Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
У самого Баских жизнь складывалась не совсем удачно. Поначалу все шло вроде хорошо. На «Дальзаводе» во Владивостоке, куда прибыл из Соликамска по комсомольскому призыву, его избрали комсоргом механического цеха, потом завода, потом поставили редактором заводской многотиражки. Ту пору своей деятельности он вспоминал с удовольствием — прошел школу конкретной работы. Напечатав заметку о каких-либо недостатках в цехах, упорно добивался, чтоб их устраняли. На заводе он был фигурой более популярной, чем директор. Тот мог не проследить за выполнением своего приказа, но чтоб Баских не проследил за действенностью заметки — такого не было. И по телефону напомнит, и в личном разговоре, не помогало — вторично пробирал кого следовало в газете, да так, что люди животы надрывали от смеха. А смех — оружие острое, беспощадное. Баских на себе испытал это.
Послали его как-то в район на хлебозаготовки, и случился с ним грех: влюбился в учительницу. Женщина была — что стать, что лицо. Как родная сестра Светланы Давыдычевой. Может, потому и к Светлане у него повышенная симпатия, что будила она в нем лирические воспоминания о молодости. И что обиднее всего — была у него с учительницей чистая, бережная любовь, даже нацеловаться всласть не успели. Между тем пошли по селу разговорчики, будто они сожительствуют, и вернувшийся из командировки муж учинил такой дебош, что пришлось учительнице бежать, а его, голубчика, вытащили на бюро райкома. Ну что тут ответишь, когда вполне серьезно спрашивают: «Не находишь ли ты, что проявление полового чувства на селе в условиях классовой борьбы хуже правого уклона?» Признал, что хуже, но с определением своего чувства как полового не согласился. А райкомовцы требовали полного признания вины, покаяния. Не добившись своего, осерчали и вынесли решение: просить окружком ВКП(б) исключить его из партии «за проявление полового чувства в условиях классовой борьбы и срыв народного образования в районе». Отделался он выговором только потому, что в окружком послали протокол в том виде, как он был написан, сохранив все несуразности. Ходил этот документ по отделам с не меньшим успехом, чем «Крокодил», и вызывал взрывы смеха. Где бы ни появился потом Федос — в окружкоме ли партии, в окружкоме ли комсомола, — тотчас его поддевали язвительными вопросиками: «Ну как, хуже правого уклона?», а то еще: «Что, явился срывать народное образование?»
Следовало бы, конечно, перетерпеть с полгода и добиться снятия выговора, а он не выдержал насмешек и махнул домой, на Урал. Так и плавает за ним в личном деле выговор за аморальное поведение. Соберутся куда повыше выдвинуть, заглянут в него — надо попридержать, аморальная личность. Вот так дальше партийного руководителя небольшого района и не пошел.
По-разному действуют на людей несправедливые взыскания. Большинство озлобляют, а у Баских оно воспитало повышенное чувство справедливости. И когда на кого-либо возводили обвинения, он дотошно проверял, соответствуют ли они фактам.
Вот и сегодня он решил разобраться, по какой причине простояла печь, и не только для того, чтобы узнать, кто врет, а кто говорит правду, но и для того, чтобы наказать виновного.
Анализируя положение, он задал себе вопрос: кому было выгоднее лгать? И ответил: Балатьеву, потому что наказание за простой печи грозило ему, а не директору. С другой стороны, и опаснее всего было лгать Балатьеву, так как его ссылку на телефонистку ничего не стоило проверить. Таким образом, одно соображение исключало другое, и это не позволяло прийти к определенному выводу. Чутье подсказывало Баских, что Балатьев ничего не придумал. Как ни искусно разыграл Кроханов роль несправедливо обиженного, все же в истерическом пафосе его Баских уловил фальшь.
По чутьем можно лишь руководствоваться, его к делу не подошьешь. Нужны доказательства. И Баских решил добыть их, поговорив с телефонисткой, причем не откладывая, по горячим следам: вызовов во время дежурства много, пройдет какое-то время — может и запамятовать.
Узнав в узле связи адрес Антонины Чечулиной, Баских отправился к ней пешком.
С трудом пробалансировав по обледенелому и вдобавок ветхому тротуару — давненько не заглядывали сюда, на окраину, коммунальщики поселкового Совета, — открыл калитку бедненького двухоконного домика и нос к носу столкнулся с начальником отдела кадров завода.
— А вы что тут делаете? Или она… ваш личный кадр?
— Забота о семьях военнослужащих, — нашелся кадровик. — Насчет дровишек выяснял и разных прочих нужд.
Баских понял, что опоздал, однако от своего намерения не отказался.
Дом Чечулиной достатком не отличался. Плохонькая меблишка, кровати застланы самоткаными ряднами. На табуретке у двери одно на другое ношеные-переношеные ребячьи пальтишки, возле печи — валенки. Мокрые — хоть выкручивай.
Антонина заприметила направленный взгляд Баских.
— Я их в печь, как выгорит. До завтрава просохнут. Попеременке носят. Пятеро как-никак. Да и тяжелая… — показала на свой живот, пока еще едва округлившийся.
Ребята, гревшиеся на широкой, жарко натопленной печи, одичало, во все глаза рассматривали пришельца.
Антонина тоскливо уставилась на догоравшие в печи дровишки, разгребла угли, достала ухватом казан, вылила в черепяную миску какую-то пахнущую кислым невкусицу.
— А ну-ко!
Команда оказалась запоздалой. Возбужденная ребятня с шумом и колготней ринулась на штурм еды. Застучали самодельные деревянные ложки с обгрызенными ободками, вокруг миски поднялась переполошная азартная возня — кто быстрее зачерпнет, кому большая картофелина или что там другое достанется.
Баских омертвело смотрел на эту картину, и
