Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
Пока сбегали по лестнице и бежали потом к автобусу, говорили Ратникову про Платона Алексеевича, что он все такой же, что на работу надо ему ходить к девяти, а он уезжает и в восемь, и в семь, а сегодня — потому, что Ираида Васильевна заночевала у кого-то из знакомых, где кто-то чем-то болел, — он удрал, наверно, ночью.
В автобусе ехали на заднем сиденье, и меж домов опять, как вчера, мелькала синь. Люда и Надя без умолку говорили, и смеялись, и толкали его с обеих сторон в бока, Ратников молча грустно улыбался.
Отвык он от девичьего общества — теперь испытывал к этим свежим, жизнерадостным девушкам необыкновенную, непривычную нежность и желание рассказать им все о себе. Все-все рассказать. Но он знал, что никогда и ни при каких обстоятельствах не сделает этого. Он печально улыбался девушкам и молчал.
2
В саду они провели весь день, но только здесь, в троллейбусе, Люда, закусив губу, хлестнула его по щеке длинными белыми волосами и, смеясь, сказала:
— Ты такой загадочный стал! На ланитах таинственная бледность, взор печален…
Люда весь день шаловливо задирала его, а Надя, черноглазая, смуглая, лишь изредка взглядывала. Иногда говорила мягко: «Перестань, Люда». Щеки ее тогда пунцовели, а ямочки на щеках то исчезали, то вновь появлялись.
Когда водитель в очередной раз известил: «Следует до «Буревестника», — Надя опять взглянула на Ратникова и проговорила:
— В «Буревестнике» новая кинокомедия с участием Луи де Фюнеса. Сходим? — Потупилась, ямочки на щеках исчезли.
Ратников кивнул.
— Соизволил согласиться, — сказала Люда. — Послушай, Сережа, что с тобой?
Ратников отвернулся.
— Ничего.
— Я, наверно, зря разболтала, что мы не сестры тебе?
— Перестань, Люда! — как и прежде мягко, но сердито сказала Надя.
— А что? Вот начнем ухаживать… — Люда покрутила головой и опять засмеялась.
Надя, зардевшись, потупилась.
Девушки были моложе Ратникова на год. Их обеих удочерил в младенчестве Платон Алексеевич, но это держалось в тайне, и они, все трое, вместе росли, и девушки считали Ратникова своим братом и не скрывали, что привязаны к нему и любят его. И он любил их. Любил сестер. Но сегодня девушка открыли ему тайну, которую только что узнали сами.
День был безоблачный, жаркий, и они часто бегали к реке. Спускались в овраг, по бревну, тонущему в студеной ржавой воде, переходили топкое дно, цепляясь за ветки ольшаника, выбирались наверх и бежали с километр лугом. Травы перестояли, мятлик луговой хлестал метелками по голым животам, ноги заплетались в мышином горошке, и однажды Ратников, запнувшись, растянулся, а Люда с хохотом набросилась на него.
— Попался! Надя, помогай! Сейчас мы накажем этого зазнайку!
Надя стояла рядом, покатываясь со смеху. Ратников сгреб их обеих в охапку, приподнял и понес к реке. Они колотили его руками и ногами, визжали; а когда он отпустил их, Люда сказала:
— А ведь ты нам вовсе никакой не брат. Знаешь? Не знаешь? А мы узнали. Нас, еще крохотных, папа удочерил. Взял чужих из детского дома и удочерил. Вот как. — Люда умолкла, подумала и рассмеялась: — В принципе, ты можешь… Мы можем…
— Люда, перестань! — мягко перебила ее Надя и стала вся пунцовая.
3
Когда-то они купались вместе совсем голышами и знали друг о друге все, и у них были свои тайны, которые они тщательно скрывали от взрослых; подрастая, они в своем маленьком обществе с детской непосредственностью все еще шептались о том сокровенном, что рано разъединяет обычно мальчиков и девочек. Изменялись их отношения постепенно и незаметно, и все-таки им долго еще казалось, что, если только захотят, они могут быть между собой во всем до конца откровенными. Но и это время прошло, за девушками давно ухаживали, и может быть, уже кто-то целовал их на студенческих вечерах в длинных темных коридорах института, и, оставаясь вдвоем, они, смеясь, вспоминали об этом, а Ратников уже давно был для них не только братом, но и представителем другой половины человечества. А в их возрасте, когда впереди оставалось еще столько неиспытанного и когда они узнали, что Ратников им вовсе не брат, их прошлая сближенность вспоминалась как что-то заманчиво неповторимое.
Тайна, которую открыла вдруг Люда Ратникову, не могла не взволновать его раньше, но теперь он лишь удивился этому необычному известию и, улыбаясь печально, уставился на девушек.
Надя кинулась бежать и первой бросилась в воду. А Люда, наоборот, отстала, долго поправляла упавшие с плеч бретельки купальника, закручивала на затылке в узел длинные волосы, но потом, будто стараясь убедить Ратникова, что отношения между ними ничуть не изменились, постоянно поддразнивала его.
— «Буревестник», — объявил водитель. — Дальше троллейбус не идет. Конечная…
Они выбрались через заднюю дверь, поочередно вынесли на тротуар тяжелые корзины. Солнце уже садилось, и в его боковом свете яблоки казались еще более крупными и как будто прозрачными.
— В кино пойдем сегодня? — глядя снизу вверх на Ратникова, спросила Надя. — На какой сеанс?
Ратников хотел сказать, что ему надо возвращаться в деревню, к матери, но Люда угадала его мысли:
— У нас переночуешь. Ничего не случится с тетей Настей.
— Переночуешь? — спросила Надя.
— Соскучились мы по тебе! Соскучились, — сказала Люда. — Не ломайся. И наших не видел!..
4
Их ждали и встретили в прихожей. Ираида Васильевна — полная моложавая женщина — стала целовать Ратникова, а Платон Алексеевич — большой, грузный человек, лицом отдаленно похожий на племянника, — стоял рядом, стукал его по плечу и посмеивался. Наконец и они обнялись. И тогда тетя с дядей стали разглядывать Ратникова.
— Ничего, возмужал, — сказал Платон Алексеевич, но Ратников заметил в его прищуренных глазах молчаливый вопрос и отметил про себя, что дядя почти не изменился, хотя, пожалуй, лицо его стало еще более отечным, одутловатым, да и седины в волосах прибавилось.
Ираида Васильевна не скрыла своего удивления.
— Из армии все приходят загорелыми, а ты… Писарем, что ли, служил?
Люда и Надя прыснули у него за спиной, Платон Алексеевич притворно цыкнул на них.
— Прикажут — писарем будешь. Это армия. — Он хлопнул в ладоши: — Умываться! За стол! Проголодались?
— Как сто чертей! — закричала Люда, сбрасывая босоножки.
— А та корзина, что в подъезде? — напомнила Надя.
— Принесете, — беспечно ответила Люда и побежала в ванную.
— Две корзины набрали? Молодцы! — Платон Алексеевич нагнулся, взял яблоко покрупнее, потер в руках и с хрустом откусил. — Хороши! Ну, тащите, тащите корзину и ужинать! Ужинать!
Стол уже был накрыт. Сыр, колбаса, окорок, бутерброды с
