Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
К ночи стогование закончили. Десять больших зародов торчали на обнаженной земле…
Решил Тихон заехать на казачий покос — хотелось повидаться с Галей, перекинуться хоть словечком. Он подседлал Буяна.
Вдали показались костры казачьего табора. У огня сидела Галя, плела венок. На ее коленях дремал малыш.
Тихон вышел из кустов. Галя узнала его. Молча, не шевелясь, смотрела в его изменившееся, возмужавшее лицо.
— Что же молчишь или не рада?
— Не надо, Тихон, — прошептала Галя. — Венчанная я, не тревожь сердце.
Тихон подошел ближе, укоризненно глядя ей в глаза. Обида захлестнула сердце.
— Значит, все забыла?! Научилась с Илькой золото считать?
Галя ахнула, всплеснула руками. Заплакал Егорка. Из шалаша вышел взъерошенный Илья.
Тихон поспешно отошел в кусты, поймал стремя…
Дома его ждала нерадостная весть.
Под навесом на березовом чурбане сидел хмурый отец, пристраивая грабли к литовкам для косовицы хлебов. Увидев сына, опустил голову, щелкнул ногтем по обуху новой, только что отбитой косы, прислушался к звону.
— Добрая коса будет, стойкая на солому… Купил вот, нелишняя, думаю…
Доделал грабли, перетянул на косовище ручку, повесил литовку на место.
— Ну, сынок, новости никуда не годные.
Отец говорил медленно, часто вздыхая, сдерживая гнев.
— Вот они, дела-то, сынок, как поворачиваются. Грозит Жуков заарестовать тебя, как уклоняющегося… Полста карбованцев иуде мало, копил на плужок… Еще ярочку подкинул. Куда там — и слышать не хочет. Мелким бесом стелется, подай ему, ни много, ни мало, самого Буяна, а не то грозит: «Заарестую».
Тихон не привык перебивать отца. Он выжидательно молчал, стискивая от распиравшей его ярости кулаки и кусая губы.
Отец почесал затылок, голос его дрогнул:
— Отдам Буяна, черт с ним.
Тихон не сдержался, ударил кулаком по краю телеги.
— Я ему, живоглоту, дам Буяна! Он, косоротый, допрыгается! Солдатская взятка легка: два золотника свинца — и на погост. Не видать ему жеребца как своих ушей!
Отмахиваясь веткой от комаров, к ним подошел Никита. Не спеша вычесал деревянным гребнем из бороды травинки, строго сказал:
— Ты не перечь, не перечь, Тихон, батя знает, что делает.
— Напрасная затея: солдату некуда деться, прикажут — при в огонь.
Никита хмуро поглядел на брата.
— Давно не стегали, вот волю-то и забрал.
Под навесом загремел подойник, замычала корова. Сафрон Абакумович поднялся.
— Тише, мать идет. Ты о ней, Тихон, подумай: зачахнет она без тебя. Я-то как-нибудь снесу, а Агаша-то… Пойдемте ужинать.
— Ты что, отец? — едва глянув на мужа, с тревогой в голосе спросила Агафья.
Сафрон Абакумович поглядел на жену, прошел к столу, опустился на скамейку.
— Да вот толковали с сыновьями о том, о сем…
Но Агафью не обманешь.
— Не томи, отец, плохая правда лучше хорошей лжи.
С минуту сидел Сафрон Абакумович, задумавшись, плотно сцепив узловатые пальцы.
— Да вот… война… солдатам являться велено, ну и Тихону повестка… Буяна станичный требует…
Агафья Спиридоновна глухо застонала, прислонилась к стене. Глотнув свежего воздуха, горячо зашептала:
— Отдай, отдай ему, ироду! Все отдай, ничего не жалей! Наживем, отец, не безрукие. Жеребчик-то все равно даровой.
— И я, Агаша, так думаю, да вот Тихон…
— Что Тихон? Дите еще неразумное…
— Дите — в плечах косая сажень, — добродушно усмехнулся Никита.
— Нет, моя зозуля, так нельзя. Приказ! Селиверст ничего сделать не сможет. Сегодня Буяна, завтра корову, разорит в конец, а потом все равно по этапу направят.
— Убегай, сынок, в тайгу! — нерешительно сказала мать.
— Я плохого не делал, чтоб в бега удариться.
Мать поставила в деревянной чашке кулеш, подсела к сыну. Тот молча погладил ее коричневую руку.
После ужина Тихон стал собирать свои вещи. Достал из мешка большой морской бинокль.
— Держи, батя, на память.
— Левольверт новой формы? — удивился отец. — Зачем он мне?
— Дальнобойный, как моя драгунка. Пойдем испытаем.
Забрались на чердак. Тихон показал, как наводить бинокль.
Отец недоуменно пожал плечами, но подарок принял. Долго любовался окрестностями. Таежные дали приблизились. Ясно виднелась заснеженная вершина, на которой стоял круторогий козел. Казалось, стоило протянуть руку — и схватишь его за рога.
Глаза старика засветились восторгом. Он потряс руку сына.
— Вот угодил, спасибо. Ну и занятная штучка!.. На охоте цены нет. Сгодится и в хозяйстве.
Отгорели последние отблески зари. Стемнело. Мать зажгла лампу. Тихон почистил винтовку, надраил медный эфес драгунской сабли.
Сложив руки под грудью, мать стояла у печки и печально смотрела на сына.
На огонек забрел Федот.
— Значит, в тайгу, Тихон? — спросил он, мерцая единственным глазом. — Лучше не придумаешь, тайга сбережет, не прогадаешь.
Ему никто не ответил. Тихон отставил винтовку, забарабанил пальцами по столу. Сафрон Абакумович не спускал глаз с сына.
— Онемели никак, — осердился Федот, — сидят, как лягушки в зной.
Пламя в лампе под потолком вытянулось тоненьким язычком. Федот прикрутил фитиль. Белый отсвет упал на его руку с отстрелянным мизинцем. Тихон пошевелился, взял Федота за руку.
— Приказывают, брат, солдатский долг выполнять. Арестом грозят, лучше уж по собственной воле.
— Солдатский до-о-олг! Приказывают! — насмешливо протянул Федот. — Вот покалечили меня, а я за гроши спину гну с зари до зари. И тебя чуть не уморили… Пусть сынки живоглотов войну до победного тягают.
Часто взмахивая длинными руками, Федот говорил быстро, горячо:
— Вот уж истинно в народе толкуют: кого бог хочет наказать, того разума лишает. Что придумал! Спятил никак?
Послышался стук копыт, приглушенные голоса. С лаем к воротам кинулся волкодав. Зазвенело стремя, заржал конь.
Никита распахнул окно. В сумерках блеснул золотой погон, проступило лицо подъесаула Жукова.
— Беги! Не иначе, за тобой! — сурово прикрикнул Никита, встряхивая брата за плечо.
— Уходи, Тихон, а я их придержу, — поддержал Федот.
— Не мути душу, клещ! Отцепись, не вор по задворкам бегать! — отрезал Тихон.
— Дурак, дурак и есть! Слепнешь, как глухарь на току. Волк лапу отгрызает, чтоб из капкана уйти, а ты раздумываешь.
В окно постучали громко, настойчиво.
— Эй, кто там, уберите кобеля!
Сафрон Абакумович вышел. Загнал собаку в катух. Щелкнув задвижкой, открыл калитку.
Ведя коней в поводу, вошли три казака с желтыми лампасами, за ними Николай Жуков.
— Дома унтер?
— Дома, где ж ему быть… А тебе чего не спится?
— Не твое дело. Приказано беглых ловить.
— И мышь хвалилась, что кота сглотнет, — вмешался Федот.
— Дорогу!..
Сафрон Абакумович посторонился. Бряцая оружием, казаки прошли в избу. Невозмутимо спокойный Тихон предъявил справку полкового комитета.
— Не действительно, — объявил Жуков. — Справка должна быть подписана командиром части, начальником штаба и заверена полковой печатью.
Тихон усмехнулся.
— А мы своего пана воеводу в катафалке отправили…
Жуков хлестнул нагайкой по голенищу.
— Все ясно, младший унтер-офицер. Согласно приказу подлежите доставке по этапу как дезертир. Собирайсь!
Тихон оторопел: этого он не ожидал.
— Там же печать штаба дивизии, как же так? Хозяином был солдатский комитет, он и увольнял.
— Солдатский комитет не власть, командовать не имеет права.
— Ну, хорошо, — миролюбиво ответил Тихон. — Я вот и сам собирался явиться. Без тебя дорогу знаю.
— Молчать! Дезертиров и бунтовщиков судит военно-полевой суд.
Тихон стиснул кулаки. Жуков скомкал увольнительный документ, сунул его в карман.
Федот сорвал со стены винтовку, подскочил к подъесаулу.
— Ты вот что, Никола, здесь не разоряйся, а то пожалеешь. Сказал — и уходи! Сам явится, без позора. Не тронь его, ясно? Красного петушка захотелось? Смотри…
Жуков скрипнул зубами.
— Сопротивление властям карается законом. Смотри, Федот, доберусь и до тебя… Распоясались, красноштанные!
Федот чуть подался вперед, прикрыл дружка. Передернул затвор, вскинул винтовку к плечу.
— Вон отсюда! Уходи, Тихон, я их здесь припаяю!
Казаки сбросили с плеч карабины. В руке Жукова тускло блеснул наган.
— Сдать оружие!.. Считаю до трех…
Но случилось неожиданное.
С глухим стоном бросилась к сыну мать, оттолкнула Жукова. Сжала в ладонях виски Тихона и уставилась в его лицо широко раскрытыми, испуганными глазами.
— Ты, сынок, сделал что-нибудь плохое? — спросила она прерывистым голосом, заглядывая в глаза сына.
