Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
С помощью Олимпиады добрался до постели. Во сне слышал, как Липа стянула с него сапоги. Поспешно разделась и, зябко вздрогнув, юркнула под одеяло к нему.
Утром Саша долго лежал с открытыми глазами, вспоминая подробности вечерней пирушки. «О чем говорил Скворцов? Выдернуть колышки на промплощадке, переставить их на другое место? Но ведь по этим колышкам ребята будут рыть котлован?» Саша, отбросив одеяло и нащупав лежавшие возле него женские подвязки и сломанную гребенку, с силой швырнул их в угол.
«Надо предупредить своих. Андрей Никитович знает, что делать». Балашов поспешно оделся. Семья Скворцовых сидела уже за столом.
— Садись чай пить? — пригласила Липа.
— Спасибо, не хочу. Тороплюсь на стройку — документы взять. К вечеру буду здесь, — торопливо заявил Балашов и, схватив мешок, почти бегом спустился со ступенек крыльца. «Только бы застать Фирсова», — шагая по улице, думал он.
В скворцовском доме к окну прильнули озлобленные лица Сидора и Федоска.
— Уйдет ведь, а? Ишь, как вышагивает, — шипел как гусак, старый Скворцов. — Запрягай лошадь, падай в сани, — выругавшись, Сидор опустился на лавку. Федоско метнулся из избы. В суматохе никто не заметил, как, накинув телогрейку на плечи, Липа бежала огородами, запинаясь о старые капустные кочерыжки, скрытые под снегом, шлепая ботинками по воде, стремясь пересечь дорогу Балашову.
— Саша, Саша, — догнав его на окраине села, заговорила она, задыхаясь, — прячься скорее, а то Федоско тебя убьет. Не ругай меня, Саша. — Губы Олимпиады задрожали. — Прощай! — Женщина побежала обратно.
На берегу озера стояла ветхая баня. К ней от дороги шла большая огородная изгородь. Медлить нельзя. Что бы не оставлять следов на снегу, Саша взобрался на изгородь и, перебирая ногами по нижним жердям, достиг бани. У порога лежал снег. Каменка разрушена, всюду валялись кирпичи.
Прикрыв дверь, Балашов снял с себя мешок и стал следить через маленькое оконце за дорогой. Проехали на дровнях два колхозника за сеном. Проковылял старик с котомкой. Затем пронеслась, точно ошалелая, лошадь с санями. Стоя на ногах, Федоско немилосердно нахлестывал коня. За опояской его топор.
«Ах, гад, — пронеслось в голове Саши, — мог бы зарубить!»
Солнце поднималось. Дорога стала оживленнее, прошло несколько порожних подвод, промелькнула, разбрызгивая по сторонам грязь и снег, грузовая машина. Саша сидел в бане, дожидаясь возвращения Федоска.
Вот и тот. Взмыленная лошадь шла шагом. Парень бросал взгляды по сторонам. Проводив подводу глазами, Балашов подумал: «Дожидаться ночи опасно. Федоско с отцом могут обшарить пустые амбары и пригоны, стоявшие на выезде, чего доброго, доберутся и до бани. Надо выбираться», — решил он. К своей радости, Саша заметил на дороге большой обоз, идущий с бутовым камнем, и вышел. С возчиками он спокойно дошел до седьмого строительного участка и, разыскав Фирсова, рассказал все.
Вечером старик Скворцов с сыном были арестованы и посажены в Челябинскую тюрьму.
Через несколько месяцев они оказались в Магадане, но уже не по своей воле.
ГЛАВА 16
Строительство кирпичного завода, как и говорил. Белостоков, было закончено за четыре с половиной месяца, Гульд придирчиво осматривал печи, туннельную сушилку, стены главного корпуса и, довольный, обратился через переводчика к Белостокову.
— В чем секрет скоростной кладки? Ведь была зима, и в ее условиях подобные темпы невозможны, — на бесстрастном лице Гульда выразилось удивление. — Может, платили рабочим в двойном размере?
— Передайте мистеру, что секрет прост: в Советской стране рабочие строят для себя, а в Америке отдают свой труд капиталистам. В этом разница, — Иван Степанович стал прислушиваться к незнакомой английской речи.
— Господин Гульд говорит, что он не компетентен в политике, но, как инженер, хочет подчеркнуть, что технический прогресс капиталистической Америки был и будет значительно выше, чем в социалистической России, — заявил переводчик Белостокову.
— Ну, это еще бабушка надвое сказала! — усмехнулся Иван Степанович. — Не желает ли мистер посмотреть пробную продукцию завода?
Белостоков взял из штабеля теплый еще кирпич и опустил его в стоявшую невдалеке кадку с водой. Кирпич нырнул на дно и, к удивлению рабочих и Гульда, выплыл на поверхность.
— Олрайт! — американец прищелкнул пальцами. — Изумительно! Кирпич плавает в воде!
Мимо проходили ребята, протискивались через толпу. Заглянув в кадку, Саша воскликнул:
— Гриш, гли-ко, кирпич в воде плавает!
— Мели, — недоверчиво протянул тот и, посмотрев, удивленно покачал головой.
Белостоков говорил:
— Этот кирпич из трепела. В нем много пустот, воздуха, который и не дает ему тонуть. Он легок и прочен. Смотрите, постепенно пропитываясь водой, он тяжелеет и опускается на дно.
С пуском кирпичного завода усилилось и строительство промышленных предприятий и домов. Из-за границы прибывало оборудование. Монтажникам работы было вдоволь. Сносились временные бараки, приводились в порядок улицы, в новых светлых зданиях школ слышались звонкие голоса детей. Там, где был когда-то пустырь, ровными рядами шли тополя, тенистая акация и жимолость. Легкий пух от тополей лежал на садовых дорожках, медленно плыл по воздуху.
Саша Балашов сидел в саду на скамейке, положив руки на гармонь. Мимо проходили знакомые парни и девчата. Перекидываясь с ними короткими фразами, он смотрел на входную калитку. Рахманцева не было. В конце аллеи появилась Липа Скворцова. Саша беспокойно огляделся по сторонам. Казалось, уже стали забываться пьяный Федоско и озлобленный старик Скворцов.
И вот опять показалась Липа. Спрятаться было поздно. Протягивая ему руку и улыбаясь, Олимпиада радостно заговорила:
— Здравствуйте, а я который день вас ищу.
— А что меня искать, я не иголка, — недовольно произнес Балашов и подвинулся на край скамейки.
— Ах, какие вы неделикатные, — опустив глаза, Липа стала разглаживать гофрированную юбку. Саша, положив голову на гармонь, смотрел в сторону.
— Может, вы меня проводите до окраины, а там я сама дойду, — после длительного молчания спросила Липа и, поправив воротничок кремовой блузки, поднялась.
Саша обрадовался: хотелось как можно скорее спровадить ее.
— Пошли, — закинув гармонь за спину, он направился к выходу. Стройка с ее башенными кранами, незаконченными зданиями осталась позади. Перед глазами открылась неширокая равнина, покрытая яркой зеленью трав.
— Посидим, — предложила Липа и опустилась на землю. Саша уселся рядом. Перебирая клавиши гармони он мечтательно смотрел на степь. Липа подперев голову кулачком, не отрывала глаз от расстилавшейся равнины. Гармонь точно жаловалась кому-то, плакала, ее мелодичные звуки плыли над землей, рождали смутные желания. Захваченный музыкой, Саша забыл о времени. Багровый солнечный полудиск лег на степь. Липа поднялась и, вздохнув, протянула руку.
— Может, придешь на праздник?
Саша отрицательно покачал головой.
— Нет.
— Когда же увидимся?
— Не знаю…
Липа нервно теребила косынку. Саше стало ее жаль: все же она помогла ему в минуту опасности.
— Вот что, Липа, бросай ты все, иди работать на стройку!
— Правда? — женщина порывисто схватила его руку. — Ты так хочешь? — Некрасивое лицо ее порозовело. — Я все сделаю, что скажешь, Саша, милый, если бы знал, как мне скучно без тебя, белый свет не мил, — волнуясь, заговорила она.
Ошеломленный ее порывом, Балашов растерянно произнес:
— Если поступишь на работу, будем чаще встречаться.
— Хорошо, — ответила радостно Липа. — Больше мне ничего не надо. — Посмотрев восторженно на Сашу, она зашагала по степной дороге.
Через две недели, проходя по одной из улиц седьмого участка, Саша услышал, как кто-то окликнул его с лесов. Подняв голову, увидел Липу. Скворцова приветливо помахала рукой и крикнула:
— Подожди минутку! — быстро сбежала вниз. Ее комбинезон был забрызган известью, лицо сияло.
— Здравствуй, Саша. Ну вот, я и работаю! Девушки в нашей бригаде славные, живем мы дружно. Ты куда пошел?
— В контору участка. Думаю снова записаться на курсы слесарей.
— Я тоже учусь… на фрезеровщицу… — Липа запнулась, покраснела. — Знаешь, что я думаю? Если я стану работать хорошо и учиться, ведь поймут же люди, что я… что я… не виновата ни в чем.
— Ли-па! — послышалось сверху.
— Иду-у! — она заторопилась. — Заходи, я живу в общежитии номер три по улице Салютной. — Липа быстро стала подниматься по лесам.
ГЛАВА 17
В механосборочном цехе шел монтаж и установка станков, прибывших из-за границы. Возле одного из них с кронциркулем в руках возился пожилой немец Миллер, недавно приехавший из Германии как представитель фирмы «Брюннер и К°». Несмотря на пятьдесят лет, Миллер выглядел крепким здоровяком и на первый взгляд казался добродушным, немного чудаковатым немцем. Знание русского языка по его словам, он приобрел в частых наездах на заводы дореволюционной России.
