Илья Маркин - На берегах Дуная
Размышляя о Ермолаеве, Алтаев думал и о будущем. Он знал, что эта война не последняя, что еще будут схватки с отживающим старым миром, схватки на жизнь или смерть, где окончательно решится судьба человечества. И к этим схваткам нужно было готовиться уже сейчас, в ходе этой войны, накапливая опыт и передавая его молодому поколению, той смене, которая должна прийти к старым ветеранам, вынесшим на себе всю тяжесть борьбы с немецким фашизмом. В этом видел Алтаев свое будущее. Прожив полсотни лет, он не чувствовал себя старым человеком. Наоборот, он был полон жизненных сил, видел свое будущее на несколько лет вперед, и вкладывал свою энергию, умудренную большим опытом, в общее дело своей Родины.
До войны и в ходе войны через его руки прошли многие сотни таких юношей, как Сергей Ермолаев, и он мог гордиться тем, что его труд не пропал даром.
Резкий толчок автомобиля вывел Алтаева из раздумья. Он глубоко вздохнул, поправил папаху и осмотрелся по сторонам.
За поворотом дороги показалась куполообразная высота. У ее подножия виднелись люди и машины. На вершине развевалось красное знамя, по краям его окаймляли черные полосы. У знамени застыл почетный караул. В воздухе патрулировали три пары истребителей. У подножия высоты буквой «П» выстроились шеренги подразделений. Внутри строя возвышался красный гроб, обложенный венками. Алтаева встретили член Военного совета Шелестов, генерал-лейтенант Бирков, генерал-майор Афанасьев и человек сорок офицеров.
Генерал армии тихо подошел к гробу, склонил голову и долго стоял в немом оцепенении. Все кругом молчали, только на малой скорости гудели истребители. Заходящее солнце бронзой обливало солдатские лица, снег на высоте румянился.
Алтаев распрямился, медленно отошел от гроба и кивнул головой члену Военного совета.
Генерал Шелестов взошел на составленную из табуреток трибуну, снял папаху и негромко заговорил:
— Дорогие товарищи! Мы сегодня прощаемся с одним из лучших героев нашей армии, с молодым офицером комсомольцем Сергеем Ильичом Ермолаевым. Вчера в смертельной схватке с врагом Сергей Ермолаев во имя счастья пашей Родины не пожалел своей жизни. Там, где встал комсомолец Ермолаев, остановились вражеские танки и дальше ни на метр не продвинулись… Трудные испытания выпали на нашу долю. В кровавых схватках с врагом мы отвоевываем счастье и жизнь. Великие победы одержали наша армия и народ. Эти победы ковали тысячи, миллионы людей. И каждая победа состоит из сотен, тысяч подвигов отдельных людей. Незначителен, может, каждый подвиг в отдельности, но в общей массе, вместе с другими подвигами, он составляет величайшую силу. Сергей Ермолаев своим подвигом показал, на что способен один человек в бою. Вот так же, как он, каждый должен стоять на своем посту, каким бы этот пост ни был. Незначительных постов, незначительных дел нет. Все, что делает человек на благо Родины, велико и важно. Ездовой, стрелок, наводчик, сержант, взводный командир, командующий армией — все мы стоим на своих постах, и каждый делает свое дело. И из всех этих дел, маленьких и больших, вырастает победа.
К гробу со всех сторон устремились десятки взглядов. Он стоял на возвышении. Высоко на подушках была приподнята голова Сергея. Лицо его было как живое. Аксенову казалось: Сергей вдруг откроет глаза и скажет: «Погибать бестолку нельзя. Если придется, то умереть надо, как Александр Матросов».
И сейчас член Военного совета армии говорил, что Сергей Ермолаев доблестно выполнил свой долг, как герой.
К Алтаеву подошел начальник политотдела и прошептал:
— Указ… по телеграфу… из Москвы…
— Передайте Шелестову, — прочитав, ответил Алтаев.
Шелестов взял лист плотной бумаги.
— Товарищи! Только что получено из Москвы. Указ Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик о присвоении звания Героя Советского Союза младшему технику-лейтенанту Сергею Ильичу Ермолаеву.
В тишине гордо звучали слова Указа правительства. Родина, народ, партия благодарили своего сына.
Солдаты почетного караула крепко сжимали автоматы. Блестели на солнце трубы оркестра. Легкий ветерок полоскал боевые знамена у гроба молодого офицера.
Почти беззвучно пара за парой проносились истребители.
У изголовья гроба застыли шестеро артиллеристов — боевых друзей Сергея. Это было все, что уцелело от батареи. Обкрещенная бинтами крутолобая голова лейтенанта Маркова клонилась вниз. Он шевелил почерневшими губами, силясь что-то выговорить, но губы лишь вздрагивали и на глаза навертывались слезы. Он стиснул кулаки, взглянул на лицо Сергея и шагнул к гробу.
— Дорогой друг наш, милый Сережа, — звонко выговорил он, воспаленными глазами глядя в лицо Ермолаева, — много раз говорили мы с тобой и мечтали о будущем. Вражеские пули скосили тебя. Мы, твои боевые друзья, отомстим за тебя. Из вражеской брони мы воздвигнем памятник тебе, дорогой Сережа. За твою смерть мы уничтожим десятки, сотни фашистских танков!
Он взмахнул кулаком над головой и обернулся к пятерым артиллеристам. Лейтенант Янковский встретился взглядом с командиром батареи и медленно двинулся к нему, высокий, в туго перетянутой ремнем гимнастерке. За ним плечом к плечу двигались наводчик, заряжающий, шофер и старшина батареи. Все шестеро беззвучно окружили изголовье гроба. Бинты Маркова, подвешенная на груди рука старшины, изорванная телогрейка шофера, опаленные волосы наводчика и посинелое, в кровоподтеках лицо заряжающего без слов говорили о пережитом этими людьми. Над ними багровые полотнища знамен темными окаймлениями стекали к гробу.
А над землей ярко светило солнце. Золотистая бахрома знамен переливалась огненными искрами. Сотни отблесков полыхали над трубами оркестра.
Вдали синели горы. Там, где-то за этими горами, была победа. Победа, за которую отдал свою жизнь Сергей Ермолаев.
XXIIIДве ночи группа Бахарева пробиралась с равнины в глухое горное ущелье. Пройти нужно было всего около восьми километров, но постоянная опасность и раненые вынуждали передвигаться медленно и крайне осторожно. Голодные, измученные люди с трудом держались на ногах. Каждый шаг стоил неимоверных усилий. У многих раненых начались воспаления. Ослабели и здоровые люди. Единственным продовольствием, какое оказалось в группе, были три фляги вина, две банки консервов и шестнадцать сухарей. Все это носил в своем мешке Таряев и выдавал только тяжело раненным.
К исходу второй ночи Косенко и Мефодьев пробрались в ближайшее село и проникли во двор крайнего дома, где стояла фашистская грузовая машина с продовольствием. Сержанты прикончили шоферов и, взяв каждый пуда по три груза, вернулись в пещеру. С дрожью в руках Бахарев принимал от них банки консервов, пакеты с сухарями и фляги спирта. Это была жизнь. Все в пещере, затаив дыхание, следили, как выкладывалось продовольствие из мешков сержантов.
К утру, поев и выпив горячего чаю, люди уснули. Только часовые затаились в нагромождениях камней. Лет пятнадцать назад Таряев год проучился в фельдшерской школе и теперь взял на себя заботу о раненых. Он отобрал у всех нижнее белье, выстирал его и наготовил из него бинтов.
Миньков, и раненный, чувствовал себя командиром. Он потребовал, чтобы саперов из его взвода положили рядом с ним, часто подзывал к себе Мефодьева и о чем-то подолгу разговаривал с ним. По приказанию Минькова Мефодьев с двумя солдатами пробрался на бывшие позиции, собрал там шестьдесят противотанковых и семнадцать противопехотных мин. Противопехотные мины Мефодьев, с разрешения Бахарева, установил на подходах к пещере, а противотанковые Миньков «держал в своем резерве».
— Авось пригодятся, — слабым голосом говорил он, — шестьдесят мин — это у хорошего сапера шестьдесят танков, а шестьдесят танков — это целый полк.
Бахарев торопился поскорее устроить раненых и развернуть борьбу в тылу врага. Он хорошо понимал, что в таких условиях вести партизанские действия очень трудно. Одно дело, когда советские воины оставались в тылу врага на родной земле. Тогда они могли рассчитывать на поддержку местного населения. И совсем другое дело остаться в тылу врага на чужой земле. Кругом, если не всегда враждебное, но все-таки чужое население. Каждый шаг грозит опасностью и гибелью. Первый же встреченный мадьяр мог предать немцам. К тому же по рукам и ногам связывало незнание венгерского языка. Никто в группе Бахарева не умел говорить по-мадьярски.
Бахарев мысленно искал наиболее целесообразное решение. Рассчитывать можно было только на собственные силы, а сил было слишком мало. С ранеными нужно оставить двух-трех человек. И только восемь-девять человек могли ходить на боевые операции. К тому же слишком мало было боеприпасов. С трудом удалось набрать полторы тысячи автоматных патронов и семьдесят шесть гранат. А этого может хватить только на один бой. Расстреляют все патроны — и группа останется беззащитной.
