Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Тихо в зале. Только нет-нет и переглянутся люди. В самом деле, почему в городе никто не подхватил этот ценнейший почин?
— Я считаю, что на крупнейших предприятиях необходимо создать общественные институты, — продолжал Брянцев. — Насаждать их в приказном порядке не стоит. Если есть вера в свои творческие силы, рабочая гордость, желание искать новое — сами создавайте. Ну, а если кто ждет указаний сверху, могу открыть секрет: есть такие указания.
— Ин-те-ресно, — протянул кто-то загадочно.
— А кем они даны? Когда? — посыпались недоуменные вопросы.
— Двадцать вторым съездом партии, принявшим новую Программу партии.
Брянцев взял стакан с водой, стал пить мелкими глотками. В президиуме перешептывались, до его слуха донеслось:
— Ишь как повернул… Вместо обороны — в наступление. Хитер.
И похвала:
— Хитрость — неотъемлемая составная ума.
— Но самое главное, из-за чего я поднялся на трибуну, — это и самое грустное, — говорил Брянцев. — Мы допустили диспропорцию в развитии зависимых друг от друга предприятий. Нефтеперегонный завод дает мало газа заводу «СК», а тот, в свою очередь, мало каучука шинному. Цепь рвется по звеньям. И как ее соединить, никто не знает. У меня создалось впечатление, что в горкоме ждут, пока этим займутся те, кто повыше. Но верхам тоже нужно подсказывать. А мы с вами сейчас ничего подсказать не можем, потому что проблемами химии в нашем городе серьезно не занимались. Пора городскому комитету партии мобилизовать инженерно-техническую общественность на решение этой узловой задачи. Если не удастся найти выход, то надо серьезно бить тревогу. Шинное производство должно возрасти почти вдвое, и не думать о том, как обеспечить ему тылы, — это не просто беспечность, товарищи, это недопустимое ротозейство!
Выступивший затем секретарь горкома всыпал Брянцеву за отсутствие самокритики, добавил еще за то, что на заводе только один коллектив коммунистического труда, и то не цех, а общественный институт, но выступление его в целом было сдержанным — учел, что горячность может быть истолкована как обида за критику в адрес горкома. Под конец и вовсе съехал на тормозах, воздав директору должное и, по сути, перечеркнув все свои нападки.
— У Брянцева, — сказал он, — стало правилом расширять круг своих забот. Этот человек думает и беспокоится не только о том, что определено кругом его служебных обязанностей. Работал начальником смены, а думал о реконструкции цеха, работал начальником цеха, а воевал за автоматизацию всего завода. Сейчас его заботят проблемы промышленного узла в целом. Короче — у него государственное мышление, и этому следовало бы кое-кому поучиться.
Много новых друзей приобрел сегодня секретарь горкома. Обрушился бы он на Брянцева или, наоборот, безоговорочно согласился бы с ним — и то, и другое вызвало бы у людей внутренний протест. Но он все разложил по полочкам. Что у Брянцева плохо — за это следует пробрать, что хорошо — взять на вооружение.
В перерыве к Брянцеву подошел Гапочка. Поняв, что стрела, выпущенная им, пролетела мимо цели и что Брянцев все-таки остался на коне, Гапочка решил повиниться.
— Ты не сердись на меня, Алексей, Алексеевич, — проговорил, он заискивающе. — Это я для оживления, чтоб не сказали, будто на шинном критика зажата.
Гапочка был в обычной своей роли — не мог удержаться от обвинения в чей-либо адрес, даже понимая, что обвинения эти несправедливы, и тем самым блеснуть своей удалью — вот, мол, какой я независимый в своих суждениях и смелый. Но смелым он был лишь на людях. Потом, при встрече один на один, он юлил, вилял и всячески старался загладить свою вину.
Брянцев ценил Гапочку как работника, педантичного, напористого, дельного, а как человека не терпел.
— Для оживления аудитории я тоже мог бы, Савелий Никифорович, кое-что рассказать о вас, причем ничего не преувеличивая, чем погрешили вы, — ответил Брянцев. — Хотя бы о том, как старательно мешали вы рабочим-исследователям. Только к шутовским приемам я не прибегаю — щажу авторитет людей, с которыми работаю. Кто вас за язык тянул? Вы прекрасно знаете, что принимали мы эти агрегаты в закрытых ящиках, как кота в мешке, согласно документации, и иначе поступать не могли.
Виновато изгорбившись, Гапочка выдавил из себя заискивающую улыбку.
— Обиделись, Алексей Алексеевич?
— А почему бы и нет? Лягнул бы справедливо — другое дело. Но для чего так, потехи ради? Нехай-де и он мое копыто знает.
Гапочка не ожидал, что извинение его не будет принято. Потоптавшись от неловкости, он собрался было ретироваться, но тут как из-под земли перед ним вырос Саша Кристич и с места в карьер:
— Знаете, как вас за глаза называют?
— Не интересуюсь! — неприязненно бросил Гапочка, распушив усы.
— Королем пустословия.
Похожая на гримасу улыбка тронула на мгновение губы Гапочки, и оттого было особенно неожиданно, когда он гаркнул во всю глотку:
— Ты как смеешь, сморчок!
Кристич прикинулся простачком.
— Не я смею, Савелий Никифорович, — люди говорят, окаянные, что сегодня вы это в полную меру доказали. — И сбросил дурашливый тон: — О своих просчетах порассказали бы. Так ведь ни звука. Как язык проглотили. А их у вас…
— Ладно, в цехе договорим! — угрожающе процедил Гапочка.
После перерыва в зале появился Карыгин. Появился, когда уже все были на местах. Он важно прошествовал по проходу к сцене, горделиво неся убеленную сединой голову, отмечая каждый шаг стуком палки, и уселся в первом ряду, где было много свободных мест.
Огласили список рекомендованных в состав районного комитета партии. Председатель спросил, есть ли отводы. Брянцев встал и сделал себе самоотвод.
Из зала потребовали объяснить причину.
Алексей Алексеевич слегка растерялся. Что мог он объяснить? Что он расходится с женой? Что лучше останется рядовым членом партии, но не бросит тень на состав райкома? И он сказал самые ординарные слова, которые говорят люди, не желающие мотивировать свой отвод:
— Чувствую себя неподготовленным.
Едва он опустился на стул, тем самым дав понять, что никакие другие объяснения засим не последуют, как поднялся Карыгин.
— Я очень уважаю Алексея Алексеевича Брянцева за ряд несомненных достоинств, которыми обладает, — начал он густым, нарочито приглушенным голосом, заставившим повернуть к нему головы. — И я лично всячески поддерживал его авторитет хозяйственника. Идеальных руководителей нет, и оценивать их надо, в зависимости от того, что в них преобладает — плюсы или минусы. Признаюсь, я через силу пришел на это собрание — нога разболелась.
«Опять куда-то гнет», — решил
