Иван Мележ - Метели, декабрь

А вообще пустое все это, спохватилась Ганна. Не интересует ее никто. Нисколечко. Евхим, вот что интересует ее. Да то, о чем никто не знает еще…

Где ж это Параска? Или хотя бы Апейка? Пускай бы сидели вдвоем, обсуждали свои дела.

То выходила на кухню, топила печь, то возвращалась в комнату, для приличия убирала. Давала понять: некогда ей сидеть сложа руки.

Заходя в комнату, она видела, что он все топчется и топчется, как на привязи. Чаще не замечал ее, будто и не было никого близко. Но изредка она ловила его взгляды. Посматривал недовольно, недоброжелательно, будто мешала ему. Или, может, так казалось, потому что думал о чем-то неприятном. Переживал.

Странно, она невольно ждала, что он заговорит, спросит о чем-то. Но он молчал. Топтался и топтался. Далекий, непонятный.

Наступал вечер. В комнате чем дальше, тем больше темнело. Но Ганна не зажигала лампы — по привычке берегла керосин.

Темь уже плотно легла, когда вбежала Параска. Но она сразу узнала гостя, или, может, кто передал уже, что он тут, едва прикрыла дверь, заговорила удивленно, обрадованно:

— А я и не знала! Убежала из дому и не спешу назад!.. Давно вы здесь?

— Нет, — Башлыков говорил еще словно издалека.

Параска по-хозяйски сразу засуетилась.

— Что ж вы так! В темноте! Не раздеваетесь! — Она живо сбросила платок, пальто, подсказала гостю: — Вот тут гвоздик! — Крикнула Ганне весело, повелительно: — Сейчас же лампу! Свет! — Когда Ганна зажигала лампу, звонко — ну чисто артистка! — упрекнула: — Разве ж так, Ганночка, встречают гостей! Да еще таких!

Ганна нашлась:

— Гость о чем-то все думал. Не хотелось мешать…

Башлыков не ответил.

Только зажгли лампу, Параска спохватилась, кинулась к зеркалу. Торопливо пригладила волосы, поправила кофточку. Снова гостеприимной хозяйкой глянула на Башлыкова.

— Гость, наверно, голодный!

Башлыков, уже без шинели, тонкий, в синей гимнастерке, перетянутой широким блескучим ремнем, запустив пальцы под ремень, оттягивая назад складки, откликнулся неуверенно:

— Пообедал…

— Рассказывайте! — не поверила Параска. Подбодрила: — Ничего! Мы сейчас с Ганной организуем! Мигом!

Веселая, деятельная, потянула Ганну на кухню.

— Ты что ж это? — зашептала с упреком, дружески. — Так встретить! Самого Башлыкова.

— А что ж, листом перед ним стелиться?

Искренне призналась:

— Все смотрела, гадала, что в нем такое, такое особое?..

Параска не стала слушать, перебила. Сунулась головой в печь, отодвинула заслонку.

— Что тут у тебя? — В сковороде бабка. Из чугунка, чуть приподняла крышку, вырвался духовитый, аппетитный запах борща. Громко, чтоб наверняка слышал и он, сказала: — Вот хорошо! — Распорядилась щедро и непререкаемо — Все, что есть, на стол! — Добавила шепотом, заговорщицки, как бы объясняя: — Настроение у него, видишь, какое?

— Водки, может, достать? — посоветовала шепотом же Ганна, усердствуя уже у печи.

— Водки. — Параска покачала головой. — Придумала! — Шепотом, сдерживая смех, игриво подзадорила: — Поставь! Покажи ему! Увидишь, что скажет!.. — Серьезно уже растолковала: — В рот не берет! Хорошей даже, магазинной! Тем более в такой день!

— Смотрела я все, смотрела на него, — снова вернулась Ганна. — Ничего в нем такого, особого… — Она будто ждала, что Параска поддержит разговор. Ее почему-то так и подмывало говорить о нем. Параска, помогая ей, будто не слышала. — Почему хмурый, недовольный? Неужели ж из-за этого, из-за колхоза?

— Ничего ты не понимаешь! — только и отозвалась Параска. И тоном ответа, и самим ответом остановила Ганну: не до разговоров теперь. Приказала дружески: — Давай-ка живо все на стол!

Вбежала в комнату. Книги, тетради со стола — на подоконник. Стол — от стены. На стол — чистую скатерть.

— Вот так! Начало есть! — Побежала на кухню, принесла буханку хлеба, нож. Приказала уже Башлыкову: — Помогайте!

Он показал на руки, она спохватилась.

— Ганна! Гостю надо умыться! — Попросила: — На кухню, пожалуйста…

Башлыков вышел. Расстегнув пуговки на рукавах, засучил их по локоть. Расстегнув воротник, оттянул его от шеи, склонился над тазиком, Ганна зачерпнула корцом из ведра, осторожно, чтобы не обрызгать, стала лить на его ладони. Они стояли неожиданно близко, головы их почти касались, и было в этом что-то несказанно домашнее, свойское. Ганна зарделась, сердце у нее екнуло, насторожилось. Ей бросилось в глаза, руки его с темными волосками были белые, нежные. Шея, аккуратно побритая, загоревшая выше ворота, ниже такая же белая и нежная. Совсем юношеская. Что-то мягкое, трогательное непрошено вошло в ее душу.

Он то послушно вытягивал горсткой ладони, то старательно мылил руки, шею. Не подымал головы, не смотрел на нее, делал все молча, но и в нем, показалось ей, возникло вдруг то же ощущение близости. Без слов, без взглядов вдруг что-то протянулось между ними.

Подавая полотенце, она старалась не смотреть на него, старалась держаться безразлично. И все же, показалось, уловила непростой, пристальный его взгляд.

— Благодарю, — сказал он, отдавая полотенце. И в том, как сказал, послышалось так же необычное.

— Ну, помылись? — ворвалась на кухню Параска.

— Как обновился, — он говорил спокойно, сдержанно, но Ганна отметила благодарную нотку в его голосе. — Вода хорошая, свежая. Должно быть, недавно из колодца.

— Недавно, — Ганна затаилась.

Вернулись в комнату Параски. Башлыков, застегнутый на все пуговицы, стройный, причесанный, стоял, как будто свой здесь. Параска готова была уже пригласить за стол, когда вспомнила:

— Огурцы у нас, капуста — объеденье! Может, любите?

— Люблю.

— Тогда достанем! Они тут, в погребе!

Параска с Башлыковым вдвоем подняли за кольца крышку в полу на кухне. Ганна спустилась в пропахшую землей, холодную темь, подала Параске одну тарелку, другую: огурцы и капусту шинкованную. Когда поднялась по лесенке, Башлыков протянул руку, помог выйти. Рука была сильная, горячая.

Сели за стол, и тут Параска изо всей мочи стукнула рукой по столу. Глянула на гостя отчаянно.

— Придется грех на душу взять! Карайте, не карайте!

Встала и, вернувшись из кухни, отважно, с пристуком поставила на середину стола бутылку наливки.

— Вот он, мой грех!

Она тут же хитро сменила направление разговора:

— Вода, закрашенная вишнями! Для детей разве!

Опередила Башлыкова, который хотел что-то сказать, но неуверенно промолчал. Молча, не одобряя, но и не переча, наверно, из-за деликатности положения гостя, следил, как поставили рюмки, как налили, по обязанности чокнулся. Однако выпил до дна. И даже позволил себе похвалить наливку.

Ужин удался. Башлыков, видать, основательно-таки проголодался за день; а огурцы, и капуста, и борщ — все было вкусно. Наливка оказалась прямо украшением стола, еще трижды бутылка в проворных руках Параски обходила рюмки, пока Башлыков твердо не накрыл свою ладонью. Дал понять, что хватит. Опьянеть от этой наливки не опьянели и женщины, однако все же она сделала свое. Хмель на время даже разгладил лицо Башлыкова, который здесь, за столом, среди повеселевших, добродушно насмешливых женщин, уже не так уныло смотрел на свет.

Он помнил свое положение и теперь, никаких шуток особенных не дозволял себе. Параску расспрашивал о том, как приходится ей работать, хватит ли дров, помогает ли сельсовет и как посещают школу дети. Параска отвечала то серьезно, то шуткой, и он время от времени, хоть и неохотно, посмеивался вместе с нею. Тогда казался еще красивее, еще ближе.

Ганну он ни о чем не спрашивал, наверно, потому, думала она, что считал, дескать, не о чем ее расспрашивать. И верно, о чем он может ее спросить? О том, как она стряпает, пол метет? От этого в ней подымались, бередили гордую душу ревность и злость: городские, грамотеи оба! Усиливалось, жгло раздражение: окунулась в чужое счастье, служанка, уборщица! Росла неприязнь к обоим. Подымалась в душе дерзость, рвалась наружу.

— А вы, какие у вас планы! — глянул наконец Башлыков на нее.

— Большие! У меня каждый день большие планы! — Она едва сдерживала себя. — Пойло приготовить. Коров накормить. Подоить. Печку протопить. Грубки. Помыть полы…

Он почувствовал ее настроение. Смутился немного, хотел поправиться:

— Мне кажется, вы на большее способны…

— Мало что может показаться! — язвительно перебила она. Тише, уже стараясь вернуть спокойную насмешливость, добавила: — Это с виду я такая. Будто умная. А по правде…

— Ганна! — весело упрекнула Параска, которая с удивлением всматривалась в нее. Сдержанно засмеялась — Вот выдумала!

— Чего выдумала! Разве ж не такая я?

— Вы грамотная? — постарался пригасить спор Башлыков.