Аркадий Первенцев - Огненная земля
Выход только в наступлении. Так думает и маршал и член военного совета, так думают на ФКП. Для защитников Огненной земли наступать — это прорваться к главным силам. Но осилят ли они?
Дверь отворилась и, мягко ступая по ковру, вошел полковник с усталым худощавым лицом и настороженным взглядом. У начальника оперативного отдела установились правильные служебные отношения с командующим еще с моздокского степного фронта, отношения взаимного уважения и постоянного такта. Сегодня решался щекотливый вопрос, и полковник понимал душевное состояние командующего.
Левый фланг советско–германского фронта, в перспективе нацеленный на Балканы, держался под пристальным, неослабевающим вниманием Ставки. Начальник оперот- дела, присев у стола, высказывал свои соображения с осторожностью, выбирая из своего предыдущего военного опыта то, что могло при вынесении решения пригодиться сейчас. А решение об Огненной земле, хотя дело касалось небольшого числа людей, не относилось к ординарным вопросам, разрешаемым в штабах крупных воинских соединений. Кто‑то недавно выразился, что бойцы Огненной земли были людьми государственного масштаба. Правительство наградило многих из них орденами, а некоторые были представлены к званию Героев Советского Союза. Только среди «букреевцев» — тринадцать Героев Советского Союза. Солдаты и матросы и их офицеры, находившиеся на Огненной земле, выполнили одну из основных задач генерального наступления — показали пример форсирования водных преград, лежавших на трудном пути наступающей Красной Армии.
Стояла одна задача, предрешенная всем ходом событий, — наступать.
Командующий соединился по бронепроводу с Мещеряковым. Контр–адмирал в этот час находился в районе Сенной, в дивизионе Курасова, куда прибыл вместе с Шагаевым из Тамани. Мещеряков сообщил дополнительные сведения об Огненной земле. «Провианта нет. Вчера выдержали огнеметную атаку. Количество тяжело раненых увеличилось почти вдвое».
— Они могут прорваться, Иван Сергеевич?
— Единственный выход. Пустите вперед моряков, букреевцев. Только как быть с тяжело ранеными…
Закончив разговор с Мещеряковым, командующий глотнул из стакана чай, крепкий чай с сахаром.
В выжидательном, прямо устремленном взгляде полковника не было вопроса. Все было ясно. Сейчас нужно только оформить решение — вывезти раненых. Снова ответственность перед страной, перед семьями, женами, матерями и отцами, невестами и возлюбленными тех, кто должны беспрекословно выполнить его приказ.
— Уточним еще раз положение, — сказал командующий.
Положение Огненной земли известно, определено, вычерчено на штабных кальках. Полковник знал, как решение, созревшее в мыслях, превращается в неумолимое слово — п р и к а з. Он отвечал так, как будто все докладывал впервые. Командующий ходил по комнате, заложив руки за спину. Поскрипывали подошвы сапог. Он остановился у окна, внимательно прислушался. До его слуха дошел все нарастающий гром. Значит, Огненная земля еще держится. Было восемь часов. Штурм начался на два часа раньше обычного.
— Там нет пещер Севастополя или хотя бы таких гор, которые вначале нас сюда не пускали, а теперь помогают нам, — сказал командующий.
Отсюда были видны голые скалистые возвышенности и дорога, вырезанная в круто падающем взгорье. По дороге, под обстрелом гаубичных батарей, расположенных у Феодосийского шоссе, поднималась колонна грузовиков. Командующий наклонился к столу, не сгибая колен, положил на стол руки и смотрел на подвинутую ему кальку, испещренную условными знаками.
— Они должны сами прорваться, — сказал командующий. — Поставьте Гладышеву такую задачу… Прорваться. Захватить вот эти высоты, Митридат, причалы. И тогда мы от Чушки и наших крымских переправ пошлем и войска и корабли. Выполнение поставленной задачи в деталях предоставим Гладышеву. Ему там, на месте, видней. — Командующий приподнялся и посмотрел на полковника из‑под нахмуренных бровей. — В шифровке укажите — все вышедшие к главным силам будут награждены боевыми орденами. Все без исключения…
Отпустив полковника, командующий задумчиво загляделся на пролив, забеленный штормовой пеной, и на далекий срез открытого моря, будто зажатого между двумя гребнями гор.
Стреляли зенитки Чушки: очевидно, переправу опять беспокоили самолеты. По дороге к маяку поднимались тупоносые грузовики–фургоны, а ниже, возле стоявшего у обрыва домика, солдаты носили ведрами воду и ящики. Там же стоял «газик» заместителя начальника административно–хозяйственной части — суетливого, но делового подполковника, любившего хорошо поесть, щеголевато одеться и покуражиться над подчиненными ему из хозяйственных рот людьми.
На скамеечке, под деревцом, сидел пехотный офицер и внимательно пересчитывал деньги, вынутые им из сумки- планшета; два шофера курили у машин и хохотали. По тропке, от ветгоспиталя поднимался на белоснежном прихрамывающем полуарабе начальник ветгоспиталя полковник ветслужбы — самоуверенный и недалекий человек, на которого уже неоднократно жаловались подчиненные ему офицеры. Полковник проезживал полуараба под окнами командующего со специальной целью лишний раз попасться на глаза генералу.
Отведя взгляд от всадника, горячившего коня неумелыми покалываниями шпор и туго выбранными поводьями, командующий снова глядел на море, на далекие берега Тамани, плохо различимые отсюда. Ветер усиливался; погромыхивал лист железа, и схваченные с дорожки камешки и песок застучали по крыше. Генерал посмотрел на часы. Его, вероятно, заждались. Надо итти завтракать. Медленно закрыв папку с бумагами, командующий осмотрел себя в настенное зеркало и остался недоволен своим внешним видом, набрякшими веками, синими прожилками на щеках и каким‑то нездоровым, припухлым лицом. Он вздохнул и вышел из кабинета. В коридоре, у входа в салон, стоял часовой — бравый гвардеец в короткой шинели английского темнозеленого сукна. Часовой «по–ефрейторски» взял на караул и впился в генерала голубыми, на выкате, глазами. Командующий внутренно одобрил и выправку гвардейца, и броско сделанное «на караул», и это русское белобрысое лицо, сочетавшее в себе и уважение к начальству и гордость самим собой.
Командующий опустился вниз по крутой лестнице, освещенной электрическими лампочками.
Постепенно уходили шумы орудийной стрельбы, запахло отсыревшим неокрашенным деревом и еле уловимой плесенью подземелья. Кто‑то в салоне играл на пианино и очень фальшивил. Командующий, любивший хорошую музыку, поморщился и вошел в салон. От пианино поднялся полковник.
— Немного побренчал, товарищ генерал армии, — сказал полковник.
За стол усаживались тихо. Разноголосый говор, стоявший здесь до прихода командующего, прекратился.
В небольшом помещении салона стояли кровать и диван. На стенах, обшитых неокрашенными хорошо пригнанными досками, висела картина с деревенским пейзажем и карта советско–германского фронта. Одну стену занимало фальшивое венецианское окно, прикрытое занавеской. К салону примыкала кухня, куда было прорублено окошечко для подачи пищи. Из кухни доходили запахи пищи и приглушенные голоса прислуги, а в полуоткрытую дверь, ведущую в прикухонный тамбур, виднелись ступеньки второго, запасного хода, выводившего на площадку, противоположную фасадному дворику, откуда открывался вид на горы, Еникале и лощину, занятую ветгоспи- талем и резервными войсками, ископавшими землянками все склоны гор. Свежий воздух поступал сейчас не через вентиляционное устройство, а через эту полуоткрытую дверь. Но вместе со свежим воздухом доносились приглушенные подземельем звуки канонады, ближней — с плацдарма, более отдаленной — с кордона и Батарейки — с Тамани и устойчивый, нервирующий гул артиллерийского штурма — «оттуда».
Молчание за столом нарушалось только тихими вопросами обслуживающей салон пожилой женщины и стуком ножей и вилок. Командующий знал, что положение Огненной земли является предметом разговоров и обсуждений во всех сферах фронта. Сидевшие с ним, конечно, хотели бы узнать, что решено наверху. В конце завтрака, после коротких, малозначащих вопросов, командующий внимательно оглядел всех и негромко сказал:
— Я приказал им наступат ь…
И все присутствовавшие в салоне поняли, к кому относилось слово: «им».
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
— Командующий приказал выходить к главным силам, к Керчи, — сказал Гладышев, внимательно изучая вызванного им Букреева. — Вот радиошифровка.
Букреев, сняв свою морскую потрепанную фуражку, затянутую маскочехлом, провел ладснью по зачесанным назад волосам. Белые нити, незаметные раньше, увидел полковник в волосах комбата. Расшифрованное и написанное карандашом на серой оберточной бумаге приказание командующего Букреев сжимал пальцами, черными от въевшейся в кожу копоти и сплошь в заусеницах.
