День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов
Через два дня я позвонил капитану.
— Все в порядке, — сказал он. — Можешь спокойно работать. Он прислал письмо, на мое имя. Слушай, прочту. «Я понял вас хорошо и правильно. Неприятную обязанность с себя снимаю. Я знал, что он преступник, и очень этому рад. Доверие за доверие, товарищ старший следователь. Зюзиков».
— Я тоже очень этому рад, — сказал я. — Спасибо, что моя милиция меня бережет.
— Скажи, а что это за фраза «доверие за доверие»?
— Око за око, зуб за зуб.
— Такой шифр мне не нравится, — помрачнел капитан.
— Ты прав, — сказал я. — Попахивает дешевой спекуляцией.
И поблагодарив его еще раз, повесил трубку.
Капли мороженого, слезы мороженщика
Прикатив с груженой тележкой, вижу: на столе моем мороженщик расположился — должно быть, только передо мной пришел: расправил складной стульчик и уже коробку с мороженым надорвал, готовясь продавать. Старик, ниже среднего ростом, седой, в белом форменном пиджаке, с суетливыми, нервными движениями.
Я ему со всей строгостью:
— Нет, уважаемый, уходите. Это мое место.
— Знаю, что ваше. Я быстро. Вы пока развяжетесь, я и продам.
— Нельзя. Уходите.
— Будьте так любезны, молодой человек.
— Сказано вам, уходите. После вас стол не ототрешь.
— Что вы, боже упаси, я аккуратно. Ни капельки не оброню, уверяю вас. Понимаю, книги. Ваш товар чистоту любит. На всякий случай у меня тряпочка с собой. Вот, припас.
— И не уговаривайте. Не разрешу.
Он вздохнул, пошептал про себя, посетовал и, пригорюнившись, ушел по коридору в соседний зал.
Я разложился и заторговал.
Спустя четверть часа, вижу, опять он — подкрался, стоит смирно сбоку, ждет, когда я на него внимание обращу.
— Ну, что вам опять?
— Молодой человек, — тотчас встрепенувшись, заскулил, запросил униженно, подневольно как-то. — Позвольте, а? Отовсюду гонят, прямо беда, а мороженое тает ведь, пропадает.
— У вас разве точки своей нет?
— Пенсионер я. Подрабатываю.
— Не могу. Поищите в другом месте.
— Да искал я, не поверите, все избегал. Гонят. С цветочницей поскандалил. Вот, видите? И вот, — показал сначала на болтающийся клок рукава, потом на припухшую губу. — Рассорились. Женщина эта, цветочница, злющая и, скажу вам, несправедливая. Я ей совсем не мешал, тихо с краю стоял, в сторонке, тут она, а тут я. Стол большой, раскладной, как у вас — ну, чего не поделить по-человечески, правда? Так нет, давай царапаться.
— Зачем же вы уступили?
— Не уступи попробуй. В ней весу семь пудов. Как маханула по губе, чуть не убила. Пиджак порвала, коробку хотела на пол опрокинуть. Куда мне с ней бороться, она силы, молодой человек, непомерной.
— А в другом месте?
— Пробовал, везде ткнуться пробовал. Не слаще. Грубят, пихают. Нынче народ торговый измельчал, брата своего никак понять не хотят. — И тут он неожиданно, вдруг, заплакал; сейчас же и слезы из глаз потекли; утирая лицо рукавом, захлипал, опять заскулил: — Пустите, молодой человек, а? Я с краешку, неприметно тут, тихо. Не помешаю. А то пропадет ведь товар. И все насмарку. Где уж тут заработать, как бы самому за коробку платить не пришлось. Войдите в положение, молодой человек, миленький. Пустите, будьте так любезны. Народ кучно идет, хорошо, я ее вмиг продам. А? Не помешаю. Молодой человек, миленький…
Горе и страдание были на его лице. Слезы, срываясь с подбородка, капали на пол. Такой весь жалкий с этой коробкой под мышкой, с подбитой губой, в порванном пиджаке.
Ну, как было не пожалеть? Сжалился, пустил.
— Ладно, бог с вами, становитесь. Только быстрее.
— Момент.
Тотчас перестал плакать. Зашел сбоку, сдвинул к центру стола мои книги и, установив коробку, без раскачки и разгону, звонким, поставленным, уверенным голосом стал зазывать покупателей:
— Мороженое, товарищи! Кто забыл купить? Девятнадцать и двадцать две. Мороженое, товарищи! Не проходите мимо. Девятнадцать и двадцать две…
Я удивился — так скоро, резко, полно перемениться. Может быть, я плохо смотрел, но заподозрить его в неискренности никак не мог. Слезы, и горе, и нудящий, жалостливый, плаксивый голос его были неподдельные, как неподдельным был и этот нынешний, зазывальный, бодрый его тон. Я изумился пластичности его психики, готовности к мгновенной перемене, натренированности.
Он действительно быстро все распродал. И действительно аккуратно снимал со стола капли подтаявшего мороженого.
Перед тем как уйти, длинно поблагодарив, вкрадчиво спросил:
— А еще не позволите, молодой человек? Мне бы еще коробочку продать. Последнюю. Я быстро. А?
На лице моем вместе с изумлением, должно быть, появилось нечто такое, что заставило его отступить, снять просьбу. Он закланялся, пятясь:
— Нет, нет, это я так. Извините. Большое вам спасибо, молодой человек, что выручили. Торговые люди должны помогать друг другу. А это я так, не сердитесь. Всего вам наилучшего.
Ступив в сторону, споткнулся об тележку, пустую коробку выронил и сам едва не упал. Зло, мстительно выговорил:
— Фу-ты, господи, пропасть!
Но сейчас же вновь взяв прежний ласковый тон, закланялся, заблагодарил. И — боком, боком — ретировался.
Выигрыш
Молодожены, совсем юная парочка. Она на сносях, скоро уж, видно, рожать, большим животом своим к краю стола прислонилась. Книг интересных никаких не высмотрела, и супруг, остановившийся явно против своей воли, только ради нее, повел было молодую жену прочь, но она неожиданно закапризничала. Захотела счастья попытать в лотерею.
Супруг ни в какую. Стал с неудовольствием уговаривать, мол, у нас же денег совсем нет, а ты играть вздумала, последние на ветер выбрасывать.
Она, однако, еще упрямее не своем стоит — никуда не уйду, дай мне 25 копеек, не обеднеем.
Посопротивлялся он еще неуверенно и наконец сдался. Отсчитал медяками.
Она заулыбалась, довольна. Живот свой на стол уложила. Взяла билет, вскрыла.
5 рублей выигрыша!
Супруг стих, обмер, все разглядывал билет и глазам не верил.
А она зарделась. И тоже слова не могла сказать. Всё ненатурально так, потрясенно крутила головой по сторонам — кто бы увидел, кому бы рассказать, какая она везучая.
Понемногу супруг пришел в себя. Заорал, запрыгал, набросился на нее.
И
