Борис Изюмский - Алые погоны
— Для нас, — убежденно сказал Семен, — общественный долг — учеба. И в ней, как в бою, победа сама не приходит.
Сергей Павлович ясно представил: вот сейчас в классе над партой склонился Снопков или Братушкин, перед ними «Краткий курс истории ВКП(б)», томик ленинских сочинений. Они могли бы ограничиться учебником, но пытливый ум заставляет их до полуночи сидеть над конспектом, рыться в газетах и журналах.
— Вчера в спальне, — вспомнил Ковалев, — мы долго спорили, когда будет построен коммунизм. Один скептик говорит: «Не раньше, чем лет через пятьдесят, — пережитки капитализма в сознании, знаете, как сильны!» А я думаю, товарищ майор, гораздо быстрее, — ведь за тридцать лет сколько мы успели сделать: народы сдружили, страну превратили в индустриальную, сельское хозяйство коллективизировали. Да мало ли еще что! Вот мы здесь, в училище, всего пятый год, а как изменились! Я по себе чувствую. Сказали бы мне сейчас: «Для тебя нет никаких писаных законов — делай, что хочешь». И я уверен, плохого не делал бы, не бездельничал, — мне это уже не по сердцу. Просто я это внутренне не принимаю.
А ведь те, что после нас учиться будут, гораздо лучше нас станут.
…Юноши посидели еще немного и, распрощавшись, ушли в училище. Боканов включил радио. В последних известиях передавали о только что построенном блюминге, о восстановленной электростанции, о героях колхозных полей, о лесопосадочных машинах, и эти простые, казалось бы, обыденные слова звучали, как чудесная поэма, как лучшая музыка, какая только может быть.
«Построим, скоро построим, Володя!» — пообещал Боканов, мысленно продолжая недавний разговор.
Из репродуктора донесся шум Красной площади, бой курантов.
— Помнишь? — спросил Сергей Павлович у жены, и она без слов поняла, о чем он спрашивает. Как забыть ночь, в которую бродили по Москве, прислушиваясь к притихшему дыханию столицы…
— Видела, какие они? — спросил Боканов, и серые глаза его возбужденно заблестели.
И этот вопрос, не имеющий никакого отношения ни к прослушанной передаче, ни к мыслям о Москве, тоже безошибочно поняла Нина Васильевна.
— Славные, — сказала она.
— Могут отправляться в самостоятельный полет, — тихо произнес Боканов, задумчиво потирая рукой загорелую щеку. — Созрели. И к нам приходит зрелость. Научились находить тропку к каждому. Поняли: душевная теплота, близость очень нужны, но это не снимает справедливую строгость и требование «пробовать человека на алмаз». Ясно стало: воспитателю никогда нельзя успокаиваться, надо неутомимо искать новые приемы, совершенствовать технику беседы, искусство сдержанности, концентрации воли. Понимаешь, даже осанка, даже выражение лица — немаловажные детали нашего дела. Зрелость — в несуетливости, в продуманности работы и, если хочешь, во вчерашнем объединенном педсовете нашего коллектива офицеров, сержантов, — наконец-то и сержантов! — с учителями мужской школы имени Чкалова. Знаешь, какой вопрос мы совместно разбирали? «Какими методами добиваться воспитанности учащихся». И до этого руки дошли!
Сергей Павлович сел на диван рядом с женой; она ласково провела рукой по его светлым вьющимся волосам.
— Теперь, Нина, движение вперед у нас будет увереннее, — убежденно сказал он. — Появился опыт, крепкий фундамент традиций, сила здорового коллектива — им только управляй! А в коллективе хорошие качества быстрее распространяются. И, — Сергей Павлович внимательно посмотрел на жену, как бы проверяя себя, не заблуждается ли, — боюсь показаться самоуверенным, но мне кажется, у нас самих появляется та «микронная точность» в работе, о которой я, помнишь, летом писал Алексею Николаевичу… Мы овладеваем технологией своего дела. Уже знаем, как при различных обстоятельствах разговаривать с воспитанником, встать, посмотреть, улыбнуться, выразительно промолчать, как должно управлять своим голосом, настроением, жестом. Знаем, что взгляд может передавать гамму чувств от добродушия до суровости. Даже приветствие, армейское приветствие, при всей своей уставной однотипности, имеет в наших условиях десяток оттенков — от холодности до душевного расположения.
Он остановился. Помолчал, прислушиваясь к чему-то в себе, и сказал негромко, мечтательно:
— Я, Ниночка, совершенно ясно представляю себе наше завтра. Мы готовим в училище не только воинов, но и просто хороших граждан. И уверяю тебя, они будут достойны своего времени!
ГЛАВА XXV
1Психологию преподавал в первой роте майор Веденкин. Этим предметом ребята очень заинтересовались. Даже Савва Братушкин, вначале относившийся скептически к новому предмету и ворчавший: «Загромождают программу, дали бы побольше военных дисциплин», и тот вскоре одобрительно заметил:
«Толковое дело. Воспитывать бойцов будем — пригодится. Я недавно читал высказывания генерал-полковника авиации Громова. „Мои успехи в авиации, — говорит, — на девяносто девять процентов относятся к умению изучить и совершенствовать себя“. Герой Советского Союза так высказался!»
Поэтому, когда майор Веденкин дал выпускникам сочинение на тему: «Как я воспитываю свою волю», они охотно принялись за работу. Сколько было споров, поисков необходимой литературы, обдумывания планов! Боканов попросил у Веденкина эти сочинения, провел за их чтением целый вечер, но о затраченном времени не пожалел.
«От природы хилый, худенький, — писал Ковалев, — я, когда попал в училище, где уже не было заботящейся обо мне матери, сразу столкнулся с рядом препятствий. Обидная снисходительность товарищей, сочувственные взгляды офицеров, врачей — все это больно задевало мое самолюбие.
Корь еще больше подорвала здоровье. Прямо позор, но я не мог отжаться на полу даже шесть раз — слабые руки подламывались. Наконец я взбунтовался против самого себя. Что же это такое? И твердо решил повести непримиримую борьбу с „немощью“ — хватит покорности!
К этому времени я впервые ясно представил свое будущее. Стать офицером лучшей армии мира, — это обязывает ко многому! Но надо по-настоящему хотеть — страстно, самоотверженно! Надо устранить мою ненавистную квелость. „Хотеть — значит мочь“, — любил говорить большевик Котовский.
Я стал усиленно заниматься спортом, с его помощью надеясь воспитать упорство, умение преодолевать трудности. Наш капитан помог мне продумать систему занятий. Приучившись к постоянной тренировке, я через некоторое время добился первых скромных успехов. Как я обрадовался, когда смог держать „угол“! Первый шаг был сделан! Потом научился жать стойку на руках, выполнять ряд упражнений на снарядах, на зачетах неплохо бросил гранату. С каждым днем настроение улучшалось, я даже учиться стал лучше, исчезала скрытность в характере.
Но вот одна странность осталась у меня до сих пор: когда меня хвалят, ставят в пример, мне делается совестно и даже неприятно, потому что, кажется, что говорят обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Недовольство же мною или временные неудачи удесятеряют энергию. Я приучил себя смотреть на свои действия как бы со стороны и частенько внутренне подтруниваю: „Зазнаешься? Думаешь, достиг многого? Рано на лаврах почивать!“
Я еще недостаточно выдержан. Даже маленьких побед над собой насчитываю немного — бывают срывы. Я долго был, например, рабом своей страсти — игры в футбол, но сейчас, если мне говорят: „На стадионе игра“, я не брошу, как раньше, то нужное или важное дело, которым занимаюсь. Однажды я надел уже футбольную форму, бутсы, а дежурный офицер приказал помочь Пашкову домыть полы: „Помогите товарищу“. Мне хотелось крикнуть: „Не моя очередь!“, но я внешне спокойно оказал: „Слушаюсь“».
Боканов, читая это место, удовлетворенно улыбнулся, припомнив и еще один случай. Володя собирался в субботний вечер к Богачевым, а он подозвал его и, протягивая письмо, приказал:
— Срочно доставьте майору Веденкину на дом.
Письмо не было спешным, офицер мог бы переслать его со связным, но следовало приучать Володю к беспрекословному подчинению.
Тень недовольства пробежала тогда по лицу Ковалева, однако он согнал ее и с готовностью ответил:
— Слушаюсь, доставить письмо майору Веденкину.
«…Я теперь чувствую, — читал Боканов дальше, — что выполнение приказаний перестало быть для меня бременем, превратилось в долг, который я исполняю легко и охотно.
Конечно, у меня еще нет качеств, присущих истинно волевому человеку, — такому, как Александр Матросов, — это не так сразу приходит».
Здесь Сергей Павлович не выдержал, выйдя из кабинета, с гордостью воскликнул:
— Нет, нет, Нина, ты только послушай!
Он прочел сочинение Володи до того места, где сам остановился, а потом продолжал:
«Очень важно всегда быть в форме — бодрым, веселым, жизнерадостным, как чешский герой Фучик. Его книгу „Слово перед казнью“ я недавно прочитал. Он пишет: „Я любил жизнь и вступил в бой за нее…“ Да, за новую жизнь надо бороться».
