Сергей Снегов - Ветер с океана
— Каюта отличная. Товарищ буфетчица, — строго сказал Карнович Дине, — прошу приступить к исполнению своих обязанностей. Принесите нам кофе и булочек. Десять минут на приготовление.
Дина, вспыхнув, хотела сказать что-то резкое, но смолчала и вышла.
Алексей вскоре уехал из порта. Во второй половине дня Луконин пришел в «Океанрыбу». В приемной секретарша поспешно поднялась, когда он направился к двери Березова. Луконин с удивлением спросил:
— К Николаю Николаевичу нельзя? Секретарша, поколебавшись, опять села.
— Он просил его не отвлекать. Думаю, к вам это не относится, Василий Васильевич.
Луконин приоткрыл дверь, просунул только голову. Березов стоял перед большой картой Северной Атлантики.
— А, ты! — сказал он и отошел от карты.
Березов сел за стол, положил на него руки, выжидающе посмотрел на Луконина. Он казался больным — глаза лихорадочно блестели, на щеках разлился румянец. Вчера у них на судне Березов выглядел по-иному — и шутил, и смеялся, и произнес горячую речь об открывшейся новой главе в истории океанского промысла. Луконин вытащил из портфеля блокнот, разложил на столе карты Юго-Западной Атлантики. Березов безучастно следил за его приготовлениями. Луконин спросил, не начиная доклада:
— Не температуришь? Может быть, я не вовремя…
— Нет, все в порядке, — прервал Березов. — Скоро конец рабочего дня, никто не будет мешать. Давай свои соображения.
Луконин заговорил о готовящемся рейсе — как пройдет промысел сардины, тунца, марлина, нототении и других перспективных рыб, что требуется разведать, какие перспективы в новых районах мирового океана. Березов вдруг остановил Луконина и набрал номер телефона.
— Почему нет сообщений? — сердито прокричал он в трубку. — Каждые полчаса приказывал… Двадцать минут прошло?.. Сообщи, что нового за двадцать минут!
Теперь Березов слушал Луконина внимательней. Он уточнял цифры, задумался, когда Луконин заговорил, что нельзя, не изучив воспроизводства сардины, форсировать ее добычу.
— Резон здесь есть, — сказал Березов. — Превращать деликатесную рыбу в массовую продукцию — нерационально, независимо даже от состояния стада. Но понимаешь, в классических сельдяных районах уловы катятся вниз. Столетия черпали селедку между Норвегией и Гренландией — и поредело стадо! А людям есть-то надо!
Луконин стал спорить. Березов остановил его, снова набрал номер, снова напряженно что-то выслушивал. Луконин посмотрел на часы — между двумя звонками прошло пятнадцать минут.
— Что-нибудь там? — Луконин кивнул на карту Атлантики.
— Ураган. Вроде того… Соломатин два раза в час радирует, как штормуется.
— Давно начался?
— Штормовое предупреждение передали два дня назад. Неожиданности на этот раз не было. А забушевал к вечеру, у нас середина ночи шла.
— И как?..
— Три порядка сетей порвало, на одном СРТ мачту повалило, на другом шлюпку снесло. Никишин вышвырнул в пучину полсотню бочек, у Бродиса смыло уложенные сети, у Петренко разнесло два стекла в рубке — забили досками. В остальном — все суда держат на волну, о больших авариях сообщений нет.
— Перспектива?
— Сатанеет Нептун. Меня вызвали в два ночи, с того момента ветер непрерывно усиливается. Метров около сорока в секунду…
Район промысла охватывал сотни квадратных километров.
Луконин смотрел на карту, но видел бушующий океан, слышал рев ветра, ему вдруг почудилось, что пол в кабинете кренится, как палуба. Он знал, что и Березов видит те же картины, слышит тот же шум.
— Полдень у них. Все же легче при свете!
— Да, полдень. Легче, конечно, — эхом откликнулся Березов. Он помолчал. — Усиливается, вот что тревожит. Долгий, долгий спектакль поставил старик Нептун… А Сергей Нефедыч еще успокаивает, вредный человек — не волнуйтесь, мол, у нас все в порядке!
— Я пойду, — сказал Луконин, убирая документы в портфель.
— А может, здесь набросаешь предложения и запросы по рейсу? Вчера ты много дельного высказывал, лучше бы это зафиксировать.
— Ну, конечно. У тебя подготовить доклад удобнее, — поспешно сказал Луконин. — В случае чего, сразу уточним формулировки.
Он снова расстелил карты, разложил бумаги. Березов вставал из-за стола, прохаживался по кабинету, останавливался перед картой, снова садился за стол, хватал, не дождавшись оговоренных полчаса, трубку телефона и требовал сообщений, как штормуют суда.
Вскоре Луконин, поглядывавший на Березова, уловил закономерность в его действиях. После каждого разговора с диспетчером Березов оживлялся, начинал ходить, спрашивал и отвечал, оживление продолжалось минут десять, потом движения Березова замедлялись, он становился рассеянным, погружался в кресло, закрывал глаза, молчание тянулось минуты три-четыре, и, словно подтолкнутый в спину, Березов вдруг хватал телефон, раздраженно допытывался, почему его вовремя не информируют о положении в океане. Перед Березовым на столе тоже были бумаги, Луконин не сомневался, что многие срочные, — несрочные лежат в папках, а не раскладываются по столу — но ни одной Березов не брал. Его ни на что сейчас не хватало, кроме того, что совершалось в Атлантике.
В десять часов вечера, после очередного сообщения диспетчера, Березов с отчаянием выругался. Ругался Березов так редко, что Луконин в испуге вскочил.
— Нет, все по-прежнему, — сказал Березов. — Вот эта и бесит! Сутки бушует — давление не повышается, ветер не слабеет. С ума сойти!
По осунувшемуся лицу Березова Луконин видел, что нервы его на исходе. Луконин заметил, что ураган на сутки не в новинку, случалось и подольше. И еще никогда светломорские флотилии не были так хорошо подготовлены. Сам Березов столько сил отдавал укреплению безопасности на промысле… И радиограммы Соломатина столь спокойны…
— Да, да, — сказал Березов. — Все так. Но кончится он когда-нибудь или нет, вот что скажи!
— Ты давно ел? Пойдем в столовую. Я бы подзакусил.
Березов безнадежно махнул рукой. Столовые давно закрыты, в рестораны идти не время. Луконин решил наведаться к себе на «Чехов», там в буфете можно чего-нибудь раздобыть. Он вышел, когда Березов снова звонил диспетчеру.
Давление не поднималось, ураган не ослабевал, суда держали носом на волну. Американцы сообщили, что направление циклона меняется, раньше он топтался на одном месте, медленно смещаясь на юг, сейчас устремляется на восток. Англичане и скандинавы послали штормовые предупреждения судам, забеспокоились западные немцы и датчане. Березов вздохнул с облегчением. Много горя еще принесет новая катастрофа, разразившаяся в атмосфере, но его судам станет легче. Если до того, как этот зверь умчится, не произойдет несчастья, поправил он себя.
Он закрыл глаза, покачивался в кресле, размышлял. Зверь, именуемый циклоном, был чудовищно велик. На акватории, где он кружился вокруг собственной оси, свободно уместится и Англия со Скандинавией, и обе Германии, и Франция в придачу. Его морда уже нацеливает клыки на Европу, а задние ноги еще взметают океан у Нью-Фаундленда, таков он. Даже убегая, он скоро не даст покоя судам, им еще много часов бороться с бурей. Самые опасные, часы борьбы с бурей — последние. Слабеют силы урагана, но слабеют и силы противодействия. Законы борьбы одинаковы и на войне, и в природе — слабейший уступает не сразу, он может вначале успешно сопротивляться. Все может быть, все может случиться!
Березов вызвал диспетчера. В районе промысла изменений нет, смещение циклона на восток усиливается, суда в Северном море бросаются в укрытие, московский институт прогнозов послал штормовые предупреждения балтийским портам и пароходствам.
— Днем забушует и у нас, — сказал диспетчер. — Я предупредил все пристани и суда: срочно готовиться к буре.
Итак, скоро конец. Теперь циклон не изменит направления, пока не дорвется до Урала, только за Уралом, в казахских степях, он иссякнет так же вдруг, как вдруг зародился возле Лабрадора. Березов подошел к карте. Почти сто точек усеивали ее, возле каждой стоял номер или название. Он смотрел на точки и видел суда, их капитанов, прильнувших к стеклам рубок, старпомов, боцманов, штурманов, стармехов… Суда были стандартных серий, но он узнавал каждое по облику, рожденному не конструкцией, а характером. Суда были своеобразны, как люди, были с норовом, веселые и мрачные, быстрые и замедленные, одни лихо шли на волну, другие напрягались каждым шпангоутом, содрогались каждой переборкой… Он видел их порознь, видел всех вместе — тяжко, вторые сутки бедуют, ни одно пока не подставило бока ветру, каждое рвется грудью на ураган, только так, только так…
— Где же Василий? — рассеянно пробормотал Березов. — Запропастился, охламон!
Он возвратился в кресло. Вот так же он сидел когда-то в кресле, а на всех сторонах буря швыряла его суда. Нет, тогда он руководил сражением, сейчас, наблюдает его со стороны. Тогда он сражался и был сражен, на него потом показывали пальцами, чуть к ответственности не привлекли. Теперь он сам сможет ткнуть в кого-то пальцем, привлечь к ответственности, высечь строгим выговором. Легче тебе от этого? Мне не легче, нет, даже тяжелее, так я тебе скажу, Березов. Раньше ты был подобен бойцу, на которого навалился враг, — надо от врага отбиться, устоять под его нажимом. А сейчас ты — конструктор, испытывают твое оружие. Ты лучше всех знаешь, каков враг, у тебя было время подготовиться против него, тебе дали в руки все материальные средства борьбы, все, что ты требовал, удовлетворено — вон там буря экзаменует тебя: как еще ты выдержишь экзамен!
