До последней строки - Владимир Васильевич Ханжин
VII
С улицы Рябинин заметил, как Екатерина Ивановна, выглянув на балкончик — они жили на втором этаже, — взяла что-то с пола. На балкончике хранились банки с вареньями и соленьями. «Готовится», — подумал Рябинин. Вечером ожидались гости.
Он поспешно спрятал за спину свою покупку. Впрочем, это было излишне: Екатерина Ивановна уже скрылась в доме.
Во дворе шла стройка, автомашины натащили на своих колесах скользкую грязь на асфальт, и Рябинин крепче прижимал к себе сверток.
Открыла ему соседка по квартире: она услышала, как он вытирал ноги перед дверью. Поздравила с днем рождения.
Екатерина Ивановна встретила его в дверях их комнаты, захлопотавшаяся, счастливая.
— Раздевайся скорей!
— Здравствуй, черепашка!
— Устал?
— Ничуть. Все превосходно.
— Приляжешь?
— И не подумаю. Помогу тебе.
— Все уже готово.
— Совсем забегалась.
— Мне хотелось освободиться до твоего прихода.
Екатерине Ивановне нетрудно было выкроить время на все эти хлопоты: еще продолжались каникулы, учителя занимались лишь с теми, у кого была переэкзаменовка на осень.
У Екатерины Ивановны раскраснелось лицо; щеки горели, словно она весь день провела у огня. Брови казались темнее обычного — почти черные; ярче очертился маленький рот. И вся она, невысокая, полненькая, в ситцевом халате с короткими рукавами, выглядела необыкновенно молодо.
— Сколько вам лет, Екатерина Ивановна?
— Тридцать девять, Алексей Александрович.
— Я не дал бы и двадцати пяти.
— Ого!.. Леон посрамлен.
Так уж было принято в семьях работников редакции: поддерживать за Атояном славу отчаянного сердцееда и льстеца (чему сам Атоян нельзя сказать чтобы противился). Никаких подвигов по части сердцеедства за ним никто не помнил, но кавалером он был действительно отменным и на редакционных вечеринках господствовал.
— Что Нина? — спросил Рябинин.
— У нее консультация.
— Так и не забежит домой до концерта?
— Не успеет… Ты не обижайся. Концерт действительно редкостный. В кои-то века пожалуют к нам из Москвы две такие звезды сразу.
— Не хитри, черепашка!.. Нашей дочери там будет светить лишь одна, особая звезда.
— Хоть бы разок глянуть — кто он, каков?. Не повлияло бы все это на экзамены…
Он откашлялся и произнес, насупившись:
— По крайней мере будет оправдание конфузу, который и без того неминуем.
— Конфуз… Это уже чуть помягче того, что ты говорил прежде.
— Могу и повторить… Но сегодня просто не хочется. Не тот день.
Екатерина Ивановна улыбнулась украдкой. Спросила:
— Что это ты принес?
Он обрадовался ее вопросу. Не спеша, торжественно положил пакет на стол.
— Это тебе, черепашка.
— Мне?!. Не понимаю. Что это?
— Угадай!
— Тяжелое что-то. Купил?
— Купил. Посмотри…
Она распаковала покупку.
— Алеша!.
Он продекламировал тихо:
К тебе я стану прилетать;
Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать…
На столе лежал альбом грампластинок — полная запись оперы «Демон», любимейшей оперы Екатерины Ивановны.
Она смахнула сбежавшую к носу слезинку.
— Но ведь твой день рождения!
— Разве не угодил?
— Не угодил?!. Будто не знаешь, как давно я мечтала.
— Ну вот, значит, я доставил себе радость.
— Себе!..
— Себе. Именно себе, черепашка.
Она прижалась к его щеке щекой,
— Боже, просто не верится: все позади, ты здесь, ты дома. Просто не верится!
Потом он спросил ее:
— На какое время ты всех пригласила!
— Примерно на восемь.
— Успеем опробовать покупку?
— Да, да, давай послушаем.
У них была одна довольно обширная комната, разделенная пополам легкой оштукатуренной перегородкой. В первой половине что-то вроде столовой. Здесь же стояли кушетка Нины и ее письменный столик. Вторая половина служила кабинетом и спальней Екатерине Ивановне и Алексею Александровичу.
Рябинин пошел во вторую половину за проигрывателем.
— Завтра я еду, черепашка.
Екатерина Ивановна читала надписи на пластинках.
— Демона поет, конечно, Алексей Иванов… Ты что-то сказал?
— Я еду завтра. Вечером.
— То есть как?.. — Екатерина Ивановна прижала к груди руку с зажатой в ней пластинкой. — Уже?
— Ну что значит уже?
Она села. Механически поправила свободной рукой волосы.
— Куда?
— К путейцам. На свежий воздух.
Он вернулся с проигрывателем, поставил его на столик Нины, открыл.
— Не надо сейчас, — сказала Екатерина Ивановна. — Посидим так.
Он опустился рядом с ней на кушетку. Взял жену за руки.
— Возвращайся скорей, — сказала она.
— Обещаю.
— Что нового в редакции?
— Кроме того, что ты знаешь, ничего.
— Как новый зам?
— Волков?.. Похоже, его не слишком-то полюбили. Возможно, потому, что уж очень молод, это бьет по самолюбию… Зато собой хорош.
— Кирилл уходит?
— Очевидно. Отмалчивается, прячет глаза… Ты с Кирой не говорила?
Кира — жена Лесько; Екатерина Ивановна с ней дружила.
— Нет… В таких случаях, наверное, лучше не вмешиваться.
— Пожалуй.
— Ты его осуждаешь?
— Во всяком случае, понимаю, что не должен осуждать.
— Любой другой бы на его месте^
— Любой?
— Ты не в счет.
— Мне и не предложат.
— Но если допустить на мгновение, что предложили, я бы наперед знала твое решение.
Он мягко сжал ее руки.
Снова помолчали.
— Алеша… Я должна показать тебе кое-что. Это касается Нины.
Руки его дрогнули.
— Покажи!
Она ушла во вторую половину комнаты. Рябинин услышал, как щелкнул замочек портфеля.
— Узнаешь? — спросила она, выходя и протягивая мужу изрядно истрепанную записную книжку.
— Еще бы. Сам ей покупал. Как это попало к тебе?
— Вот именно, попало. Еще в той, дневной школе Нина выступила на комсомольском собрании с какой-то очень резкой речью, ты знаешь нашу дочь. Мне звонила директор школы, но как-то так получилось, что я не смогла с нею встретиться сразу. А потом Нина ушла в вечернюю школу... И вот уже весной я была у инспектора роно — по другим делам, — и она вручила мне эту книжку. Но я забыла о ней: сам понимаешь, тебя положили в больницу.
— Но при чем тут инспектор?
— Прочти вот здесь. Судя по всему, это писалось на том комсомольском собрании.
Он прочел вслух:
— «Никакой я не молодец. Если хочешь знать, наше собрание — просто детский крик на лужайке. Разве так мне надо было сказать? Нет в нашей школе никакой пионерской организации — вот как надо было сказать».
Рябинин запнулся: следующая строка была написана незнакомым ему почерком.
— Не разберу.
Екатерина Ивановна склонилась над книжкой:
— «Нинка, ты что, совсем с приветиком?!»
Затем снова следовало написанное рукой Нины.
— «Кто для отрядов составляет планы? — читал Рябинин. — Учителя. Кто
