Александр Розен - Почти вся жизнь
Валя весь вечер провела одна. Хотела пойти к Лене, раздумала. Лена сразу догадается, что между ними что-то произошло. А признаться в этом Вале не хотелось. И потом, ей было неприятно, что Борис пообещал посмотреть Ленины ясли и так до сих пор и не собрался. Валя несколько раз напоминала ему о его обещании.
— Там есть специальная комната для ползунков. Ну, в общем, они еще не умеют ходить, а только ползают…
— Тысячу и один раз мы уже это снимали, — ответил ей Борис, — и врача твоего, и диетсестру. Все известно…
Это дело, конечно, Бориса — снимать или не снимать, а вот зайти к Лене надо было.
«Нужно нам поговорить, — думала Валя. — Обязательно нужно поговорить. Может быть, поспорим, поссоримся, но это не страшно».
Но тут Валя вспомнила своих старых знакомых по Ленинграду — Геню и Мусю Макаровых, и как Борис постоянно над ними подтрунивал, и именно за то, что они постоянно спорили друг с другом. Борис сочинил и препотешно разыгрывал целую пьеску.
— На сцене некоторое время совершенно темно, — рассказывал Борис, — слышен сильный звук поцелуя. Голос: «Мой друг, ты меня любишь?» Женский голос: «Обожаю»! Мужской голос: «Ты видела в Акдраме „Синее море“»? Женский голос: «Видела, мой дорогой». Мужской голос: «Тебе нравится, моя обожаемая?» Женский голос: «Нет, мне совсем не нравится». Мужской голос: «Тебе не нравится этот сверкающий шедевр?» Слышен сильный звук падающей мебели.
Валя, улыбаясь, вспомнила, как мило дурачился Борис и как это нравилось ей. Смешной он все-таки, Борис. Вот Валя не умеет так легко и просто шутить. «Какая-то я тяжеловесная», — думала она о себе.
Борис пришел, когда уже совсем стемнело. Не зажигая света, он взял стул и сел рядом с Валей.
— Послушай, Валюшка… Я был не прав. — В темноте он нашел ее руку. — Побранились, и будет. А в общем-то я говорил с нашим администратором. Он у нас законник. И он говорит, что ни к чему все эти подробности. Указать факты — и обязаны отпустить…
— Хорошо, хорошо, — быстро сказала Валя, боясь, что он снова заговорит о заявлении и они поссорятся. — Ну, как ты? Отдохнул немного?
— Да состряпали маленькую пулечку и разошлись. — Борис засмеялся. — Еще немного — и придет густой провинциальный быток. Ну, скоро конец, материал отправляем с оказией в студию, там проявят, и в понедельник уже обратно. Хотим показать здешнему начальству до монтажа. Мы иногда это практикуем. Будет там и для тебя сюрприз.
Валя погладила его руку.
— Знаешь, кого я вспомнила? Мусю и Геню…
— А! «Некоторое время на сцене совершенно темно…» И что же?
— Да нет… Так, ничего… Просто не хочу ни о чем разговаривать… А за то, что я разревелась, ты больше не сердишься?
— Конечно нет, — сказал Борис великодушно. — Ты только не разревись, когда будешь разговаривать с Круп… Ну, хорошо, хорошо, молчу…
4
Крупенин отдал наконец Вале заявление с надписью: «Согласен. В приказ». Подписано заявление было еще неделю назад, и Валя подумала: «Зря я эту неделю переживала…»
Сунув копию в свой портфель, Крупенин спросил по-доброму:
— Ну что? Скорей на телеграф? Молнируете: «Лечу крыльях любви»? Хоть бы спасибо сказала! Что за молодежь такая!
— Спасибо, товарищ Крупенин.
— Что за молодежь, что за молодежь, — смеясь, повторил Крупенин. — А еще неделя пройдет, и вообще забудете, как этот товарищ Крупенин выглядит. Что, не верно я говорю? Дескать, был такой откомхозовский деятель, во главу угла, так сказать, санузлы ставил, резеде предпочитал. Ну, ладно, ладно, я вам больше не начальство, нечего меня глазами сверлить. Что я, разницу не понимаю? Я в Ленинграде в сороковом году девять месяцев прожил. Идешь по Невскому и чувствуешь себя этаким лордом-милордом. И все наше здешнее житьишко-бытьишко, с «Медного всадника» если взглянуть, так, попросту сказать, микрожизнь. У меня оттуда недавно шурин приехал. Говорит, там такое кафе на Невском, белые медведи из фарфора, и теде, и тепе… Верно?
— Да, есть…
— Завидую, ей-богу, завидую, — сказал Крупенин, И Валя подумала, что впервые Крупенин разговаривает с ней с такой искренней доброжелательностью.
Они вместе вышли из управления. Крупенин предложил:
— Садитесь в машину, подвезу. Вам куда?
— В клуб…
— В клуб? И я туда же. На просмотр киножурнала? — Он взглянул на часы. — Давайте тогда поторопимся. Давай, давай, Леша, — сказал он шоферу, — опаздываем.
В машине Крупенин, сидя рядом с шофером и полуобернувшись к Вале, продолжал разговор все в том же бойком, неслужебном тоне:
— Этот, как его… ну, по-ихнему, кинооператор… уговорил меня, — дескать, надо посмотреть, проверить на знающих людях, а то еще может конфуз получиться. Ох, не люблю я эту шатию-братию.
— Вот как? — вырвалось у Вали.
— Прилипчивы очень. Прошу, пожалуйста, и нежданно-негаданно твоя физиономия с экрана улыбается.
— Я не понимаю, как так можно говорить? — возмутилась Валя. — Ведь это же искусство!
— Э-эх, куда хватили, — сказал Крупенин… — Искусство! Это ж кино не художественное…
Валя пожала плечами, отвечать было некогда — машина подъехала к клубу. Когда она вошла в зал, там уже погасили свет и спустили шторы на окнах.
— Внимание, товарищи, сейчас начинаем, — сказал голос Бориса. — Одну минуточку.
— Неполадки в пробирной палатке, — заметил Крупенин, вертясь во все стороны и стараясь разглядеть, кто еще есть в зале…
— Несколько предварительных слов, товарищи, — продолжал голос Бориса. — Мы показываем материал а условиях несколько необычных. Материал не смонтирован, нет звука. Я буду за диктора, чтобы у вас сложилось впечатление о тексте к изображению.
«И как это я могла столько заботиться о себе, о своих делах, — думала Валя, прислушиваясь к чуть взволнованному голосу Бориса. — Сколько надо пережить, — перечувствовать, пока он снимает, и потом, пока в студии проявляют материал, и в этом зале…»
— Начали, — сказал Борис. — На строительстве мощной гидроэлектрической станции развернулись работы по выемке грунта из котлована…
Строительство было снято общими планами с каких-то дальних точек и, по-видимому, сверху, и поначалу Валя не узнала знакомых мест.
Медленно развертывалась грандиозная панорама. Огромные машины казались крохотными, люди были едва видны.
Но вот из общей массы машин выделилась одна. Двадцатиметровая стрела понесла зубчатый ковш прямо в зрительный зал, ковш вздрогнул, врезался в землю и начал наполняться землей…
— Сильно! — сказал кто-то в дальнем углу зала.
Действительно, впечатление было большое. С огромной высоты падал черный поток земли. Земляной холм становился все выше и выше…
Наконец Валя узнала место, где снимал Борис. Это был Птичий остров, и Валя не раз там бывала. Там строилась дамба, а вокруг нее, по генплану, должно было расположиться зеленое кольцо. И как только Валя узнала этот Птичий остров, все вокруг стало домашней, теплей и даже машины стали казаться меньше. Ужасно приятно было узнавать знакомые места.
Пристань…
Пароход идет по новому каналу…
Река перекрыта перемычкой… По насыпи, бесконечной вереницей движутся самосвалы…
Быть может, впервые — за все время Валиной работы на стройке она ощутила, как дорог ей здесь каждый уголок.
Земснаряд… Багерская… Электропульт… Машинное отделение… Фреза рыхлит грунт под водой…
Никогда еще Вале не удавалось даже мысленно охватить так все строительство. Киноаппарат соединял части в одно неразрывное целое, подчеркивал плавное, отбрасывал мелочи…
В сравнении с тем делом, которое сейчас на ее глазах делали все эти экскаваторщики, скреперисты, механики, багеры, электрики, дизелисты, сварщики, в сравнении с их делом ее, Валино, дело представлялось ей совсем небольшим и даже ничтожным. Глядя на экран, Валя спрашивала себя: не был ли в чем-то прав Крупенин? Не много ли возомнила она о своей специальности? Нет, не деревья и не цветы решают здесь…
— Ежедневно со всех концов страны, — негромко говорил Борис, — на стройку поступает новая техника.
Эшелон с универсальными тракторами… Из кабины выглядывает водитель, улыбается…
— С каждым днем благоустраивается город, в котором живут строители.
Универмаг… Красивые ткани… Школа… Девочка отвечает урок… Больница… Кабинет физиотерапии…
— Строители хотят жить не только удобно и культурно, но и красиво…
Бульвар…
Валя даже вздрогнула от неожиданности. И как красиво снято! Яркий солнечный день. Солнечные пятна скользят по стволам деревьев. Переливаются по земле, кажется, что бульвар очень длинен.
