Октябрь - Николай Иосифович Сказбуш
— Ты почему домой не поехал?
— Я только в город добрался, — приветствовал друга Антон, — четыре часа поезда ждали. Я пешком шел, со мной еще человек пять рабочих с паровозного. Добрались до Ольшанки, а там — пути разворочены, вагонов понабито, паровоз вверх колесами, точно его ногой кто подкинул. Страх. Ну, мы, конечно, взялись помогать путь расчищать. Насилу к вечеру — в город. У нас сейчас у каждого квартира в городу, на поезда не надеемся.
— Послушай, а переночевать у тебя можно? — торопливо спросил Тимош.
— А ты что, квартиру потерял?
— Не то, чтобы потерял, а так… Хочу на собрание железнодорожников пойти, неохота своих среди ночи тревожить.
— Да ведь завтра собрание.
— Всё равно, я домой не пойду…
— Ну, чего ж, на полу места хватит.
Тимош поблагодарил товарища и только тут подумал, что встреча была не случайной и что Коваль, очевидно, занимается в отряде, а не просто мимоходом завернул на бульвар.
Оклик командира подтвердил его догадку:
— Коваль — свободен! Завтра в шесть.
Коваль подскочил к командиру и, подтвердив, что слышал приказание, вернулся к товарищу.
— Ты почему ничего не сказал про отряд? — спросил Тимош.
— Да тебя ж на заводе не было. Кудь и тебя хотел направить.
— Верно, был разговор.
— И со мной он долго говорил.
— Про Растяжного?
— И про Растяжного, и вообще. Как жизнь понимаю. Про революцию.
Тимоша вдруг словно осенило:
— Это твое заявление лежало на столе?
— Может, и мое.
— Подал, значит?
— Подал.
— А просил, чтобы никому не говорил!
— Так я ж думал, что ящик с винтовками загубили. А мы лишний привезли.
Коваль произнес это с такой деловитостью, что Тимош с трудом сдержал улыбку.
— Хитрый ты парень, Коваль, — Тимош о чем-то задумался, — ну, ладно, посмотрим. А теперь вот что: мне Павла надо повидать. Для того и пришел сюда.
— Товарищ Павел в Ольшанке. Комитет направил, — и доверительно, как причастному человеку, прибавил, — он ольшанского хочет разыскать, который с нами в вагоне ехал.
— Тогда и я за Павлом в Ольшанку!
— И не думай! Всё дело испортишь.
— Пожалуй. Но мне Павла видеть нужно.
— Товарищ Павел до завтра не вернется. Весь отряд помощнику поручил.
— Хорошо. Как же тебя найду? Мне еще к одним людям заглянуть нужно, — вспомнил Тимош про Никольскую.
— Да и мне нужно, — уставился в землю Коваль. Тимош хорошо знал эту привычку Коваля и терпеливо ждал, пока товарищ соберется с мыслями.
— Может, вместе пойдем, Тимош? — поднял, наконец, он голову. — Пойдем, Тимошка, вдвоем верней, — попросил он товарища, — в вагоне вместе отбивались и теперь давай.
— О чем ты, не пойму?
— К Растяжному хочу зайти. Надо проверить…
— Опять за свое.
— Если бы ты видел, Тимош, вагоны разбитые…
— При чем тут Растяжной?
— Успокоиться не могу, Тимошка. Вот занятия проводили — на пулемет смотрю, а ребятишек пораненных вижу.
— Хорошо, Антон. Хоть и не очень-то верю в твои кожухи.
— Должен найтись ему хозяин, — упрямо повторял Коваль.
— Ладно. Только давай по старому правилу: утро вечера мудренее. Завтра — воскресенье, давай завтра, при солнышке.
22
Тимош распрощался с другом и отправился на Никольскую. Он уверял себя, что идет повидаться с Иваном, рассказать о ссоре с Тарасом Игнатовичем, посоветоваться, как быть дальше, но что-то тянуло его на Никольскую, должно быть, новое, непривычное. Манило глянуть на Левчука, как манит поглазеть на заморскую птицу.
«Что он за человек? Как живут на Никольской?» И по-прежнему в голове Тимоша переплеталось важное и незначительное, большие события и повседневные мелочи; то вспомнит о размолвке с Ткачом, то представится вдруг господин на грузовике, разбрасывающий воззвания Временного правительства.
На Никольскую добрался он в десятом часу, без труда отыскал указанный Агнесой подъезд с каменными мужиками по бокам и тут выяснилось, что забыл на каком этаже помещается квартира. На третьем этаже дверь была распахнута настежь. Тимош хотел было позвонить, но появившаяся в дверях девушка удивленно взглянула на него:
— Сюда входят без доклада.
Тимош собирался войти без доклада — навстречу двинулся парень с книжками, за ним девушка в шинели, потом молодой человек в студенческой тужурке. Уступая им дорогу, Тимош отошел в сторону. Столпившись на лестничной площадке, ребята продолжали разговор, не обращая внимания на Тимоша:
— Пока что я вижу обычную форму общежития, не больше, — говорил студент.
— По крайности, койки есть и кипяток, — возразила девушка в шинели. Тимош сразу узнал рассыльную, приходившую к Агнесе из Совета.
— А меня, товарищи, не удовлетворяет эта форма общежития, я ожидал гораздо большего, — продолжал студент, — надо искать новое, шире, смелей действовать.
— У нас имеется общая библиотека, товарищ, — воскликнула девушка в шинели, — а насчет нового, смелого — надо своего добиваться: союза рабочей молодежи.
В дверях показались еще два студента; и они всей гурьбой, переговариваясь и перекликаясь, стали сбегать по лестнице.
Тимош переступил порог, нисколько уже не сомневаясь, что попал по указанному адресу.
В прихожей стояла круглая вешалка с деревянными кулачками для шляп и обручами для тростей. На одном из кулачков висела солдатская баклажка, на другом — берданка. Поддерживаемые обручиками, стояли древки знамен. В первой комнате, кроме круглого стола, ничего не было. В комнате направо виднелись наспех заправленные койки, и Тимош не стал в нее заходить. В комнате налево громоздились шкафы и полки, доверху заполненные книгами и подшивками газет. Тут было накурено, на длинном столе лежали тетрадки, исписанные и перечеркнутые страницы. В углу на маленьком столике стоял большой самовар и стаканы. Из соседней комнаты доносился негромкий разговор:
— Флот есть флот, — чеканил знакомый голос. — Вас помнят. Девятьсот пятый год…
Тимош постучал.
— Да. Входите, — раздалось за дверью и разговор снова возобновился, как будто никто и не прерывал его.
Тимош приоткрыл дверь — два человека сидели за столиком, спиной к нему. Один был в светлом френче с тщательно и молодцевато расправленными плечами, пышная светлая шевелюра, небрежно зачесанная назад, вздымалась львиной гривой. Другой — повыше и поплотнее — в сером просторном пиджаке, наголо остриженный, также держался по-военному:
— Заверяю. Как представитель Черноморского флота. Мы на стороне революции.
Тимощ шагнул в комнату, молодцеватый человек а светлом френче оглянулся, и Тимош узнал Левчука:
— А, — приветствовал он Тимоша как старого знакомого, — отважился таки, — Спиридон Спиридонович осмотрелся по сторонам и, не обнаружив стульев, сделал широкий жест, — устраивайтесь хоть здесь, на подоконнике. — Мой молодой друг, — представил он Тимоша собеседнику. Тот выгнул спину в знак приветствия и еще крепче навалился локтями на желтый портфель, лежавший перед ним на столе. Тимош узнал Панифатова.
— Погодите,
