Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— Видите, что получается?
— Знаю, — не задумываясь, ответил Сахаров. — Сейчас только был в цехе, смотрел.
— И как считаете?
— Как считаю? Паровоз, конечно, жаль.
— Только и всего?
Сахаров поджал губы. Было понятно, что вопросы начальника депо ему не по душе. Но все же после небольшого раздумья, он добавил:
— Побеседуем, разъясним Мерцалову.
— А я думаю, что вопрос этот нужно вынести на заседание парткома, — сказал Алтунин, положив газету и валик на стол.
Сахаров спросил грубоватым тоном:
— Кого обсуждать-то, известного машиниста? Вы представляете, Прохор Никитич?
— Да, представляю. Но нельзя же приплясывать на костях локомотивов.
— И это не первый случай у Мерцалова, — вставила Елена Гавриловна. — В прошлом году у него с паровозом была почти такая же история. Потом он превысил скорость на разъезде. А еще раньше…
Сахаров попытался оборвать ее:
— Что вы десятилетние грехи собираете? Разве это партийный подход к делу! — Глаза у него расширились, на выпуклых белках появились красные жилки. Но Елена Гавриловна продолжала вспоминать. Алтунин, глядя на нее, задумчиво покачивал головой, как бы говоря: «Вот видите, откуда нитка тянется».
— Странные вы люди, — возмутился Сахаров, все больше распаляясь. — Надо же понимать, что Мерцалов — гордость и знамя коллектива. Если не уважаете его, то уважайте хоть коллектив.
— А вы уважаете? — спросил Алтунин, подняв голову. И, не дожидаясь ответа, сказал вполголоса: — Не хотите даже вникнуть в существо дела.
— Ну, знаете!.. — Сахаров уперся взглядом в невозмутимое лицо начальника: — Скажите, Прохор Никитич, такой же случай с паровозом возможен, если бы Мерцалов вел обыкновенный состав?
— Ну, возможен.
— Ага, значит дело не в тяжеловесе. Зачем же вы стараетесь принизить новый рекорд?
— Это уже философия. — Алтунин встал, разгадывая дальнейший ход мыслей Сахарова. Затем, прищурившись, сказал:
— Мне ваша позиция понятна. Но я вот что сообщу: Мерцалова накажу немедленно.
Такого оборота Сахаров не ожидал. Он был уверен, что упрямый Алтунин поймет все-таки, что никто не позволит ему расправиться с человеком, которым гордится вся дорога. Поэтому сообщение о наказании Мерцалова ошеломило его. Вначале он не знал даже, как поступить. Потом надел шапку, застегнул пальто и сугубо официально произнес:
— Предупреждаю, Прохор Никитич, самоуправства партком не потерпит.
Постояв еще немного, он круто повернулся и вышел из кабинета.
— Нехорошо получается, — сказал Роман Филиппович, когда дверь захлопнулась. — Выходит, что у начальника депо одна, у секретаря парткома — другая линия.
— Выходит так, — согласился Алтунин. — Он сел к столу, посмотрел на свои крепко сцепленные пальцы, затем повернулся к Елене Гавриловне:
— Что ж, давайте готовить заседание партийного бюро в локомотивном цехе.
— Я уже об этом думала, — ответила Чибис.
— А вам… — Алтунин посмотрел на Романа Филипповича. — Вам придется хорошо разобраться во всем как инструктору. Правда, речь идет о зяте. Я понимаю. Но ничего не поделаешь. Надо определить свое отношение. И тут отходить в сторону невозможно.
Дубков согласно покивал головой и, застегнув шинель, вышел из кабинета.
Чибис вышла следом за ним, но Алтунин вернул ее из секретарской. Плотно прикрыв дверь, сказал почти шепотом:
— У меня к вам просьба есть, несколько необычная. Поговорите, пожалуйста, с нашей секретаршей.
— С Майей? — переспросила Елена Гавриловна. — О чем?
— Неужели не замечаете? Одна прическа чего стоит. А ресницы?
— Кошмар! — сказала Елена Гавриловна. — Это какая-то мадам Франсуа на русский манер. Я уже хотела задать ей трепку, да все удерживаюсь. Нервная она очень. Рвет и мечет.
— Тогда с матерью, Тамарой Васильевной, сговоритесь. Рядом сидите. Все-таки женщинам удобнее по такому вопросу.
Елена Гавриловна тяжко вздохнула.
— Не ладят они с матерью. Вот в чем дело. Ссорятся.
— Чего им делить?
— Видите ли, Прохор Никитич. Дочь требует объяснить, почему у нее отчество одно, а у двух младших братьев другое. А матери, по-видимому, нелегко это сделать. У нее второй муж ведь арестован был и погиб в лагере. А кто отец Майи — тайна. Я спросила как-то, потом пожалела.
— Да-а-а, у каждого свое, — задумался Алтунин. Он посмотрел в сторону секретарской и опять повернулся к Елене Гавриловне. — И как получается странно. Работник она хороший. Дела ведет аккуратно. Исполнительная. И вдруг накрутила, накрасила. Любуйся! Учиться ее надо заставить. Пусть пока на курсы походит, что ли, а потом… Ну, об этом я сам. А вы с ее настроением и с прической разберитесь. Только без шума, спокойно.
— О, нет, я поговорю так, что она запомнит надолго.
— Вот и напрасно. Я потому и прошу вас, чтобы сделать это деликатно.
— Деликатно. Она вон как с матерью ведет себя.
— Тем более, — сказал Алтунин.
— Ну, тогда я не знаю. — Чибис обидчиво повернулась и медленно пошла к двери.
7
Падал снег, крупный, пушистый. Он повисал на деревьях, проводах, толстым слоем ложился на крыши. За какой-нибудь час все вокруг преобразилось. Маленький домик между поворотным кругом и огромным каменным зданием депо походил на волшебную избушку из русских сказок. Но Романа Филипповича сейчас не трогала никакая романтика. Он остановился перед крыльцом, чтобы подышать холодным воздухом. Чувствовалась усталость. Руки и плечи ныли, как после тяжелого рейса. Стучало в висках.
«Эх, дела, дела, — вздохнул Дубков, машинально ловя в ладони снежные хлопья. — Летел из Москвы в хорошем настроении. А тут сразу все спутали».
Снег таял на ладонях Дубкова. Пальцы немели от холода. Но в груди не переставало гореть. Шутка ли: в его локомотивной колонне, где люди хотят жить и работать по-новому, по-коммунистически, произошла такая неприятность. И замешан-то в этой неприятности не кто-нибудь, а зять, Петр Мерцалов. Уж очень щекотливая ситуация.
Отряхнув снег, Дубков вошел в домик. Его мигом обступили машинисты.
— Ну как, Филиппыч, — столица шумит?
— А Кремль? Поди, завел знакомство с министрами? Не слыхал, когда полностью снабдят тепловозами? Уж больно медленно идет дело.
— Да разве только нам нужны тепловозы, — рассудительно ответил Дубков. — Дорог-то в стране вон сколько, и везде просят новую технику.
В домик вбежал Юрий Сазонов. Проворно снял шапку, пригладил шевелюру. Протянув Дубкову руку, он попросил нетерпеливо:
— Угостите, Роман Филиппович, московскими. Пока ехал, истлел без курева. — Торопливо разминая в пальцах папиросу, добавил: — Такой снегопад настиг, в десяти метрах ничего не видно. Да еще перегон-то попался: сплошные предупреждения, особенно у Сырта.
— Перегон известный, — согласился Дубков, пристально оглядывая молодого машиниста. — Когда-то говорили: проведешь состав от Ложков до Моли, съешь пуд соли.
— Верно, — улыбнулся Юрий. — Рубаха и сейчас еще мокрая.
В дверях появился Синицын. Он, как и только что вошедший бригадир, вернулся из рейса. Сбоку у
