Андрей Островский - Напряжение
В портфеле оказались серые брюки, ношеные, но отутюженные, завернутые в газету две новые рубашки из шелкового трикотажа, учебник высшей математики и несколько журналов «Новое время» на русском и французском языках.
— Студент, — предположил Шумский.
— А брюки-то ему должны быть великоваты, — развернув их, заметил Быков. — Что за газета?..
— Прошлогодняя «Ленинградская правда», — сказал Шумский.
— Посмотрите, почта не приставила номер квартиры?
Шумский наскоро обвел светом фонарика края газеты, согнул ее пополам и передал Быкову:
— Абсолютно чистая.
— Как у вас дела? — повернулся Быков к другому оперуполномоченному, Изотову, который молча, невозмутимо копался в карманах убитого.
— Все цело. Заводской пропуск на имя Красильникова Георгия Петровича, шлифовщика механического цеха…
— Его пропуск?
— Да, на фотографии он… Записная книжка, деньги, расческа.
— Сколько денег, вы посчитали?
— Семьсот восемьдесят три рубля[12].
Быков заложил руки за спину, прошелся по аллее грузной, размеренной походкой.
— Какое сегодня число? — спросил он, неожиданно обернувшись.
— Двенадцатое, — ответил Изотов. — То есть сейчас уже тринадцатое.
— Когда на заводах бывают получки?
— По-разному, Павел Евгеньевич. Первого и пятнадцатого, пятого и двадцатого. Где-то в этих пределах.
— Значит, двенадцатого числа в любом случае человек не может получить зарплату?
— Пожалуй, что так, — согласился Изотов, — если только ему не выдали командировочных.
— И если он не таскает сбережений с собой, — вмешался Шумский.
— Все у вас? — спросил Быков Изотова.
— Осталось осмотреть пальто.
В правом наружном кармане лежали мелочь, ключ, свалявшийся трамвайный билет. Из другого Изотов достал клочок бумаги, поспешно вырванный из тетради в линейку.
«Гоша! — читал Изотов, с трудом разбирая косой размашистый почерк. — Сложилось так, что нужно было уехать к 7 часам. Дома буду в 12 час. Извини, пожалуйста».
Записка была сунута в карман небрежно и скомкалась, но сначала кто-то сложил ее вчетверо, надписал тем же карандашом «Г. К.» и пришпилил кнопкой: в четырех местах виднелись проколы.
— Интересно, числа нет. Но есть что-то вроде подписи. Как ты думаешь, что это — «Л», «П» или «И»?
— Пожалуй, «П», — предположил Шумский.
— Да, на «П» больше похоже, — согласился Быков. — Учтите, записка может быть сегодняшней. Видите, какие сгибы? Как вы думаете, кто ее писал — мужчина, женщина?
— По почерку скорее мужчина, — сказал Изотов.
— Мне тоже так кажется, — сказал Быков, осторожно укладывая записку в планшет. — Ладно, осматривай-те труп.
Убийца стоял сзади, в кустах. Он выстрелил в затылок Красильникову с близкого расстояния — это было видно по рваной ране и по дыре в кепке. Изотов приподнял голову Красильникова, стараясь не встречаться с открытыми, невидящими глазами, и крикнул:
— Свет, Алеша…
Шумский поднес фонарик.
— Что это? Кровь? — спросил Изотов.
На желтой, тщательно выбритой щеке Красильникова заметно проступала темно-красная черта. Шумский достал блокнот, вырвал чистый листок и потер по щеке.
— Нет, не кровь. Губная помада.
— Я так и предположил, — удовлетворенно сказал Изотов. — Это уже кое-что… Выходит, здесь замешана женщина.
— Не торопись с выводами, — проговорил Быков. — Ищите гильзу. И постарайтесь найти пулю.
— Гильза должна быть где-то в кустах, — сказал Шумский, — но Ларионов не пускает, землю бережет, затопчем.
Ларионов, потный, раздосадованный неудачей, снова присел на корточки с Пиратом за скамейкой — там, в кустах, на влажной, пахнущей весной земле довольно четко отпечатались следы ботинок. Пират прерывисто обнюхивал их, потом рванул поводок, и Ларионов, едва успевая за псом, прыжками помчался в сторону, противоположную проспекту. На улице поводок начал слабнуть. Пират завертелся на месте, завилял хвостом и заскулил.
— Ищи, Пират, ищи, ищи, — строгим голосом настойчиво погонял Ларионов, теряя терпение. — Не можешь? Потерял, да? Потерял? Эх ты, псина…
Они вернулись, и не успевший отдышаться Ларионов сказал Быкову, что след прерывается на мостовой, где проезжавшие машины смешали запахи.
— Очень плохо, — проговорил Быков, насупившись.
— Можно еще попытаться, товарищ полковник, но бесполезно, мостовая мокрая, грузовики все-таки ходят и ночью. Город ведь…
— Ну что ж, давайте искать гильзу и пулю.
Начали от тех же кустов. Ладонями, как слепые, ощупывали холодную землю, слабую нарождавшуюся траву, оголенные корни…
Незаметно рассвело. Исчезла тишина, теперь сад пропитался неумолчным щебетанием птиц. Пробежал вдали трамвай, гудела, разбрызгивая воду, поливальная машина.
— Да погасите вы фонари, диогены, — пробасил Шумский, смеясь, и выключил свой.
— Вот она! — воскликнул невозмутимый Изотов, очищая от земли гильзу. — Калибр 7,65. Система иностранная.
2
Шумский пришел в управление после обеда. Его нервное, узкое, с острым носом и острым подбородком лицо было бледно, а под глазами набухли мешки. Шумскому было под сорок, и в этом возрасте беспорядочный сон, еда урывками и нехватка кислорода ставили свои горестные метки на лицо.
Изотов был уже на месте. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел в окно.
— Долго спишь, начальник, — сказал он, подойдя к столу Шумского. — Убийца пойман, раскололся и жаждет разрешения поговорить с великим сыщиком гражданином Шумским.
— Неостроумно, — ответил Шумский. — Фантазии мало. За то время, что ты здесь, мог бы придумать что-нибудь посмешнее. Но кому не дано… Экспертиза есть?
— Нет. Быков интересовался тобой. Ты возглавишь группу, а мы будем на подхвате.
— Кто это «мы»?
— Я и Сережа Чупреев.
— Славная компания… за столом в ресторане. — Шумский взялся за телефонную трубку. — Галина Михайловна? Здравствуйте, голубушка. Шумский. Вы про нас забыли?.. Совершенно верно, таких, как Изотов, забыть нельзя. Ночью снятся, и вскакиваешь в холодном поту. Что?.. Идет Людочка? Хорошо, ждем.
— Я навел справки о Красильникове, — сказал Изотов. — Уроженец Вологодской области, отец погиб на фронте, мать работает в колхозе, два брата и сестра проживают с матерью. Двадцать два года. Холост, служил в армии, после демобилизации остался в Ленинграде, живет в общежитии на Банной, беспартийный, наград не имеет, судимости тоже, за границей не был.
Шумский кивнул, откинулся на спинку стула, закурил. Пришла Людочка, черноглазая толстушка, молча передала бланки с ответами экспертов Шумскому и покосилась на Изотова. Изотов имел обыкновение задавать ей с совершенно серьезным видом шутливые вопросы, как маленькой, чем ставил ее в тупик и вгонял в краску. Но Изотов, занятый своими мыслями, не обратил на нее внимания, и Людочка, высоко подняв голову, удалилась своей гусиной, покачивающейся походкой.
Экспертиза подтвердила первоначальные предположения. Самоубийство исключалось — выстрел произошел с расстояния примерно 25 сантиметров. Пуля застряла в голове, ее извлекли и установили, что пистолет, из которого стрелял убийца, был чешский системы «збройовка», калибра 7,65. Незадолго до смерти Красильников спиртного не пил. Никаких других ран, синяков, кровоподтеков на теле убитого медики не нашли, что давало возможность говорить об убийстве внезапном, из-за угла. Отпечатки пальцев на замке портфеля были самого Красильникова.
— Все-таки мне кажется, — сказал Шумский, — наиболее правдоподобным было бы предположить убийство из ревности. Вообрази: она (икс) изменяет мужу, а может быть, даже не мужу — просто безумно, как в семнадцатом веке, влюбленному в нее человеку. Этот человек выслеживает ее и застает с Красильниковым здесь, в саду… Может быть так? Вполне.
— Оч-чень романтическая картина, — язвительно произнес Изотов, — но она тотчас же рухнет под моим трезвым, сугубо земным вопросом: зачем Красильников, идя на свидание, понес портфель со шмотками, учебником и журналами? Странно, не находишь?..
— Может быть, брюки и рубашки он сначала понес на барахолку? — предположил, подумав, Шумский.
— Хорошо, допустим, что так. Рынок когда закрывается?
— В шесть часов.
— А в шесть он был еще дома…
— Дома? Откуда тебе известно? Это еще надо проверить.
— Тогда, может быть, он шел не на рынок, а в скупочный пункт или, скажем, в комиссионку?
— Это не меняет дела. Они закрываются в восемь часов. Какая разница — в шесть или в восемь? Ты прав, если ему, скажем, не удалось продать вещи, то он, конечно, не потащился бы в сад с тяжелым портфелем, а занес бы его домой. Тем более что и живет-то он неподалеку…
