Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
Виктор шел к Управлению тралового флота не через переходный мостик, а как попроще и побыстрей, как ходили все моряки, — по дорожке вдоль рельсов. Он был в смятении, знал, что надо делать, но не был до конца уверен, что решится на это.
Секретарь был на месте. По-домашнему расстегнув пиджак и откинувшись к спинке кресла, он оживленно разговаривал с какими-то моряками.
Виктор вошел в кабинет и, забыв поздороваться, врубил:
— Слушай, мне надо выйти в море… Срочно. Можешь устроить?
Секретарь недоуменно посмотрел на него:
— Но ведь твой еще не пришел, задерживается… Хочешь, узнаю, когда придет? — Рука секретаря привычно легла на телефон.
— Не хочу! Пошли меня на самый обыкновенный… На любой, который отходит сегодня!
Видно, у него было такое лицо, что секретарь забыл о своих собеседниках. Он озабоченно, явно не веря своим ушам, смотрел на Виктора.
— Но ты ведь сам просился на такой траулер, и Липатов больше всего подошел бы. Я желаю тебе только добра. Ведь просился же?
— Просился. А теперь прошу на любой… Я б хотел даже сегодня уйти, хоть через час…
— Что с тобой стряслось? Ведь с отделом кадров договориться надо, оформить все, бумагу написать, в судовую роль внести и все такое…
— Ну и пиши, вноси… Я не хочу больше ждать.
— Ты все обдумал? — пытался образумить его секретарь. — Не раскаешься? У Липатова условия жизни лучше. В море это важно… Море — оно, брат… — Он стал подбирать нужные слова.
И вдруг Виктор понял — и надо было мгновенье, чтоб это понять, — все они: и секретарь, и замредактора «Рыбного Мурмана», и капитан-директор — считают, что он не очень серьезный и сто́ящий человек… И не успел секретарь докончить фразу, для которой он с трудом подбирал слова, чтоб не задеть Виктора, как тот опередил его:
— Твердо решил. Если сегодня нельзя, я бы хотел уйти завтра, скажем, на «Меч-рыбе» или на…
— Ах ты… Ну хорошо, постой, я, кажется, видел в коридоре Сапегина. — Секретарь выскочил из-за стола и кинулся в коридор. Виктор услышал, как там по порядку, одна за другой, захлопали двери и из каждой комнаты раздавался его голос. Потом минуты на две шум затих, в коридоре заскрипели шаги, и в комнату вошел секретарь вместе с довольно молодым, невысоким, толстеньким человеком в форменной морской тужурке и мичманке. С очень немужскими, очень синими глазами.
— Знакомься, — не без торжественности произнес секретарь, — капитан Сапегин Петр Никитич, он не прочь тебя прихватить в рейс, если не будешь слишком мешать во время подъемов трала. Ходит он на «жидкаче», на этой самой «Меч-рыбе», на которую ты теперь так рвешься…
В этом была правда: что-то в названии судна привлекало Виктора, манило, с детства было знакомо; из всех судов, названных капитан-директором, врезалось в память именно это. Почему? Кажется, старый кубинец из хемингуэевского «Старика и моря» подцепил на крючок меч-рыбу. Все же нет, не поэтому манило Виктора это название…
Однако вспоминать и разбираться было некогда. Он пожал протянутую ему пухлую, но довольно крепкую руку капитана и представился.
— Я давно мечтал хлебнуть настоящей рыбацкой жизни и крутой ухи на штормовой волне. Попытаюсь не мешать вам выполнять план. А когда вернемся, распишу вашу нелегкую, но заманчивую романтику промыслов за Полярным кругом…
— Ну-ну, попробуйте, — капитан засмеялся, — авось и удастся расписать!
Виктор слушал его, а сам напряженно, с ужасом думал: «Какой же это капитан? Нет в нем ничего капитанского, ничего, кроме формы… И эта строгая форма так не вяжется с его округлым, упитанным, довольно-таки бабьим лицом, с его благодушным вторым подбородком».
В Сапегине было что-то домашне-тихое, уютно-доброе, мягкое, и трудно было представить его на тех сугубо деловых, жестких, потрепанных в морях-океанах промысловых судах, которые Виктор видел в рыбном порту. С Липатовым нельзя было уходить в море, это ясно, а с этим? Попал, как говорится, из огня да в полымя…
Отступать было поздно, да и, признаться, где-то в глубине души тут же зашевелилась смутная, не очень достойная, но обнадеживающая и даже радостная мысль; точнее всего ее можно было выразить словами: «не боги горшки обжигают»… Уж если такой человек может быть капиталом, значит, нечего ему, Виктору, бояться моря и плавания на его судне…
— Итак, вы отходите завтра? — деловито спросил Виктор.
— Да, в тринадцать ноль-ноль.
— Надолго?
— В очень короткий рейс, недели на две. По сведениям промыслового отдела, в Норвежском желобе появились большие концентрации трески и морского окуни…
— Как же мне быть? — Виктор озабоченно посмотрел на секретаря. — Срок моей командировки подходит к концу… Я бы мог самое большое на неделю.
— Ну и прекрасно, — сказал Сапегин. — Мы вас пересадим на какое-нибудь встречное судно, уходящее с промысла, и вы успеете вовремя.
— А это можно? — Виктор осторожно рассматривал его гладкое, спокойное, без единой морщинки лицо.
— Почему ж нет, — ответил Сапегин. — Значит, завтра жду. Будем стоять у двадцатого причала. Если судно почему-то перегонят на другой причал, узнаете по карте порта на диспетчерской или у диспетчера…
Сапегин назвал номер своего судна и сказал, что очень торопится к главному капитану флота. А Виктор лихорадочно думал, о чем бы еще спросить у него.
— А еду брать? — внезапно пришло ему на ум.
— Дело ваше, — улыбнулся капитан, — на судне есть лавочка, в море бесплатная уха и свежая рыба в любом количестве, с голоду не умрете, но черной икры, свежей клубники и пирожных не обещаю…
Сапегин приподнял к мичманке руку.
— Ну пока. — Он блеснул своими девически синими глазами и ушел.
Секретарь по-мальчишески самодовольно подмигнул:
— Доволен? Хорошего капитана я тебе посватал?
— Что-то не очень он капитанистый.
— Капитан он приличный, но план дает не всегда и тралы, случается, теряет, да это, правда, не он один… Машина на судне неважная — то и дело в ремонте, и текучка плавсостава большая, и сам Сапегин подчас излишне задирист и неуступчив. Но не бойся: кое-что интересное найдешь там, хотя Липатов тебе больше подошел бы… — Секретарь вдруг замялся. — И ты это не очень, не слишком…
— Что «не слишком»? — спросил Виктор.
— Ну там… Не слишком огорчайся, если что не так, не паникуй: сам понимаешь — море, условия для жизни не ахти какие и народ разный… План, знаешь, такая вещь: не дай его — голову снимут. Сам все увидишь…
— А чего мне паниковать? — Виктор вскинул подбородок, вспомнив бывшего торпедиста с «Малютки», тоже призывавшего не паниковать. — Я что, первый день живу и ничего не видел? Зубы у меня молочные?
— Ну ты не обижайся, это
