отвернувшись, своим дыханием согревая озябшие руки, стала осторожненько наблюдать за Багря-новым. Не отвечая друзьям, он все еще смотрел в сторону оврага, сосредоточенно и задумчиво. О чем он думал? Что вспоминал? Теперь Светлана знала, что у него не только ласковые, теплые руки, но и отзывчивое, доброе сердце. Она еще не понимала, что с ней случилось в эти минуты, и желала только одного: быть всегда-всегда; около этого человека…
В следующее воскресенье Леонид Багрянов не появился на лыжной базе. Краем уха Светлана услыхала, что его послали в составе бригады, в командировку на один из заводов Урала. Как и думала Светлана, лыжная прогулка на этот раз вышла утомительной и скучной.
С той поры со Светланой стало твориться что-то странное. Она почти всегда была чрезмерно возбуждена и жила в постоянной, беспричинной тревоге. Всякая работа и на заводе и дома теперь валилась из рук. Все она делала поспешно, нетерпеливо, будто стараясь побыстрее освободиться для более важного дела. Нигде она не находила себе покоя и места. Все ей чего-то недоставало, все что-то искали и ждали ее глаза… Вечерами она старалась бывать во Дворце культуры, среди молодежи, и вполне серьезно считала, что без этого ей невозможно жить. Но возвращалась она домой всегда одинаково расстроенная и разочарованная, а здесь ее особенно одолевала горестная тоска.
Однажды она увидала во сне Леонида Багря-нова. Он держал ее руки в своих теплых, ласковых руках, не зябнущих на морозе, — и что-то рассказывал об Урале, а глаза у него в эту минуту были необычайно ясные, умные и немножко грустные, как у того лося, что спасали они на Москве-реке. Она поднялась на своей кровати за ширмочкой, поняла все, что случилось с ней, и тихонько заплакала…
Леонид Багрянов пробыл на Урале больше месяца. С каждым днем метание и тоска Светланы становились несносней. Когда же, наконец, она увидела Багрянова издали во Дворце культуры, ей вдруг подумалось, что легче провалиться сквозь землю, чем встать перед ним: она была убеждена, что он сразу, с одного взгляда, поймет, как она тихонько, незаметно для людей, умирает от любви, и это, может быть, скорее рассмешит его, чем вызовет какой-то ответ. И она, вся дрожа, скрылась из Дворца.
Мысль о том, что она полюбила первой и должна искать ответное чувство, совершенно убивала Светлану. Она душой рвалась к Багрянову и всячески избегала оставаться с ним наедине, когда случались редкие, долгожданные встречи. Где-то уже в феврале она определенно поняла, что и Багрянов любит ее; казалось бы, здесь-то и конец ее робости, но она, так и не совладав с собой, на этот раз унеслась от него еще с большей резвостью.
А тут над Москвой взлетело и зазвенело, как жаворонок над степью, чудодейственное слово — целина…
VВ течение зимы при каждом воспоминании о Светлане душа Леонида неизменно обливалась тем холодным и жгучим огнем, каким облилась впервые в жизни во время прогулки у Москвы-реки. Вернувшись из командировки с Урала, где в разлуке, которая показалась ему вечностью, он стал настойчиво искать случая, чтобы встретиться и поговорить с ней… Признание могло произойти быстро и решительно, что было в натуре Леонида, но его внезапно смутило и остановило поведение Светланы. Встречи были досадно редки, а она решительно избегала оставаться с ним наедине. Леониду невольно показалось, что это никак не объясняется одной ее чрезмерной девичьей робостью. Он стал искать другие причины, которые могли как-то объяснить ее поведение, и вскоре обратился к самому себе. Однажды у него мелькнула мысль, к которой он и привязался быстро, — мысль о том, что он с первой же. встречи со Светланой, показывая ей гнездо клеста, случайно зарекомендовал себя с самой наихудшей стороны. Что может быть неблаговиднее того поступка, какой совершил он, самовольничая с беззащитной рукой почти незнакомой робкой девушки? Правда, она не подала виду, что оскорблена, и даже потом охотно помогала ему спасать лося, — это, конечно, говорит лишь о ее благородстве и доброте, но ничего о том, что она извиняет его поступок. Как нельзя лучше это подтверждалось тем, что уже тогда, на Москве-реке, она как-то замкнулась и неожиданно стала сторониться, но особенно — всем ее теперешним поведением «Ну, ясно, она причислила меня к тем ухажерам, какие, вероятно, вьются около нее тучей, — решил Багрянов. — Тем более что я, как она думает, в мои-то годы только о пошлости и думаю…» И Леониду стало очень стыдно перед Светланой. «Что ж я, дурак, наделал? — казнился он перед собой, — Что наделал?» С той поры он решил не добиваться встреч со Светланой, не надоедать ей, а терпеливо выжидать, пока она сама, понаблюдав за ним издали, не разуверится в своей ошибке.