Поколение - Николай Владимирович Курочкин
— Вот так, да? Позвоню. А ты, Сергей, об этом на слете скажи обязательно, скажи, как есть на самом деле! А красивых слов и без тебя достаточно наговорят.
…Возле сектора учета, как всегда, была очередь. Здесь вставали на учет, снимались с учета, выбывали из комсомола по возрасту. Девочки из сектора быстро находили в многотысячной картотеке рыжеватую картонку, ставили дату, штамп — и районная организация уменьшалась на одного человека, но тут же свои документы протягивал другой комсомолец — и среднее арифметическое торжествовало. Шумилин давно задумал разработать ритуал под названием «Прощание с комсомольским билетом». А то принимаем по возможности торжественно, прощаемся же с двадцативосьмилетними деловито, буднично, словно не с комсомольской молодостью они расстаются, не билет в райком сдают, а книжку в библиотеку. «Разберусь с хулиганами, — пообещал себе Шумилин, — сядем с Ляшко и поднапряжем мозги».
В отделе оборонно-спортивной работы первый секретарь увидел вчерашнего инспектора, беседовавшего с двумя квадратными парнями из оперативного отряда.
— А я как раз вас жду, — раскованно поздоровался освоившийся капитан.
— Тогда пойдемте ко мне, — пригласил Шумилин и по пути, пропустив Мансурова вперед, попросил Аллочку соединять только в экстренных случаях.
В кабинете он устроился за своим столом, на который в случае необходимости мог приземлиться небольшой самолет, и, предложив сесть гостю, поинтересовался, что новенького.
Оказалось, новенького пока ничего нет, но, по убеждению инспектора, скоро будет. Например, должен всплыть кубок спартакиады.
— А как вы думаете, Николай Петрович, — словно невзначай поинтересовался инспектор, — могли преступники залезть к вам в отместку за какую-нибудь несправедливость?
— В отместку? А за что мстить райкому?
— Ну, мало ли что! Наказали строго или еще что-то.
— Н-не думаю… Да и строго наказывать, если честно говорить, мы разучились. Умеем понять людей.
— И все-таки, если возможно, я хотел бы познакомиться с персональными делами за последние год-два.
— Как угодно. — Шумилин нажал кнопку и вызвал по селектору Ляшко.
Через минуту в кабинет зашла Оля, маленькая, серьезная, задерганная путаницей в картотеке.
— Ты что такая печальная? — спросил участливый руководитель.
— Да ну, Николай Петрович, нужно годовую сверку раздавать, а бланки еще не отпечатаны.
— А как с не снявшимися с учета?
— Как всегда, одни выпускники чего стоят! Вы скажите школьному отделу, чтобы занимались этим. У Комиссаровой одно приветствие в голове, а за цифры потом мне отвечать!
— Вот так, да? Скажу. И подбери, пожалуйста, для товарища Мансурова персональные дела за два года. Прямо сейчас подбери.
— Спасибо, — встал капитан, помедлил и, дождавшись, когда Ляшко выйдет из кабинета, снова уселся. — А знаете, Николай Петрович, я чем дальше вашим делом занимаюсь, тем все больше убеждаюсь: никакая это не попытка совершения кражи! И если бы они в чужой сад залезли, а не в райком, ситуацию можно было бы квалифицировать как озорство. Есть такая статья.
— Знаю. Но я озорство себе по-другому представляю…
— А я и говорю, что у вас случай особый.
— Для чего же тогда персональные дела?
— Обе версии нужно проверить, хотя, скорее всего, хулиганы просто выпили, увидели открытое окно и от нечего делать залезли…
— Погром тоже от нечего делать устроили?
— От безделья, Николай Петрович, и не такое натворить можно! Объясняю. Цепочка элементарная: безделье — выпивка — происшествие. Мальчишка вернулся с завода; рабочий день укороченный, в вечернюю школу его пока не запихнули, жены-детей нет, по дому помогать не приучен. Куда себя девать? Принял с таким же сопляком пол-литра и начал выкаблучиваться, потому что ни пить не умеет, ни по-человечески отдыхать!
— Да, с досугом непросто; вы в нашей дискотеке были?
— Конечно. А вы-то сами часто туда заглядываете?
— Заглядываю, — уклончиво ответил Шумилин. — У нас программа интересная разработана, билеты мы через комитеты комсомола распространяем, постоянный пост дружинников там…
Первый секретарь с раздражением почувствовал, что оправдывается перед капитаном.
— Очень хорошо, — согласился Мансуров, — а вы знаете, что эти ваши дискотеки становятся начальной школой для спекулянтов?
— Спекулянтов? Наша дискотека? У меня таких данных нет, — сухо ответил Шумилин.
— Объясняю: я не имел в виду конкретно вашу дискотеку, но в другом районе был случай, когда вокруг молодежного кафе кормилась целая группа подростков, занимавшихся перепродажей билетов. У них даже чуть ли не военизированная организация сложилась, с разделением обязанностей, со строгой дисциплиной, с единоначалием. А у главного кличка любопытная оказалась — Оберст… Вы понимаете?
— Понимаю… И про ту группу знаю. Когда рассказали, я не поверил. Этими вещами нужно серьезно заниматься!
— Мы-то со своей стороны занимаемся, а вот разными «оберстами» и праздношатающейся молодежью, товарищ первый секретарь, вам заниматься надо!
— А вы, товарищ капитан, не желаете в комсомоле поработать? Нам как раз второй секретарь нужен.
— По званию не подойду, — съязвил инспектор и встал. — Если будет что-то новое, я позвоню. Мои координаты у вас есть.
— Да, я переписал, — проверил Шумилин, перевернув листок календаря.
Мансуров ушел. Шумилин потер ладонями уставшее лицо и поймал себя на том, что снова вспоминает Кононенко, его интонацию, его разговоры. Но только теперь они воспринимаются иначе — острее, болезненнее, что ли?
— Ты никогда не замечал, — как-то поинтересовался второй секретарь, — что молодые ребята, говоря «комсомол», чаще всего имеют в виду не самих себя, а только нас — аппаратчиков, функционеров? Мне иногда кажется: если наш аппарат вообще от района отключить, то мы будем так же функционировать, рапортовать, получать грамоты…
— Может, попробуем? — предложил Шумилин, улыбаясь.
— Иногда мне кажется, уже попробовали, — совершенно серьезно проговорил второй секретарь.
«Так говорил Кононенко!» — вздохнул краснопролетарский руководитель, подвинул к себе стопку истомившихся без визы документов и начал подписывать, механически пробегая текст глазами. Человек, чей росчерк обладает руководящей силой, относится к автографу серьезно и исполняет его с чувством ответственности, не допуская, чтобы по законам сомнительной науки графологии он менялся в зависимости от настроения. Вот и сейчас: любой сказал бы, что шумилинская подпись такая же, как всегда, — и лишь сам первый секретарь различал в своем росчерке некий новый оттенок. Растерянность, что ли?
10
— Аллочка, — сказал Шумилин вошедшей секретарше, — можешь меня со всеми соединять и перепечатай, пожалуйста, помеченные страницы. Правку мою разберешь?
Первая половина распоряжения была равносильна военному приказу о прекращении перемирия — на первого секретаря обрушился шквальный огонь телефонных звонков. Он отвечал, объяснял, оправдывался, уточнял, гарантировал, советовался, поздравлял, консультировал, сочувствовал, координировал, поучал, проверял, назначал, отменял, давал выволочку, почтительно слушал, жаловался на жизнь, обещал незамедлительно исправить, просил связаться с ним через несколько дней…
Маяковский когда-то придумал смешное слово «главначпупс» — главный начальник по управлению согласованием. Пролетарский
