Поколение - Николай Владимирович Курочкин
Так бы оно и случилось, если бы Шумилина не начала раздражать, как говорят в комсомоле, «незадействованность» зала. Он вспомнил почему-то слова Бутенина: «Эти хулиганы где-то учатся или работают, а там ведь есть комсомольская организация…» И если те, залезшие в райком парни, работают здесь, на майонезном, то откуда же у них, спрашивается, уважение к комсомолу? От таких, что ли, собраний? И первый секретарь начал внимательнее, словно ища неизвестных злоумышленников, вглядываться в лица собравшихся. Он уже твердо знал: его выступление здесь будет каким угодно, только не торжественным!
Терпение краснопролетарского руководителя лопнуло, когда он увидел, как один парень в пятом ряду просто-напросто спит, уперев в переднее кресло оплетенные набухшими венами руки и положив на них черную, кудрявую голову. Шумилин обернулся и поинтересовался у Ноздрякова, кто этот спящий красавец.
— Где? А-а… Бареев, наладчик из упаковочного цеха. В прошлом году после ПТУ пришел… Сейчас разбужу!
И когда на трибуне сменялись выступающие, майонезный лидер громко и ядовито заметил:
— Бареев, спать нужно дома, а не на собрании!
Наладчик вскинулся, обвел зал красными, непроснувшимися глазами, опомнился наконец, встал и извинился. Тут бы Ноздрякову успокоиться, но его, как и древних римлян, погубило излишество.
— Стыдно, Бареев! — возвысил он карающий голос. — Перед товарищами стыдно, перед районным комитетом стыдно!
— Извините, — раздражаясь, повторил парень.
— Ладно, садись. Мы потом с тобой поговорим!
— Почему же это потом? — вдруг дерзко спросил Бареев, и первый секретарь заметил, что у него по-хорошему упрямое лицо. — А мне не стыдно! Я третьи сутки с линией колупаюсь. Но даже если бы я трое суток подряд дрых — все равно бы на вашем собрании заснул! Это — трепология какая-то, а не собрание!
Зал очнулся.
Головко забыл про терзавшую его большую государственную мысль и оторопел. Лешутин подался вперед. Шумилин почувствовал спиной, как похолодел Цимбалюк. Ноздряков утратил родную речь.
— Отчетный доклад, — кипел наладчик, — вода на киселе! «Мы подхватим! Мы оправдаем! Мы еще выше поднимем!..» Чего же не поднять? От слов не надорвешься.
Да оттого что в докладе все гладко, жизнь лучше не станет! А если честно говорить: откуда у нас каждый день такой стеклобой? От разгильдяйства! Жир рекой под ноги течет от безалаберности. Девчонки после ПТУ приходят, оборудования толком не знают и простаивают из-за ерундовой поломки! Ладно, о производстве главный инженер лучше скажет. А как мы живем?! Спохватываемся, что комсомольцы, когда взносы платим, и то некоторых не поймаешь. Помните, была встреча с ветеранами завода, пенсионеры рассказывали, к а к они жили, к а к о й у них комсомол на заводе был! Послушаешь — обзавидуешься! А сейчас? Сегодня отчетно-выборное собрание, а в зале два с половиной человека, и то ведь Ноздряков целый день по цехам бегал, кудахтал: из райкома приедут, из райкома приедут! Вот и хорошо, что приехали, — пусть послушают. У нас половина молодежи в общаге живет, прямо за воротами. Занимается комитет общагой? Не занимается. Про совет общежития, в котором я сам якобы состою, только здесь на собрании и услышал. Нам три тысячи на спорт выделено, а завком на эти деньги уже который год новогодние вечера устраивает. Это тоже дело нужное, но спорт-то тут при чем? А в результате получается: ребята у нас работают, пока прописку не получат, а потом — до свиданья, на комбинат уходят; даже по комсомольским путевкам придут, осмотрятся мало-мало — и бежать…
— Правильно! Крышу в общаге почините! — вскочил парень из дальнего угла, и с его колен посыпались выигранные шахматные фигурки. — Дайте мне сказать!..
И тут началось.
— Веди собрание! — сквозь шум голосов прокричал Вале посеревший Ноздряков.
— Сам веди! — огрызнулась она.
— Да они как с цепи сорвались! — с возмущением повернулся к секретарю парткома Головко.
— Комсомол! — уважительно усмехнулся Лешутин.
12
Собрание закончилось, и разгоряченные комсомольцы нехотя разошлись. В зале остались только заводские руководители, Шумилин и новый комитет ВЛКСМ, в котором начисто отсутствовал согласованный во всех инстанциях Ноздряков, но зато наличествовал красноречивый наладчик, сам не ожидавший такого оборота, от изумления он прочно замолчал — тем более что ребята предлагали в секретари именно его. Но лидера так и не выбрали, Головко решительно заявил: кандидатуру сначала необходимо обговорить с директором.
Когда стали прощаться, первому секретарю, словно заезжей знаменитости, вручили гвоздики, украшавшие стол президиума; но он тут же передарил букет засмущавшейся Вале Нефедьевой.
У самой проходной его догнал Цимбалюк.
— Николай Петрович! — задыхаясь, проговорил он. — Цветы забыли! Просили передать…
— Со второй попытки, значит… Мне их уже один раз вручали.
— Я не видел. Я Ноздрякова успокаивал.
— Переживает?
— Не понимает!
— А ты сам-то понимаешь?
— Естественно. Нужно было Бареева заранее в список выступающих включить.
— Вот так, да? Или просто не будить.
Цимбалюк вдумчиво улыбнулся, показывая, что юмор начальства оценен, и поинтересовался:
— А кто будет секретарем? В кадровом резерве у нас Нефедьева.
— Народ хочет Бареева.
— Головко никогда не согласится!
— Слава богу, Витя, не все в жизни зависит от Головко. А Бареев эту майонезную комсомолию расшевелит! И Лешутин — я чувствую — за него! Хотя, конечно, незапланированная смена — маленькое, но ЧП…
— Николай Петрович, а не много ли у нас ЧП?
— Для спокойной жизни многовато, но ведь покой нам только снится! А?
— Естественно! — согласился инструктор, которому покой был прекрасно знаком не только по сновидениям.
Отпустив Цимбалюка домой и обнаружив, что в райком возвращаться уже поздно, первый секретарь стал медленно пробираться сквозь вечернюю уличную толчею, ощущая то беспокойное недоумение, какое нападает на очень занятых люден в минуты внезапной праздности. «Ну что ж, если заняться нечем, — постепенно определился Шумилин, — займемся здоровьем». Нужно было все-таки разобраться с этой непонятной хандрой, появившейся после спасения на водах.
Нависая над остановкой, большие квадратные часы показывали одной стороной циферблата 19.41, а другой — 19.58. «Очень удобное место для свиданий!» — решил краснопролетарский руководитель и, запихнув цветы в «дипломат», втиснулся в троллейбус. Пристроив кейс между поручнем и задним стеклом, стоя, разглядывал автомобили, обгонявшие его электрический
