Сергей Снегов - Ветер с океана
— Объясниться хочу, а не выяснять отношения. О себе скажу, а потом уйду.
И он повторил, что любит ее, теперь это ему ясней, чем когда-либо раньше. И что если она согласится стать его женой, он будет счастлив. Он познакомился с Варей в палате у Юры, девочка ему понравилась, он станет ей добрым отцом, обещание это твердо. Вот и все, что он хочет сказать. И пусть она ничего пока не отвечает. Он придет за ответом через полгода. У нее будет достаточно времени поразмыслить над его словами, разобраться без спешки в собственных желаниях.
Она слушала его, смотрела на него, удивлялась ему. Он говорил о том же, почти теми же словами, что и три месяца назад. Но эти прежние слова говорил другой человек — и от этого они звучали по-иному. В старой ее квартире с ней беседовал порывистый, вспыльчивый парень, тот раздражался от любого несогласия, приходил в гнев от неудачи. Сейчас у окна сидел сдержанный, вежливый мужчина, чувство, в котором он опять признавался, было уже не юношеским увлечением, быстро вспыхнувшей, непрочной страстью, это была серьезная привязанность серьезного человека. И он не просил немедленного ответа. Она растерялась, не знала, что говорить. Надо было разобраться в себе самой, прежде чем отвечать. Он встал и протянул руку.
— До свидания, Анна Игнатьевна. Через шесть месяцев встретимся.
Она слабо ответила на его крепкое пожатье. Он торопливо пошел к двери. В прихожей она с усилием улыбнулась.
— Что пожелать вам на дорогу, Миша? Ни пуха, ни пера?
— Рыбакам говорят: ни хвоста, ни плавника, — пошутил он. Она прикрыла за ним дверь, минуту постояла у двери. Она слышала, как Миша спускался вниз. До нее доносились твердые, неторопливые, четкие шаги. Даже ходил теперь Миша по-другому. Она вздохнула, возвратилась в комнату, подошла к окну. Миша подходил к повороту на уже проложенную, но еще не заасфальтированную улицу. Он не оборачивался. Через несколько секунд его уже не стало видно.
17
Наступил радостный день, когда Тышковский разрешил взять Юру из больницы. Радость была грустна — Юра передвигался на костылях. Тышковский перед выпиской пригласил в свой кабинет Алексея.
— Хочу дать несколько наставлений вам.
— Почему мне, а не Марии?
— Ваша жена отличный врач, Алексей Прокофьевич. Я доверяю Марии Михайловне любые операции. Но в данном случае она — мать, и это осложняет дело. Материнская жалость часто мешает.
— А я отец, — напомнил Алексей. — И существует такая вещь, как отцовская жалость.
— Вы мужчина. И я всегда вас знал, как мужчину с ясным разумом и сильной волей. Так вот — окончательное выздоровление Юры зависит от него самого. Он должен много ходить. Без костылей! Это больно, так больно, что временами — непереносимо! Но если Юра не будет мучить себя, его нога останется искалеченной.
— И я должен терзать его жестокими упражнениями? — сумрачно спросил Алексей.
— Скрывайте свою боль за него. Юрочка — умный мальчик, он все понимает. И он — маленький герой, уверяю вас. Он так держался во время операции и перевязок… Он способен вынести такое, чего и от взрослого не всегда дождешься.
— А как с легкими? — спросил Алексей, помолчав.
— Отлично! Скоро Юра забудет, что у него было ранено легкое. Но нога, нога!..
Прокофий Семенович водил Юру в садик, возил в больницу на лечебную гимнастику и массаж, сам быстро научился массажировать больную ногу. Алексей, однако, видел, что отец дает поблажку внуку.
Раньше Алексей обедал в столовой, теперь стал приезжать в обед домой. В это время Юра гулял в садике. На костылях он двигался проворно, а без костылей ходил, держась за стену и почти не выпрямляя согнутой ноги. Прокофий Семенович поощрял внука возгласами:
— Крепче упирай руки! Руками прихватывай, руками!
Раза три Алексей молча наблюдал за упражнениями сына, а однажды сурово сказал:
— Плохо, Юра. Слишком осторожно.
Прокофий Семенович с обидой сказал:
— А как лучше? Нога-то болит. Юра со страхом смотрел на Алексея.
— Попробуй, сынок, — сказал Алексей. — Пройди до ближайшей яблоньки.
На первом же шаге Юра упал. Алексей поднял сына. Позади послышался грохот двери — Прокофий Семенович убежал в дом. Лицо Юры исказила боль, на лбу выступил пот. Алексей молча поддерживал его.
— Я попробую еще, — сказал Юра, отдышавшись.
На этот раз он какую-то долю секунды продержался на больной ноге. Алексей снова поднял его и дал отдышаться. Так, с помощью отца, Юра добрался до яблоньки. Здесь оба опустились на скамейку.
— Ты побледнел, папа, — сказал Юра. Алексей с усилием усмехнулся.
— И у тебя не розовые щеки, сынок. Они помолчали. Алексей спросил:
— Выдюжишь? Упражнение трудноватое! Юра печально смотрел в землю.
— Иначе не выздороветь, папа? Алексей облизнул пересохшие губы.
— Боюсь, что нет…
— Пойдем обратно к стенке, — сказал Юра, поднимаясь на здоровой ноге.
— На сегодня хватит, — сказал Алексей, когда Юра после нескольких падений добрался до костылей, приткнутых к стене.
Юра прижался головой к плечу отца.
— На обратном пути я падал меньше, ты заметил?
— Меньше. А скоро совсем перестанешь падать. И тогда будем избавляться от хромоты. И с ней тоже справимся!
— Я хочу делать эти упражнения с тобой, — попросил Юра. — Мама пугается, когда я припадаю на больную ногу… А на дедушку смотреть жалко. С тобой спокойней.
— Каждый день будем упражняться, — пообещал Алексей. — Даже не один раз, а два-три раза в день.
Он ушел после обеда в трест, Мария Михайловна — в больницу. Прокофий Семенович, убедившись, что внук сидит в большом кресле, а костыли прислонены к спинке кресла — только протянуть руку, чтобы взять их, — удалился в сад: шла весна, нужно было чистить землю от прошлогодних листьев, прививать одичавшим яблонькам хорошие черенки, высаживать розовые кусты. Иногда в помощь ему выходила Гавриловна, но она рано уходила за внучкой, а потом уделяла внимание только ей, а не саду. Прокофий Семенович не сетовал, уход за распускающимся садом все больше увлекал его.
Кресло стояло у книжного шкафа, в два ряда заполненного морской литературой. И кресло, и шкаф с книгами были подарком Елизаветы Ивановны. Те два месяца, что Юра провел в больнице, она твердо держалась обещания — не уезжать, пока мальчик не поправится. Юра выписался, занимался дома лечебными упражнениями, начатыми еще в больнице. Теперь у его постели уже не надо было дежурить. Елизавете Ивановне становилось все тоскливей в просторной, пустой квартире. Она попросила Ольгу Степановну свезти в комиссионный магазин все, что не смогла захватить с собой — коллекции и ценная мебель давно уже были в Севастополе, — а Юре подарила большое кресло, в котором любила сидеть, и шкаф с книгами, собранными Доброхотовым.
— Юрочка, Борис Андреевич сам их мало читал, но собирал усердно, — сказала она перед отъездом. — Сначала он готовил библиотеку для Павлика, а потом увидел, что пристрастилась к чтению я, и стал покупать книги для меня. Павлику они уже не нужны, а мне перечитывать их незачем. Тебе они пригодятся. Пусть они напоминают тебе, что мы все тебя очень любили. Пиши мне, Юрочка.
Так Юра стал обладателем собрания морских книг. Каждый день он рассматривал их, вынимал, ставил обратно. Далеко не все годились для чтения — книги были и на английском, и на немецком языке, и старинные издания, написанные труднопостигаемыми словами. Юра эти книги разместил в задний ряд, когда-нибудь он доберется и до них. А впереди, издали видные, стояли мемуары великих путешественников, рассказы о морских открытиях, описания морей и океанов, романы и повести о моряках… Утром, Юра готовил уроки и ждал друзей. Каждый день, после занятий, к нему приходили одноклассники. У них был разработан график посещений по одному, по два, чтобы не скапливаться в небольшой комнатке. Митя, лучший математик класса, приносил задания по алгебре и геометрии, и проверял, сошлись Ли с ответом уже сделанные Юрой уроки. Коля и Костя, два знаменитых в школе радиолюбителя — их самодельный приемник демонстрировали на областной школьной выставке знакомили Юру с материалами по физике, а однажды, притащив приборы, реостаты и провода, проделали с ним вместе практическое задание по электротехнике. Люба помогала учить биологию — у нее дома стояли два аквариума с рыбками, жили в закутке хомяки, на веранде росли в горшках и бочонках тропические растения, а один из кактусов так ярко расцвел в прошлом году, что его демонстрировали на городской выставке цветов. Маша, худенькая, молчаливая девочка, помогала по химии, она была из зубрилок и очень огорчалась, если у Юры не выходило по ответу, — он химию не любил, но чтобы не расстраивать Машу, старался учить получше. Бывали и другие одноклассники.
