Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Не размышляя более, не взвешивая, не колеблясь, он произнес те самые слова, которые давно собирался произнести, и удивился тому, как легко они дались:
— Тася, нам придется расстаться. Я… Не могу я больше жить с тобой…
Лицо Таисии Устиновны напряглось и окаменело, в складках губ, в ямке подбородка проступила и залегла бледность. Она уставилась на мужа, но глаза ее ничего не выражали и, казалось, ничего не видели. Алексею Алексеевичу стало не по себе. Он ждал вспышки гнева, слез, упреков, но только не этого страшного оцепенения, когда не поймешь, что думает человек и что предпримет в следующее мгновение.
Таисия Устиновна пошевелила губами, пытаясь что-то сказать, но безуспешно — только какие-то звуки, похожие на клекот, вырвались у нее. Прижала руку к груди.
— Как же так?.. За что… мне такое?..
Вот к этому вопросу Алексей Алексеевич готов не был. К любому другому, но не к этому. Действительно ведь: за что? Она не изменилась, нет, она оставалась такой, какой была, элементарной, меркантильной, незадачливой, всецело обеспокоенной только домашними заботами — вкусной едой, чистотой да порядком в доме. И в развитии своем она застряла где-то на шестнадцати годах и продолжала пребывать в этом блаженном возрасте. В ту пору, когда сам был юнцом, ее инфантильность умиляла, а с годами стала вызывать раздражение и отстранять. Раздражали и ее грубость, резкость, категоричность и апломб, с которым изрекала прописные истины. Пытался увещевать, наставлять — какое там! Всякое замечание вызывало у Таисии Устиновны отрицательную реакцию и лишь распаляло ее.
— Чужие мы с тобой… — только и смог произнести он.
— Это ты очужел…
Алексей Алексеевич потупился. Возражать против правды было трудно, но и брать всю вину на себя не хотелось.
— Мы всегда были чужими, — повторил он, подавив глубокий вздох. — Разве у нас с тобой семья? Нет, Тася, нет. Жалкое подобие семьи, нелепое тягостное сосуществование, надолго затянувшаяся принудиловка. Жизнь кощунственно, зло подшутила над нами. И хватит тянуть эту обоюдную лямку.
Таисия Устиновна поводила по комнате тоскливым, потерянным взглядом, не зная, как вести себя, что говорить, и наконец:
— Об этом надо было думать раньше… Это надо было делать раньше… А теперь… Что мне теперь?.. — Глаза Таисии Устиновны все еще смотрели отсутствующе, незряче.
Алексею Алексеевичу стало жаль ее. А разве она не права? Ошибки молодости надо исправлять в молодости, а не тянуть до зрелого возраста. Раньше ей проще было бы устроить свою судьбу. Не просто, однако ж проще.
— Странно получается в жизни, — с сиротливой беззащитностью запричитала Таисия Устиновна после тягостного для обоих молчания. — Идут люди по одной дорожке, не оглядываются, а спохватятся — и видят: по разным дорогам пошли. И уже так далеко друг от друга, что зови — не дозовешься, кричи — не докричишься… Но я, между прочим, той же дорогой иду. Это ты отбился, в другую сторону повернул…
Алексей Алексеевич сжал руками голову — им овладело какое-то лихорадочное состояние.
— Но мог же я, предположим, умереть! — бросил невпопад, опрометчиво.
Глаза Таисии Устиновны вдруг стали видящими и ненавидящими, и черты лица обрели жесткость, решительность.
— Мне было бы легче, если б ты умер! Легче быть вдовой, чем… разведенкой! Легче! Сраму не было б! И все-таки… пенсия… — Таисия Устиновна запнулась, поняв, что сказала лишнее, даже постыдное.
«Ага! Такой выход устроил бы больше. Да-а, вот и вскрылся человек, — позлорадствовал Алексей Алексеевич. — А я-то мучился… Во имя чего?..» — мысленно упрекнул себя, но сказал другое:
— Я буду помогать тебе.
Таисия Устиновна язвительно фыркнула.
— Откупиться хочешь? Знаем мы, бабы, цену посула сгоряча… Мне ведь еще родителям помогать надо и племяннику. Без стипендии он…
Этот переход от лирико-драматических переживаний к практическим рассуждениям окончательно притупил душевную боль у Алексея Алексеевича.
— Уточним в другой раз, — холодно молвил он. И добавил: — Что касается мебели — я ведь знаю — для тебя это не последнее дело, — забирай все.
Таисия Устиновна облегченно кивнула, но было видно, что ей не терпелось выяснить еще кое-что.
— Ну, смелей, смелей, — пришел ей на выручку Алексей Алексеевич. — Недомолвки, сомнения… Не стоит. Давай напрямик, без дипломатических соображений.
— Сберкнижки как? — Сказала и замерла.
Алексею Алексеевичу стало противно до омерзения. Создавал в воображении препятствия, которых в действительности не было, приносил в жертву и себя, и Лелю, так глупо растратил годы, во всяком случае, последние три года. Это немного для юности, когда все впереди, а для его возраста… Грустно и обидно тратить вторую половину жизни на то, чтобы исправить ошибки первой половины.
— Что сберегла, то твое, — ответил он, невольно подумав, что жену лучше узнаешь не тогда, когда живешь с ней, а когда расходишься.
Таисия Устиновна сразу помягчела.
— Как же ты один будешь? Другие мужчины и сготовить умеют, и брюки погладить, а ты…
— Ну, прежде всего, я не такой уж беспомощный. А потом… Почему ты решила, что я останусь бобылем? — Алексею Алексеевичу хотелось разрубить этот узел одним махом.
Ответ явно озадачил Таисию Устиновну.
— Да ты так себя вел… будто ты… будто тебе… уже никто не нужен.
— Друг мне нужен! Душа нужна! Человек рядом! — простонал Алексей Алексеевич.
— Небось уже нашел… душу? — лицо Таисии Устиновны снова приняло злобное выражение, складка рта до неузнаваемости исказилась.
— Нашел!
— Никак, лет восемнадцати?
— Зачем? Нашего возраста.
— Здесь?
— Нет.
Вот тут-то Таисию Устиновну прорвало.
— Так вот почему ты так в командировки рвался! — вскричала она. — А я-то дура сокрушалась: заработался Алеша, света божьего не видит!.. Нет, голубчик, это тебе так не пройдет! Никуда я отсюда не уйду и никуда тебя одного пускать не буду. Ты забыл, что я тебе жизнь спасла? Что ты в долгу неоплатном?!
Поворот был настолько крутой, что Алексей Алексеевич оторопел. Он смотрел на искаженное гневом лицо, грубое, мужеподобное, и думал только об одном: не нагрубить, не уподобиться ей. В темном тоннеле, по которому он так долго брел, наконец показался свет. Это самое главное, ради этого можно кое-что и перетерпеть.
Но не удержался:
— За свою жизнь я тебе полжизни отдал! Надо же и себе что-то оставить!
— Оставить?! Брак, по-твоему, что, игрушка? — кидала гневные слова Таисия Устиновна. — Женился — значит, до гроба! Не то я тебя в бараний рог согну! Перед всем народом ославлю!
