Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
— Ничего не успела приготовить, — улыбаясь племяннику, сказала Ираида Васильевна и подняла к затылку полные руки, поджала шпильки в узел темных крашеных волос. — Вернулась, прочитала записку и на телефон села. Ты же знаешь, как Платона Алексеевича отыскать! Пока обзвонишь все каменоломни, карьеры, вечность пройдет.
— Ну, сегодня-то меня легко было найти, — возразил Платон Алексеевич, внося из кухни бутылки. — С обеда торчал на керамическом заводе.
— А в тресте сказали: «Поехал на третий кирпичный, а оттуда собирался на каменоломню».
— Правильно сказали. Я завернул по пути на керамический, а там — авария. — Платон Алексеевич поставил на стол коньяк и две зеленые бутылки сухого болгарского вина.
Люда и Надя, поглядывая заговорщически на Ратникова, уже таскали к себе на тарелки салат и жевали копченую колбасу.
Платон Алексеевич разлил коньяк.
— Ну, как сад? Разросся за год?
— Ограда развалится скоро, — сказал Ратников. — Укрепить надо.
— Правильно! А давайте-ка в воскресенье займемся. Поможешь? Завтра суббота — я занят, а послезавтра… Договорились? Ну, выпьем. За твой приезд!
Под смех Люды и Нади звякнули хрустальными рюмками и выпили. Девушки набросились на закуску, а Платон Алексеевич прожевал лимонную дольку и спросил, внимательно глядя на племянника:
— Строил, значит?.. Это хорошо. Грунт там какой? Скалы, наверно?
— Скалы.
— Интересно. — Платон Алексеевич уперся кулаками в стол: — Взрывали?
— Немного.
— Конечно. Конечно. Что строили?
— Много чего.
Платон Алексеевич сощурился и захохотал.
— Он стал таким скрытным, — сказала Надя.
— Слова не вытянешь, — вставила Люда. — Прямо-таки пропитан военной тайной.
Надя закивала, смущенно глядя на Ратникова.
— Хорошо, хорошо. — Платон Алексеевич снова уперся кулаками в стол: — Строить надо больше… И такого… Сорок первый год научил…
— Ладно тебе, папка! — сердито сказала Люда.
Он весело поглядел на нее:
— Хоть и не любите слушать про это, а знать надо. Надо помнить, какой ценой завоевана жизнь наша легкая.
— Легкая она у тебя! — Люда засмеялась. — Ночью убегаешь, ночью возвращаешься.
Платон Алексеевич прижал подбородок к груди.
— Ну, это другое дело. Надо — значит, надо.
Ираида Васильевна встала. Обошла стол, наполнила тарелку Платона Алексеевича закуской.
— Ешь. А ты, дочка, отца не задирай — может, его спокойствие в его беспокойстве. Об этом не думала?
Платон Алексеевич снова налил рюмки, поднял свою.
— Это не жизнь, если человек день и ночь дремлет — сам себя обобрал, обокрал. Обкрадывает каждый день, каждый час…
Теперь Платон Алексеевич, выпив, долго и сосредоточенно закусывал. Потом спросил:
— Приехал когда?
— Вчера, — сказал Ратников.
— Как чувствует себя мять?
— Хорошо.
— Плакала?
Ратников не ответил.
Платон Алексеевич внимательно поглядел на него.
— По огороду весь день водила, хвасталась огурцами, помидорами?
— Нет. Фотографии показывала.
— А-а!
— Там и твои есть. С фронта.
— И мои, — сказала Ираида Васильевна. — Какие же мы тогда зеленые были!
Платон Алексеевич откинулся на спинку стула.
— Да, ты была зеленая. Скольки годов войну закончила?
Ираида Васильевна засмеялась. Блестели ее черные глаза, играли черные брови, и всем показалось, что она еще молода, все увидели, что она красива.
— И двадцати не было, — сказала она счастливо.
— Ой, мамка!
Люда, а за ней Надя кинулись обнимать Ираиду Васильевну.
— Вот видишь! — Усмехаясь, Платон Алексеевич пригладил рукой свои чуть вьющиеся, поседевшие волосы. — А мне было двадцать шесть.
«На два года больше, чем мне теперь», — подумал с завистью Ратников и опустил голову. Он долго не слышал, о чем говорят за столом, и не скоро понял, что Платон Алексеевич спрашивает его о чем-то. Поднял голову — все глядели на него. Он пожал плечами.
— Так что? — В голосе Платона Алексеевича послышалось раздражение: — Да или нет?
Ратников что-то пробормотал. Раздался общий хохот. Смеялся и Платон Алексеевич.
— Он замечтался, — с нежностью в голосе сказала Надя, — а ты, папка, со своими вопросами… Ты поедешь куда, Сережа, или здесь останешься?
— Уеду.
— Как знаешь. — Платон Алексеевич насупился. — Тетка Настя не молодая уж. Оставлять ее одну не следует. Получил бы в городе квартиру — город растет, архитекторы нужны до зарезу. Вот тебе дело живое! Сразу! Тепличное хозяйство строить будем. Представляешь, сколько гектаров займет? Тридцать. И тут же поселок. И чтобы все было рационально, строго, красиво! Вот тебе! Проектируй, строй!
Ратников согласно кивнул, и Платон Алексеевич обрадовался:
— Птицеводство мы уже поставили на индустриальную основу — через год-два яйца и птица будут в магазинах без перебоев. Об овощах только задумались, но и эту проблему решим. Четыре-пять лет — и на продажу круглый год станут поступать помидоры, зеленый лук, редиска…
Платон Алексеевич умолк. Мял в руке накрахмаленную салфетку, о чем-то думая. Быть может, вспоминал фронтовых товарищей и друзей, не доживших до победы, павших еще в сорок первом, умерших с горькой памятью о сожженных городах, об оставленных врагу землях, о тяжких, непонятных и необъясненных поражениях, умерших, так и не зная ничего о грядущих победах?..
Думал Платон Алексеевич, наверно, и о том, что народ, потерявший в войну каждого десятого и спасший человечество от фашизма, — такой народ достоин самой лучшей, самой красивой на земле жизни!..
Думал он, наверно, так же, как и говорил, в тех же словах и выражениях — суховато, целыми фразами, ставшими давно трафаретными, — но мыслил он четко и ясно, а главное, искренне верил в то, о чем говорил, о чем думал, и потому, подняв теперь голову, сказал:
— На тех, кто не дремлет, не спит, кто дерется, — на тех мир держится.
— Ох, папка! — воскликнула Люда. Независимо повела плечами: — Ты такого всегда наговоришь!.. Но… Вот объясни! Почему о теплицах стали только теперь думать? Почему птицефабрики не строили десять, пятнадцать лет назад? Не только зеленого луку, а картошки в магазинах иногда не бывает. Почему?
Платон Алексеевич оторвался от спинки стула, бросил на стол измятую салфетку:
— А как бы ты сама ответила?
Люда скривила губы.
— Не знаю. У нас всегда чего-нибудь не хватает. Выбросят в магазине лакированные сапожки — из-за них драка!
— Без сапожек обойтись можно, — резко сказал Платон Алексеевич.
— Па-пка! — протянула Люда. — А я хочу лакированные сапожки! Достань мне лакированные сапожки!
— И мне, — сказала Надя. — Можно же перевести на пошив сапог целую фабрику. А если надо, три фабрики, пять…
Платон Алексеевич, смеясь, покрутил головой.
— Что касается сапог — вы правы. Но многое так легко не решишь.
Люда вскочила, обхватила шею Платона Алексеевича, повисла на нем.
— Ой, папка! Достань сапожки! Красненькие, с золотыми застежками! Ну, достань!
— Достану, достану.
Люда звонко чмокнула Платона Алексеевича в щеку, он, смеясь, отстранился и принялся наполнять рюмки.
— Еще по одной, да и кончать пора.
— Погодите, погодите! Забыл, что ли? — Ираида Васильевна поднялась и
