Борис Бондаренко - Пирамида
— Нехорошо спишь, — сказал Дубровин. — Дергаешься весь, стонешь… Снилось что-нибудь?
— Не помню, — пробормотал Дмитрий и осторожно провел руками по лицу — почему-то болели глаза и лоб.
— Иди умойся, — сказал Дубровин.
— Сейчас… Вы были там?
— Да. Все в порядке. Осталось пять итераций.
— Так мало?
— Да ведь уже первый час. — Дубровин внимательно посмотрел на него. — Когда ты лег?
— Часов в семь, что ли, — неуверенно сказал Дмитрий.
— Двадцать минут восьмого ты звонил мне.
— Разве? Значит, позже.
— Ладно, иди умывайся.
Дмитрий нетвердыми шагами — после тяжелого сна его покачивало — пошел в туалет, сунул голову под кран и долго держал так. От холодной воды боль внутри лба улеглась, но поворачивать глаза было все еще трудно. Он посмотрел на себя в зеркало — белки налились кровью, взгляд был мутный. «Заболеваю, что ли? — огорченно подумал он и вздохнул. — Как некстати…»
Когда он вернулся, Дубровин окинул его пристальным взглядом и сказал:
— Надо бы тебе врачу показаться.
— Здоров я, — буркнул Дмитрий, открывая бутылку с лимонадом. — Вы будете?
— Нет.
Дмитрий выпил и жадно затянулся сигаретой. Дубровин продолжал бесцеремонно разглядывать его и неодобрительно качнул головой.
— Все-таки сходи, пусть посмотрят тебя.
— А, — отмахнулся Дмитрий, но Дубровин рассердился:
— Не акай, ноги не отвалятся. Твое геройство никому не нужно. И не заставляй меня еще раз напоминать тебе об этом.
Помолчали. Дубровин, постукивая пальцами по столу, нерешительно сказал:
— Надо бы побыстрее обработать и подготовить публикацию, но с этим, в случае чего, и без тебя справятся. Так что, если скажут, чтобы ехал куда-нибудь, — поезжай.
— Да куда мне ехать? — с досадой сказал Дмитрий. — Закончим все, дождусь Асиного отпуска — тогда и поедем.
— А врачу все-таки покажись. Сейчас.
— Я уже сказал — схожу, — с раздражением повел плечом Дмитрий. — Да и с чего вы взяли, что я так уж нуждаюсь в этом? Просто скверно спал — только и всего.
— Нет, не только, я вижу… Да и другие не слепые.
— Уже накапал кто-то?
— Экий ты… — Дубровин поморщился. — Кое-кого очень беспокоит твое состояние, и я могу только приветствовать такое беспокойство.
— Я пока еще вполне вменяем, и хватит об этом, — сердито сказал Дмитрий, прикидывая, кто мог нажаловаться Дубровину: Ольф, Жанна? Наверняка кто-то из них. Не Ася же, конечно, — она никогда не вмешивалась в его дела, связанные с работой. (А во что она вообще вмешивается?)
— Хватит так хватит, — согласился Дубровин и, улыбаясь, спросил: — А знаешь, с кем я приехал сюда?
— С кем? — безразлично осведомился Дмитрий.
— С Шумиловым.
Дмитрий удивленно взглянул на него:
— А что ему понадобилось здесь в воскресенье?
— Не знаю, — уклончиво ответил Дубровин. — Он позвонил мне утром и спросил, не знаю ли я, как у тебя обстоят дела. Я сказал, что все в порядке, и нельзя сказать, чтобы это его огорчило. Скорее наоборот…
— Даже так, — невнятно сказал Дмитрий.
— А когда я сказал, что собираюсь поехать к тебе, он предложил подвезти. — Дмитрий промолчал, и Дубровин продолжал: — По-моему, он хочет поговорить с тобой. Как ты на это смотришь?
— Вообще-то надо бы… Он у себя?
— Да.
— Пойти сейчас?
— Как хочешь.
Дмитрий подумал немного — и отказался:
— Нет, потом.
— Ну, пошли тогда к ребятам.
В «штабе» была атмосфера будничной усталости — дремали в креслах, вяло переговаривались, лениво дымили сигаретами, позевывали. Теперь, кажется, уже все были уверены в успехе эксперимента.
Дмитрий подошел к кульману. Кривая строчка синих крестиков цепочкой куриных следов послушно тянулась за красными точками. Оставалось всего три итерации. Вообще-то говоря, вполне можно было обойтись и без них. Дмитрий предлагал брать всего шестьдесят точек, продолжительность эксперимента сократилась бы на два часа, но его не поддержали — ни свои, ни в Ученом совете. Избыточная защита — так это называется. Или — защита от «дураков». «Дураки», а точнее, просто чересчур осторожные люди могли оказаться везде. Приходилось на всякий случай защищаться от них.
Тихо подошла Жанна, молча встала рядом с ним — и вдруг легонько погладила его по руке. Дмитрий улыбнулся ей и спросил:
— Устала?
— Очень. А ты спал?
— Как младенец.
58И вот сейчас, когда его спросили, как он спал, и все почему-то смотрели на него, словно им очень важно было знать это, — не смотрела только Ася, она разделывала курицу, — он чуть не сказал: «Как младенец». Но, взглянув на Жанну, сказал другое:
— Нормально. — И скомандовал на другой конец стола: — А ну, наливайте там!
— Да налито уже!
— Тост, Дмитрий Александрович!
— Тост! — требовало застолье.
— Тосты по части Ольфа, — отмахнулся Дмитрий. — Он вам сейчас такое загнет, что полдня будете разбираться, что к чему.
— Ах так! — рассердился Ольф. — Тогда назло тебе ничего не буду загибать. Сам говори, посмотрим на твое ораторие!
— И я не буду.
— Нет, Дмитрий Александрович, тост!
— Не умею я, так пейте.
— Тост!
— Ну хорошо, — сдался Дмитрий. — Всего три слова. За нашу удачу!
И он торопливо выпил, забыв чокнуться. За столами недовольно зашумели:
— Мы не чокнулись!
— Так не пойдет!
— Налейте ему еще!
— Вот недотепа! — ругнулся Ольф. — Да закуси хоть!
— Я же говорил вам — не умею, — расстроился Дмитрий, глядя, как ему снова наливают. — Сами говорите.
— Можно мне? — сказала Майя.
— Можно!
— Давай, Майя!
— Реки, богиня плодородия!
Майя вышла из-за стола и зашептала что-то на ухо Асе. Та, улыбаясь, кивнула. Майя подошла к Дмитрию, стала рядом и повернулась к столу.
— Я предлагаю выпить… конечно, и за нашу удачу, но в первую очередь за того, кому мы обязаны ей… За вас, Дмитрий Александрович!
Майя поставила рюмку на стол — и вдруг обняла Дмитрия и поцеловала его.
— Браво, Майка!
— Вот это тост!
— Молодчина!
— За вас, Дмитрий Александрович!
Тянулись через стол руки; гремя стульями, вставали из-за дальнего конца стола, шли к нему, тонко звенели рюмками:
— Будьте здоровы, Дмитрий Александрович!
— Многая лета!
— За вас!
Смотрели на него признательными, почти влюбленными глазами, говорили добрые, ласковые слова.
Он, растерянно улыбаясь, молча выпил, постоял, крутя рюмку в пальцах; кто-то взял ее у него, поставил на стол.
— Да-да, — почему-то сказал Дмитрий, оглядывая всех, и, торопливо нашарив спинку стула, сел, быстро сказал: — Да садитесь вы, ешьте, а то опьянеете.
— Сегодня можно, — засмеялся Савин.
— Сегодня все можно!
— Атлеты, налетай!
Налетели атлеты, только сейчас сообразив, что изрядно проголодались. Неверными от усталости и водки движениями тыкали вилками, толкали друг друга локтями — сидели тесно, в ход пошли даже детские стульчики из квартиры Ольфа — и говорили:
— Хорошо-с!
— Особенно после рюмашечки.
— А что это мы, братцы, так окосели?
— И вообще — хорошо-с!
— Смени пластинку, Савва.
— Братцы, а ведь отпуск скоро!
— Не торопись, коза, в лес, все твои волки будут.
— Надо еще обработать все.
— А долго это?
— Не знаю.
— Недели три, наверно.
— Надо у Дмитрия Александровича спросить. Дмит…
— Тихо, горлопан! Дай человеку поесть. Успеешь, все узнаешь.
— Тоже нашел когда спрашивать.
— А что, если всем вместе поехать?
— Идея! Только не на паршивый юг.
— Лиса, на скатерть ляпаешь.
— Дина, дай селедочки, жажда одолела.
— Слушай, братва, а Дмитрий Александрович что-то очень уж невеселый.
— Устал…
— Да нет, не то.
— Да, тебе бы так… Мы, как щенки, повизгивали, а он…
— Да не о том я.
— Не лезьте вы к нему.
— Нет, братцы, что ни говори, а с начальником нам дико повезло.
— Это уж точно.
— Не дай бог, если бы Мелентьев был.
— Я бы с ним и дня работать не стал.
— Да куда бы ты делся? Работал бы как миленький.
— Тише вы! Услышит.
— Пусть услышит.
— А ведь он остановил бы эксперимент.
— Это уж как пить дать.
— А ты на его месте не остановил бы?
— Ну, я… Не обо мне речь. Дмитрий Александрович не остановил же.
— Так то Дмитрий Александрович… Нам до него ехать да ехать, пахать да пахать.
— Ольф говорил, что на эту идею он еще в университете наткнулся, на втором курсе…
— На третьем.
— Все равно. А что ты умел на третьем курсе?
— Тихо, Дмитрий Александрович будет говорить!
— Просим!
— Да тише вы!
Он действительно хотел говорить. Встал и, дождавшись тишины, медленно заговорил:
