Анатолий Клещенко - Камень преткновения
— Ну, чего там? — спросил он, когда Матвей Федорович, благополучно преодолев трап, стал набивать трубку.
— Как следовает быть. Воткнут старшине за милую душу.
— И правильно сделают, — одобрил Генка. — Следующий раз смотреть станет как положено. В два глаза!
— Я же и говорю, — косясь на Мыльникова, снова полезшего на свой катер, громко забасил Матвей Федорович. — Мог бы на якоре отстояться, ежели в себе не уверенный. А на бакенщиков легче всего валить, будто снесло бакен. Ему снесло, а «Ласточке» не снесло? Несмотря что осадка куда поболе. Вишь, что надзор выдумал: мол, коли катер потерял ход против свального бакена, паузок ниже быдто бы унесло. А выше свального быдто нельзя ошибиться, потому красный бакен один только.
— Верхний красный мог и совсем не увидеть старшина, — сказал Генка. — Просто прошел тот, что в самом колене, и забрал левее.
— Наше счастье, что «Ласточка» акурат в самый момент подскочила…
— Дьяконов! — позвал с катера Мыльников.
Сын и отец повернули головы.
— Между входным и вторым верхними бакенами сегодня же установите еще один красный. И веху. Фотоавтомат лишний у вас есть, батареи возьмите на самоходке.
— А ежели она не придет седни?
— Когда придет, тогда и возьмете. Пока установите бакен без света.
— Может, пока батареи из работанных подберем, Виталий Александрович? Я посмотрю, — сказал Генка и с деловым видом заспешил наверх, к дому. Он не собирался именно теперь подбирать батареи, только воспользовался предлогом для ухода. Обогнув дом, направился к паразитологам. К Эле.
На крыльце лаборатории Сергей Сергеевич делал зарядку. Синий тренировочный костюм подчеркивал его костлявую худобу. Генка, усмехаясь, подумал, что ученый похож на сухую надломленную лесину, раскачиваемую ветром. Недоставало только, чтобы он и скрипел при этом, как скрипит сломанное дерево.
— Доброе утро! — сказал Генка. — Эля встала уже?
Вместо Сергея Сергеевича ответила Вера Николаевна, вышедшая выплеснуть воду из умывального таза:
— Доброе утро, Гена! Сегодня Элю пушкой не добудишься. Впрочем, попытайтесь. Возможно, вам это и удастся. — Голосом, движением глаз и улыбкой она подчеркнула, что у Генки имеются какие-то особые возможности разбудить заспавшуюся девушку. А Генка принял это как должное и естественно, без тени смущения.
— Сама встанет.
Он был уверен, что Эля проснется, услыхав его голос, во сне узнав о его приходе, как, наверное, узнает птица о времени отлета и таянии снегов там, куда собирается улетать. Как узнал бы он сам о приходе Эли.
Сергей Сергеевич, перестав переламываться в пояснице, спросил его совершенно некстати:
— Гена, вы не объясните мне, почему в Ухоронге хариус предпочитает именно красную искусственную мушку? Я почти не встречал здесь насекомых такого цвета…
Генка пожал плечами: совершенно не хотелось думать — почему. Не занимало это сейчас. Вот почему Сергей Сергеевич и Вера Николаевна не спросят, сообщил ли он инспектору, кто погубил лося? А если Эля успела уже рассказать, что сообщил, почему равнодушны к этому сегодня, тогда как вчера чуть не с кулаками на него лезли?
— Сергей Сергеевич, я ведь сказал инспектору… Про Шкурихина. Честное слово!
Ученый, занимавшийся теперь приседанием, застыл на корточках с раскинутыми в стороны руками.
— Так я же ни минуты не сомневался, Гена, что вы это сделаете!
Генке показалось, что Сергей Сергеевич оправдывается, как будто его обвиняли в чем-то. Вот чудак!
— Конечно, никто не сомневался, — подхватила и Вера Николаевна. — Просто не поняли сначала, что вы оригинальничали.
— Я не оригинальничал.
— Ну… говорили несерьезно. Во всяком случае, позже мы все решили, что вы поступите как должно. Как поступил бы любой.
Генка отвернулся и дернул углом рта: товарищи «мошкодавы» считают его разговор с инспектором самым обычным? Вроде разговора Сергея Сергеевича про хариусов и насекомых? Любой!.. Значит, так поступили бы отец или тот же Костя Худоногов? Черта с два!.. Но почему он не подумает, как поступил бы Мыльников? Или Михаил, капитан «Гидротехника»?
Он поступил нормально. По-человечески. Потому что и бате, и Косте Худоногову, и Петьке до всех остальных дела нет. Станет разве Шкурихин заботиться о ком-нибудь постороннем, как Мыльников? Или, как капитан Мишка, ругать Кондрата за тех девок? Нет, конечно. Скажет: моя хата с краю! И верно, его хата с краю. И у бати с Костей — тоже с краю. Забрались подальше от людей, как волки. А он, Генка Дьяконов, собирается с людьми жить. И поступать должен, как все люди, как вот эти москвичи, и Мыльников, и вообще как любой. По-справедливому, а не по-волчьи.
— Знаете, — сказал он в полутьму сеней, где Вера Николаевна стояла около горячего керогаза, — я, верно, не оригинальничал. Я не допер…
— Гена! Что за выражение?
— В общем не разобрался. Конечно, любой должен сказать, если такое дело. Если хочет, чтобы справедливость была.
— И еще страшно быть равнодушным человеком! Страшно и постыдно! — сказал Сергей Сергеевич и пошел мимо Генки в дом. А Генка подумал, что ученый нашел более правильное слово для определения собственных Генкиных мыслей. Потом он услышал Элин голос за дверью, и все до единой мысли выскочили из головы. Дверь распахнулась.
— Генка? — обрадованно удивилась девушка и смешалась, увидев Веру Николаевну. Самую капельку смешалась, потому что следом, моргая жмурящимися после сна глазами, сказала просто, без наигрыша: — Мы с тобой сумасшедшие. Я, например, совсем не выспалась.
— Лягте пораньше сегодня, — посоветовала Вера Николаевна.
Эля взглянула на нее сияющими глазами, движением, головы показав на Генку:
— Так он и даст! Но до чего же хорошо на реке ночью! Вера Николаевна, милая! Словно в сказочном царстве!
— Конечно, — согласилась та и почему-то вздохнула. — Умывайтесь, Эля, уже время завтракать.
— Сейчас! — Девушка улыбнулась Генке и вдруг закричала с притворным гневом: — Ну-ка, убирайся отсюда, не мешай!
— Ладно, — сказал он, — уберусь. Вечером приду, ага?
— Очень ты нужен здесь!
— Нужен! — дерзко заявил Генка.
— Ты уверен? Тогда приходи через час, так и быть. Кажется, сегодня мы дома. Правда, Вера Николаевна?
— По-видимому! Михаил Венедиктович решил отказаться от таежных участков. По ним накоплен достаточный материал.
Долгим оказался этот час. Генка успел позавтракать. Отобрать три батареи для нового бакена, перепробовав добрый десяток. Пособить отцу в установке фонаря и автомата-выключателя на бакене, погрузить бакен и «щуку» — плотик бакена — в лодку.
— Петьку-то где черт носит? — сердито спросил у сына Матвей Федорович.
— Кондрат его на катер позвал.
— Пошто? Не знаешь?
Генка пожал плечами: не хотелось заводить с отцом неприятный разговор.
— Придет Петька — сплаваете, поставите бакен, — пытаясь подражать Мыльникову, приказал Матвей Федорович. — Между первым и вторым. На половине. Половину сметете угадать? Хитрости нету — посередке поставить.
Отец направился домой. Генка дождался, покамест он свернет за угол, к крыльцу, чтобы тоже уйти — к Эле. Бакен не обязательно сию же минуту ставить, день долог!
Он уже поднимался на косогор, когда над второй тропкой — от домика, занятого москвичами, — показалась Эля. Генка не стал спускаться вниз до того места, где сходились обе тропинки, а начал махать прямиком, норовя ставить подошвы сапог ребром, чтобы не скользили по крутому склону.
— Ты не занят? — спросила Эля.
Он покачал головой: нет.
— Тогда знаешь что? Давай пойдем!
— Куда?
— Ой, да разве не все равно? Вот, прямо по берегу. К тому мысу, — она покосилась на катера, мимо которых следовало пройти, и, тряхнув волосами, перевела взгляд на Генку.
— Что еще за катер? Тоже ваш?
— Речной надзор. — Расследовали, отчего получилась авария.
— Нашли причину? — без интереса спросила Эля.
— Причина ясная — рулевой плохо смотрел. Старшине катера крепенько дадут прикурить, пожалуй. Ну, а нам добавочный бакен поставить Мыльников приказал.
Эля, полуобернувшись, бросила еще один взгляд на катер — прощальный.
Сразу же за ключом, как только густо разросшийся на его берегах тальник скрыл их от любопытных глаз, если таковые и следили за ними, Эля, замедлив шаги, прижалась к Генкиному плечу. Уверенная, что он не даст оступиться, запрокинула голову, глядя в небо, и чуть-чуть отвернулась, уклоняясь от его губ.
— Потом, ладно? Слушай лучше, как поет река.
Генка покорно притворился слушающим, а Эля, помолчав, бросила на него быстрый взгляд и рассмеялась.
— Знаешь, я столько хотела сказать тебе, — ужас! Ну, всякого, про нас обоих. А теперь не знаю, о чем говорить!.. Понимаешь?
