Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— А кто без ружья?
— Тот и без уток. В Чермызе нет такого, чтоб не знал места, где всякая живность водится. Пойдет который, глядишь — тащит то зайцев, то даже кабанчика.
Николай придержал горькую усмешку. Все, что с таким старанием расписывала Ульяна, и все ее житейские наставления не только не вызвали у него интереса, но даже усилили жалость к себе.
— А кино, допустим, есть где посмотреть? — уже не без сарказма осведомился он.
— Нет кина. Клуб, что из церкви приспособленный, на пудовом замке. Вроде ремонтировать собираются, тольки когда…
— А что у вас есть? — нетерпеливо перебил Николай.
— Столовая возле заводской ограды, вход с площади. С людьми в ей поговорить можно и выпить завсегда, а кормежка — ни приведи господь какая злыдная. Не то чтоб голодно, но без души. — Комендантша утерла фартуком вспотевшее от напряженного разговора лицо и, вспомнив, что постояльцу до сих пор неведомо ее имя, почему-то стыдливо сообщила: — Зовите меня Улей. Ульяна я.
2
Заводской гудок подал голос, когда Николаю еще неудержимо хотелось спать (сказывалась разница во времени — в Донбассе было только четыре часа ночи), но выработанный годами рефлекс на гудок сделал свое дело: сон схлынул.
Хмурое, совсем не весеннее утро заглядывало в окно, где-то самозабвенно горланил петух, с улицы доносился дробный перестук каблуков — люди шли на работу.
Ульяна уже ждала жильца в своей комнатенке. На столе весело шумел самовар, лежали вареные яйца, ломтики рыбы семужьего посола, от которой шел незнакомый, но аппетитный дух. В обязанность комендантши кормить постояльцев не входило, но новый жилец расположил к себе — никто до сих пор не проявлял такого интереса к ее россказням.
Короток путь до завода, хотя, впрочем, все дороги здесь коротки. Людей прибавлялось. Все, кто жил в верхнем поселке, шли этой единственной дорогой. Подстегиваемый общим темпом, Николай тоже невольно убыстрил шаг.
Спустившись с пригорка и миновав конный двор, удививший своей обширностью, нежданно-негаданно увидел у закрытых ворот завода огромное стадо овец и коз, беспокойно теснивших друг дружку, отчаянно блеявших и мемекавших. Как только раздался второй гудок — он означал, что до начала смены осталось полчаса, — и ворота распахнулись, вся эта живая лавина устремилась в завод и помчалась целенаправленно налево, туда, откуда доносился истошно-пронзительный звук циркульной пилы.
— А этим что надо? — спросил Николай, предъявляя пропуск в проходной.
— Лешак бы их поудавил! — в сердцах выругался вахтер и стал объяснять: — На дроворазделку поперли кору обгрызать. Покудова сушняк шел да хвойный — их тута и в помине не было. А теперича сырой да смешанный погнали. Людям от него мука, а этим в удовольствие.
— Беспардонный народ. Нарушать технику безопасности… — пошутил Николай и не удержался от улыбки, глядя, как закатился веселым смехом вахтер.
Всякий опытный металлург непременно начинает осмотр цеха с тылов, и Николай, как ни хотелось ему поскорее увидеть печной и разливочный пролеты, пошел к началу всех начал — на шихтовый двор.
В Макеевке шихтовый двор представлял собой огромное крытое здание с железнодорожными путями, с мостовыми кранами, снабженными мощными магнитами и грейферами. Магнитами грузили металлолом и чугун, грейферами — сыпучую часть шихты, рука человека ни к каким материалам не прикасалась. Здесь же это был самый настоящий двор, все сваливалось под открытым небом, и все грузили вручную в крохотные железные короба — мульды, стоящие попарно на крохотных вагонетках. Скрежетали лопаты, вгрызаясь в кучи руды и известняка, глухо постукивали забрасываемые чушки чугуна, позванивали мелкие куски металлолома. Крупные же куски металла, которые не под силу поднять одному, сообща толкали по наклонным доскам. Как только мульды наполнялись, коногон подводил лошадь, цеплял вагонетку крюком и вез ее в цех — одну-единственную вагонетку.
Посмотрев вслед коногону, уныло шагавшему рядом с пегой лошадкой, от напряжения выгнувшей хвост дугой, Николай вспомнил длинный поезд мощных четырехмульдовых вагонеток, который вывозил паровоз с шихтового двора его цеха, подавая к печам сразу двести тонн груза. Вспомнил и подумал: «Сейчас лето, тепло и сухо, а как тут работать осенью, под дождем и ветром? А в зимнюю стужу? А в метель? Морозы за сорок и снега невпроходь…»
Под его ногами дрогнули рельсы, и теперь уже другая лошадь, крупная, сильная, вороная, отпугивая подрагиванием кожи досаждавших мух, легко повезла другую вагонетку. Николай сошел с рельсов, стал в сторонке.
— Эй ты, подальше! — крикнул ему коногон. Когда поравнялись, пояснил: — Эта сатана хуже собаки. И своих кусает. К тому же брыкается.
Скосив глаза и прижав уши, вороная проследовала своим путем, с храпом прочистив горло. Николай двинулся вслед, решив осмотреть металлолом. Первые навалы состояли в основном из мелочи, потом шли кучи негабаритного лома, который ни в какую мульду не сунешь, — часть его резали автогенщики, часть, что поменьше, молотами и зубилами разделывали рубщики. А дальше и вовсе пошли горы путаной жести и консервных банок. Возни с этим хламом много, а польза ничтожна.
У въезда в здание цеха, то самое, которое воспринял вчера как ржавую коробку, Николай остановился, пропуская вороную (возвращаясь, злопамятная кобылица снова нацелилась в него немигающим косым глазом, что, должно быть, означало: а ну-ка посторонись подобру-поздорову), и вошел под крышу, только когда она удалилась.
В непривычном взгляду узком приземистом цехе разместились две маленькие, словно игрушечные, печи. На той, что была ближе, шла завалка. Неуклюжая и тихоходная машина, видимо местной конструкции и местного изготовления, ввела в печь мульду, перевернула ее там и медленно вынесла обратно. Завалив две мульды, машинист спрыгнул на площадку, присел на корточки и закурил в ожидании, когда привезут следующую вагонетку.
У другой печи несколько человек в одинаковых серого брезента спецовках наблюдали, как подручный сталевара сливал пробу на чугунную плиту. Вынув из кармана синее стекло, Николай тоже взглянул на металл. Цвет и жидкоподвижность его свидетельствовали о том, что он достаточно горяч.
— Хороша, — заключил самый пожилой из всех здесь находившихся, коренастый человек с лицом неулыбчивым и властным. Отбросив цигарку, скомандовал: — Разделывать отверстие!
— Будем знакомы. — Николай протянул руку, назвал себя. — Нетрудно догадаться, что обер.
— Будем, товарищ начальник, — непринужденно отозвался обер, хотя Николай умолчал о своей должности. — Аким, сын Ивана, по фамилии Чечулин. Обер, так и есть.
— Осанка и хватка подсказали, — пояснил Николай, — хотя очки на кепке могли сбить с толку — у оберов
