Павел Гельбак - ...И вся жизнь

— Я спрашиваю, узнал ли ты «Волгу», — настаивал Светаев, — машина-то редакторская. То-то ему было с нами скучно на маевку ехать. Гляди, парень, я, конечно, не… Но…

«Так вот почему ее интересовало, женат ли Криницкий, — подумал Анатолий. — А я-то еще ей давал советы, уговаривал: человек не может оставаться один. Вняла совету — не осталась».

— Ты что нос повесил? — Светаев похлопал приятеля по плечу. — Такова жизнь, парень. А подробности? К черту подробности!

Сонет Петрарки

Отгремели оркестры, отзвенели песни, умолкли ораторы. Праздники окончились. Не только первомайские, но и День печати, День радио и День Победы. Выпущены все праздничные номера. Наступили будни. Как и обычно, Криницкий задержался в редакции допоздна. Стрелки часов приближались к полуночи, когда принесли, наконец, первую полосу. На ней печаталась передовая статья, написанная Олегом Игоревичем. В ней говорилось о том, что близится лето, пора отпусков, и сейчас, когда у трудящихся два выходных дня, общественные организации должны особенно тщательно продумать мероприятия, связанные с летним отдыхом.

Криницкий перечитал передовую и недовольно поморщился: какой язык! И это написал он. Если бы это был очерк, рецензия, которые шли за его подписью, ни за что бы не оставил: «Тщательно продумать мероприятия, связанные»… В передовой статье этот канцелярско-бюрократический оборот не казался чужеродным. Когда брался редактировать «Зарю», был настроен весьма решительно. Ни одной казенной передовой. Именно с первой статьи в газете следует начинать задушевный, дружеский разговор с читателем. Обращать его внимание на то, что сегодня самое главное. Но такой разговор почему-то не получается. Велика сила привычки, инерции.

Олег Игоревич сам слышал, как Викентий Соколов, уговаривая заведующего отделом написать передовую, выдвинул в качестве главного аргумента:

— Скоро 15 число. Тогда и не проси, не поставлю.

Этот разговор мог показаться странным только для непосвященных. 15 числа печатается последний номер, который входит в гонорарную ведомость за первую половину месяца. Все хотят, чтобы собственный материал прошел четырнадцатого, пятнадцатого — иначе останутся без гонорара. Материальный стимул, конечно, не обойдешь, но он не может оставаться решающим, определять, когда, кому и на какую тему писать передовую статью. С этим надо решительно кончать.

Криницкий прошелся по кабинету, от долгого сидения затекли ноги. Он остановился у стены, где никелированными зажимами были схвачены три ранее прочитанные полосы завтрашнего номера. Кажется, все в порядке. Можно и уходить. Дежурный редактор — Герасим Кузьмич. Даже он ничего не успеет испортить. Надо бы попрощаться, предупредить, что уходит. Но встречаться с заместителем не хотелось. Олег Игоревич не мог забыть неприятный разговор, который произошел сегодня у него с секретарем обкома партии. Разговор начался с вопроса:

— Какие у тебя, Олег Игоревич, взаимоотношения с заместителем?

Криницкий чистосердечно признался:

— Никаких. Полтора месяца он был в больнице. А я его отсутствия даже не заметил. Не такой мне нужен заместитель. Вот бы вернуть Ткаченко…

— У вас с Герасимом Кузьмичом, кажется, полная взаимность. Вот читай, в Москву он написал, недоволен тобой, плохую газету делаешь.

Криницкий прочитал пространное письмо своего заместителя. Герасим Кузьмич сообщал в ЦК КПСС об отдельных, как ему казалось, просчетах редакции. Упрекал Криницкого за увлечение статьями на моральные, бытовые темы, в ущерб производственным. Замечал, что главный редактор неправильно воспитывает молодые кадры, дает критиковать авторитетных работников, передовиков труда тем, кто не имеет на это морального права, оголил отделы и в порядке эксперимента послал группу литературных работников в отдел писем, где они «по существу бездельничают, сидят и выжидают, не появится ли для них выгодная темка, чтобы блеснуть высоким стилем». В заключение Герасим Кузьмич делал вывод: «„Заря Немана“ утрачивает партийный стиль, серьезность, становится развлекательным чтивом».

— Ну? — спросил секретарь обкома.

— Меня это письмо не удивляет и не огорчает. Проверить вам легко, возьмите комплект газеты, посадите инструкторов…

— Это мы догадались и сами.

— Тем более. Что касается молодых, то их у нас раз-два, и обчелся. Я считаю, что газету не могут делать только кандидаты в пенсионеры…

— А просишь Ткаченко. Непоследовательно…

— Почему же. Герасим Кузьмич душой пенсионер, а Павел Петрович и в больнице без людей не мог, на машиностроительном стал своим человеком…

— Павла Петровича мы и сами хорошо знаем. Врачи ему не разрешают.

— Врачи ошибаются, уверяю.

— Ну, это ты уж того… Медицине мы предписывать не можем, кого больным считать, а кого здоровым. А по поводу записки Герасима Кузьмича напиши объяснение. И смотри, чтобы никакой склоки. Будь выше этого.

— Постараюсь.

«Постараюсь». Легко обещать. Как не покажешь виду, когда каждый день приходится встречаться, когда надо советоваться по любой мелочи.

Прощаясь, секретарь обкома сказал:

— Рассматривали мы твои предложения, товарищ Криницкий. Принципиальных возражений нет. Связывались с Москвой. Товарищи из ЦК предостерегли, чтобы не больно увлекались реформами. Главное — содержание газеты, ее боевитость. В порядке исключения… Но строго в пределах существующих штатов и фонда заработной платы. Если рубль, дескать, переложить из одного кармана в другой, все равно не станет двух рублей. Но прежде чем писать приказ, обсудите на собрании коммунистов редакции, учтите замечания коллектива. Если пригласите на собрание — приду.

Чтобы осуществить задуманное, мало провести собрание, нужны единомышленники, люди, которые так же, как и он, верили бы в полезность намеченных изменений, взялись бы за дело с душой. Герасим Кузьмич будет только мешать. Неужели этого не понимают в обкоме? У них и случай есть подходящий — Герасиму Кузьмичу по возрасту пора на пенсию.

Черт с ним, с этим Кузьмичом. Нельзя весь день только о нем и думать. Посмотрел на часы. Двенадцать, поздновато. Может быть, и не спит еще. Позвонить. Последние дни его все больше и больше радовало общество Жени. Девушка льнула к нему, как былинка в непогоду к стволу дерева. Он не думал о том, нравственно или безнравственно поступает. Да, Женя значительно моложе его. Но она ищет с ним близости. Сейчас ей нужна сильная и крепкая опора. Так почему ему избегать этих встреч? Кумушки скажут, что они не пара. Анатолий, конечно, больше подходит ей по возрасту. Но она сама предпочитает его своему юному другу. Может, и не стоит кружить девочке голову? Но почему кружить? Разве он уже не может думать о семье? С Женей ему светлее, он чувствует прилив сил, молодеет. Если она согласится…

Снял трубку телефона. Только услышал голос Жени, как на пороге с полосой в руках появился Герасим Кузьмич. Не желая при нем вести разговор, лаконично сказал не то, что думал. Хотел пригласить ее пройтись по ночному городу, а произнес два слова:

— Не спишь? Зайду…

Женя, судя по всему, растерялась. Несколько секунд молчала, потом нерешительно ответила:

— Пожалуй, поздно. Все равно заходите, буду рада.

Криницкий повесил трубку, вопросительно посмотрел на заместителя.

— Матрицую последнюю полосу.

— Добро. А я ухожу.

— Имеете полное право. Два дежурных редактора — излишество.

— Совершенно верно, — согласился Криницкий, — машина мне не понадобится, распоряжайтесь сами.

— Старая галоша? — услышал Павел Петрович в телефонной трубке голос Криницкого.

— Вспомнил наконец.

— Чем занят? — осведомился Олег Игоревич.

— Ловлю одного управдома. Понимаешь, жалуются люди на него.

— Нельзя ли охоту на управдома перенести на завтра?

— А сегодня?

— Сегодня поедешь со мной в Заозерное.

— Купаться рано. К рыбной ловле не приучен.

— В ресторане посидим, за рюмкой водки поговорим. Исповедаться хочу, — признался Криницкий.

— Нашел попа.

— Поп не поп, а рассказать тебе об истории, которая со мной приключилась, должен.

— Заходи к нам. Тамара…

— Мужской разговор. Спектакль «Сонет Петрарки» видел?

— Старик полюбил молодую…

— Примерно. Так едешь?

— Куда идти? Или ты за мной заедешь?

— Встречаемся в шесть под часами.

12 мая

«Ах, постой, я ее не ругаю. Ах, постой, я ее не кляну». Хорошо это звучит у поэта. Я же не могу молчать. Ругаю и кляну. В мыслях подбираю ей самые мерзкие клички и все-таки… Что все-таки? Неужели я люблю эту дрянь? Думать о ней не хочу.

Итак, переключим телевизор на другой канал. Посмотрим программу центрального телевидения. Послезавтра состоится долгожданное собрание, на котором станут рассматривать «прожект» Криницкого о перестройке редакции. Старый павиан любезно мне улыбается, даже похвалил за паршивенькую зарисовку в номере, посвященном Дню Победы. Ну что ж… Пусть Женя с ним будет счастлива.