Юрий Рытхэу - Полярный круг

Даже если бы удалось — это нечестно. Алексей такого не заслужил. И уж если поразмыслить спокойно, так он сделал все, чтобы Маюнне было хорошо. Он был терпелив и нежен, внимателен и предупредителен. И, самое главное, он всегда переполнен лаской. Наедине с Маюнной он держался неестественно сдержанно и неловко. И удивительно: такой он был всего милее Маюнне. Ведь среди людей, среди сослуживцев и незнакомых Алексей старался быть таким, как все, и даже порой развязным. И тогда он становился какой-то сам не свой, отдалялся от Маюнны, словно бы превращался совсем в другого человека, в худшего, чем он был на самом деле. Наверное, это самое трудное для человека — не быть самим собой…

Маюнна любила голос Алексея. Может, это был обычный голос молодого человека, чуть хрипловатый от курения и вдыхания сухого морозного воздуха Колымы. Но когда Алеша тихо и чуть протяжно говорил: «Ма-юн-на» — это ни с чем нельзя было сравнить, только разве с шелестом снега на высоких, чистых, голубых ледниках, где даже круглосуточное солнце не может нагреть вечно прохладный воздух.

И еще — его неуклюжие слова, ласковые слова, которые сами по себе были простыми, порой ничего не значащими, преображались в его устах, словно только что рождались и до него никто и никогда их не произносил.

Волшебство, сделавшее Алексея Яковлева единственным в мире человеком, который мог составить счастье Маюнны Кайо, — это и есть любовь?

Уйдет он, исчезнет с горизонта Маюнны, унесет с собой свои слова… Пройдет время, и он скажет их другой, и зажжет у нее в груди это необъяснимое ощущение полета, странной легкости, неслышной песни, вечно звучащей во взволнованной груди.

А что будет с ней? У нее будет свобода. Тревожные рассветы и ожидание чуда. А может быть, ожиданий больше не будет. Потому что чудо уже было — и полет над землей, и необыкновенная легкость, и неслышимая песня… И острая жалость оттого, что было создано в минуту острого сожаления о свободе, с которой расстаешься. Да и свободна ли она будет? Нужна ли такая свобода — без Алексея, без его рук, без его голоса?

И вдруг Маюнне показалось, что вот сейчас-сейчас Алексей отойдет от книг и выйдет в полуотворенную дверь. Шагнет за порог — и исчезнет навсегда из ее жизни. Ведь стоит только произнести эти слова… Он ведь такой — и гордый, и покорный.

Неужели это возможно?

Маюнна быстро вскочила, подбежала к Алексею, обхватила его за плечи, повернула к себе его удивленное лицо и принялась торопливо целовать.

— Что с тобой, Маюнна? — удивился Алексей. — У тебя такое лицо… Как твоя голова?

— Ничего не говори, ничего не говори и не уходи, — сквозь подступившие рыдания произнесла Маюнна.

— Никуда не пойду, раз ты хочешь так, — покорно сказал Алексей.

— Не уходи никогда от меня, — продолжала Маюнна, путаясь в собственных словах.

— Да вот только за углем надо бы…

— Если даже я буду гнать тебя от себя, если я когда-нибудь скажу «уходи от меня» — никогда не верь этим словам, потому что нет меня без тебя, — всхлипывала Маюнна.

Алексей озадаченно посмотрел на жену и медленно погладил ее вздрагивающее под тонкой камлейкой плечо. Что с ней? На голову жаловалась, и вот теперь такое.

— Никуда я от тебя не уйду, — твердо сказал Алексей. — Хочешь — даже за углем не пойду. Будем сегодня без чаю сидеть.

— Да не об этом речь, — продолжала всхлипывать Маюнна: — Прошу тебя — не уходи от меня никогда, чтобы ты всегда был со мной… Обещай мне это.

Алексей еще раз удивленно посмотрел на Маюнну. Что это ей вдруг вздумалось брать с него клятву? Вроде все нормально, уж если кто и сомневался, так сам Алексей в Маюнне.

— Да успокойся ты, — ласково сказал он. — Ты просто устала, переволновалась. Хочешь, я принесу тебе воды?

— Может, лучше чаю согреть? — спросила Маюнна.

— Но тогда надо пойти за растопкой и за углем, — напомнил Алексей.

— Так иди, — уже другим, спокойным голосом произнесла Маюнна.

Алексей встал и, пожав плечами, отправился в сарай.

Через полчаса Маюнна и Алексей пили чай за кухонным столиком, перед окном, обращенным на морскую сторону.

Дело уже клонилось к вечеру, и на горизонте появились возвращающиеся с промысла вельботы. Звук моторов не доносился, и издали суда казались белыми сказочными птицами из полузабытой детской легенды о морских добрых великанах, приносящих людям счастье в огромных волшебных рукавицах.

— Ни от твоих, ни от моих родителей нет никаких известий, — задумчиво произнесла Маюнна.

Алексей в ответ вздохнул и осторожно сказал:

— Мои-то далеко. А вот твои могли ответить еще перед регистрацией брака. Вдруг они и на свадьбу не приедут?

— Приедут, — уверенно сказала Маюнна.

Все уже было готово — прибрали зал в сельской столовой, наварили студня из тюленьих ластов, в холодильники заложили свежее мясо, а на вездеходе из соседнего селения, где еще чудом оставались прошлогодние запасы, привезли несколько ящиков вина, водки и шампанского. Эти ящики с соблюдением предосторожности, положенной для транспортировки взрывчатых веществ, были перенесены в хорошо охраняемое место.

А погода стояла пасмурная. Вертолет должен был сначала полететь в тундру, забрать оттуда семью Кайо, а потом вернуться в Улак. Держали по телефону связь с районным центром, справлялись чуть ли не каждый час. Василий Васильевич уверял Пэлянто, что вертолет наготове и, как только в небе посветлеет, машина поднимется в воздух.

Алексей был на строительной площадке, хотя ему полагался свадебный отпуск. Но в ожидании хорошей погоды время текло так томительно, что, промаявшись два дня, Алексей вышел на работу.

Странная погода стояла в Улаке. В вершине небосвода было совершенно ясно. Лишь по горизонту, по западной его стороне, сильный ветер гнал черную гряду туч, словно кто-то беспрерывно мазал эту часть неба неиссякаемой краской.

Ветер, отжимая воду от берега, пригладил прибой, и лишь вдали белели барашки, за которыми бушевал настоящий шторм.

Время от времени на бурном морском горизонте обозначался силуэт корабля — грузовые суда шли на мыс Шмидта, в Певек, в Черский. Там, на западе, — промышленная Чукотка, большие поселки городского типа, рудники, где добывают олово, золото, ртуть, строят атомную электростанцию… Словом, та Чукотка совсем другая. Там никогда не видят моржа, не знают, что такое охота на кита с ручным гарпуном.

Ветер шумел в проводах, стонал в антеннах радиостанции, звенел в железных переплетениях подъемного крана. В обеденный час Алексей ел олений суп в поселковой столовой. Вдруг почудилось странное, Алексей бросил ложку и вышел на улицу.

Ветра словно и не было. Черная полоска на горизонте прервалась и исчезла. Солнце стало ярче, а над улакским берегом снова зашумел прибой, подминая и полируя гальку.

Алексей побежал в больницу. По дороге его перехватил Пэлянто и коротко сообщил:

— Василий Васильевич поднялся в воздух.

Алексей влетел в больницу и с порога крикнул:

— Василий Васильевич в воздухе!

Пожилая нянечка укоризненно посмотрела на него и покачала головой:

— Зачем кричишь? Здесь тихое место.

— Извините, — смутился Алексей. — Мне бы Маюнну.

— Сейчас позову Маюнну Павловну, — строго сказала нянечка.

Алексею нравилось смотреть на Маюнну в белом халате. Она становилась необычной, будто отделялась от других людей.

— Я все знаю, — сказала Маюнна. — Ветер кончился, Василий Васильевич вылетел — он мне сам позвонил по телефону.

— Так надо готовиться! — возбужденно сказал Алексей.

— Без нас все приготовят, — спокойно ответила Маюнна. — А ты иди в баню.

— Сегодня не банный день, — напомнил Алексей.

— Рочгынто для тебя истопил баню. Иди, — Маюнна слегка подтолкнула мужа на улицу.

Алексей шел по длинной улице Улака и думал, почему ему так сильно хочется целовать Маюнну, когда она в белом халате, и он никогда не позволяет себе этого. Наверное, это инстинктивно у человека: женщина в белом халате — лицо особое.

Рочгынто уже ждал.

— Все готово, товарищ лейтенант, — отрапортовал Рочгынто, плотный пожилой мужчина в тщательно выстиранной камлейке и кожаной дырчатой кепке производства Провиденского кожевенного комбината.

Он всех военных называл так, даже тех, у кого чин был выше. В слове «лейтенант» ему слышался звон военного металла и еще что-то такое, не объяснимое словами.

— Воды сегодня много! — продолжал Рочгынто, шуруя в большой топке длинной кочергой. — Пар хороший, горячий и мягкий.

Пока Алексей раздевался в предбаннике, Рочгынто перечислял, что будет подано на свадебный ужин.