Златослава Каменкович - Опасное молчание
У Петра стало теплее и спокойнее на душе.
Персональное дело Петра Ковальчука разбиралось в конце собрания. Секретарь партийной организации, знавший Петра еще с той поры, когда тот мальчуганом «под стол пешком ходил», соузник Михаила Ковальчука по Березе Картузской, доложил, что партийное бюро решение по вопросу коммуниста Петра Ковальчука не приняло, а выносит на обсуждение партийного собрания.
Объяснительная записка Петра Ковальчука откликнулась тревогой не в одном сердце. И, может быть, потому, когда он смолк, еще царила тишина, должно быть, схожая с той, когда по братскому закону моряков всего мира наступают минуты молчания в эфире, чтобы услышать, не пропустить одинокий сигнал корабля, терпящего бедствие.
Первым встряхнул с себя оцепенение Иванишин. Он попросил слово. И хотя весь этот вечер убеждал себя: «Сейчас самый подходящий случай свести счеты с Ковальчуком», — Алексей не поддался искушению. Осознал, что не в его силах здесь главенствовать.
— Ловкий и хитрый карьерист Кремнев хотел запутать в своих тенетах Ковальчука… — начал было Иванишин, но Петро предупредил, чтобы тот не смел осквернять память дорогого ему человека.
— Поверьте, вы сейчас похожи на не в меру обидчивого мальчишку, — с нотками отзывчивости возразил Иванишин. — Поймите же, так далеко заходить нельзя!
— Ковальчук должен окончательно решить для себя: с кем он — с народом или с его врагами? — заявил большелобый критик с усами и острой клинообразной бородкой.
Атмосфера сгущалась с каждой минутой. В конце своего весьма мягкого выступления Иванишин внес предложение: за потерю бдительности, хранение у себя фотографии врага народа Ковальчуку вынести строгий выговор с занесением в учетную карточку. И добавил, что бюро райкома может подойти куда строже.
Страсти накалялись. Было совершенно ясно, что никто не остался равнодушным и не один не уйдет, пока не выскажет свою точку зрения.
Писатель Степчук, молча оценивая поведение Ковальчука, думал: «А мне положительно нравится этот упрямый молодой человек. Стоит на своем, называя правду — правдой, как бы она ни была горька»…
И пока Степчук выступал, Петро не сводил с него глаз. «Да, он умеет верить человеку…»
С присущей ему тактичностью Степчук отбил две-три атаки личных приятелей Иванишина, сумев добиться некоторого смягчения того сурового взыскания, которое выносилось Петру Ковальчуку.
Алексей Иванишин увязался провожать Ковальчука домой.
— Петро Михайлович, вы хорошо отделались, — уверял он.
Стараясь заглушить в себе личную неприязнь, прорывавшуюся к Иванишину, Петро всю дорогу молчал.
Неприятности
Директор издательства, человек огромного роста, пожилой, с благообразной внешностью, принял Петра Ковальчука с безукоризненной официальной учтивостью, но без намека на былую задушевность.
— Слушаю вас.
— Сергей Сергеевич, давайте без всякой игры в прятки, — решительно начал Петро. — Не пора ли выложить ключи к этой «тайне»? И, в сущности, каждая рецензия без подписи похожа на удар ножом в густой и темной, как смола, ночи, когда и руку противника не отведешь, да и лица его не увидишь. Я бы на вашем месте…
— На моем месте… — директор мрачно усмехнулся, как бы внезапно что-то вспомнив. — Да, мне известно, что вам не терпится сесть в это кресло, чтобы завести здесь «новые порядки».
На открытом и вдохновенном лице Петра отразилось нечто большее, чем удивление.
— Зловонная вода течет не из чистого озера, — проговорил он. — Хотелось бы заодно узнать и автора этой брехни. Я — писатель…
— Вот, вот! Вы так и говорили: директора надо коленкой пониже спины, а на его место — писателя.
— Да, я говорил, что вообще ошибочно назначать директором издательства человека, которому безразлично, где, чем и кем руководить. Одной привычки повелевать — мало. За пять лет существования этого издательства сменилось семь директоров. Были такие, которые старались избежать конфликта с автором и издавали черт знает что! До сих пор книготорг стонет. Другие с чужого голоса вольно или невольно вносили крайнюю путаницу в оценку того или иного произведения, отбивались руками и ногами от действительно хороших рукописей. Потом эти книги выходили в Киеве, Москве или Ленинграде. Честно говоря, нам не очень-то везло с директорами.
— Вот и договорились, — поднялся с кресла директор, давая понять, что разговор окончен. Он снял телефонную трубку, собираясь куда-то звонить.
— Нет, Сергей Сергеевич, — твердо проговорил Петро. — Мы ни до чего еще не договорились.
— Скоро возвращается из отпуска главный редактор, обратитесь к нему. Это же ваш добрый гений.
— Да, товарищ Ива — мой друг… Но мне хотелось бы знать ваше мнение. Как-то вы сожалели, что у вас не хватает времени побродить по Львову. Почитайте мою рукопись «Светя другим — сгораю…» Львов — тоже один из героев этой книги. И я уверен, когда вы прочтете ее, убедитесь, что дали себя обмануть каким-то злопыхателям, вернее, моим врагам.
Пока Ковальчук говорил, директор смотрел сквозь открытое окно через дорогу на почерневшие от столетий высокие стены Бернардинского монастыря. Бельведер на куполе костела перед монастырем почти скрывался в кучевых облаках, густо затянувших небо. Лишь в одном месте синел узкий просвет, он казался речушкой, над которой вился пар.
— Все писатели влюблены в то, что они создают, — с мрачной иронией покачал головой директор. — А влюбленные часто походят на страусов. Эта птица, как известно, воображает, что если она спрятала голову под крыло и никого не видит, то и ее никто не видит. Нельзя так реагировать на справедливую критику.
— Откуда вы знаете, что критика справедливая? Вы роман не читали.
— Представьте себе, сколько бы я должен был читать. Разве вы у нас один автор? Вашу книгу рецензировали не какие-нибудь невежды или, скажем, проходимцы…
— Вот и назовите их. Этого требует элементарная человеческая порядочность. Иначе я утрачу всякое чувство уважения к вам, без которого никогда не смогу переступить порог этого кабинета, пока вы здесь.
Телефонный звонок оборвал разговор.
Директор повернулся спиной к Петру.
— Приветствую… Да, собирался, Сидор Захарович, но у меня писатель Ковальчук… Поневоле будешь сердитым…
«Сидор Захарович… начальник управления культуры», — подумал Петро.
— Поневоле будешь сердитым! — продолжал разговор директор, не обращая внимания на Петра. — Понимаешь? Ковальчук требует ломать порядки в издательстве… Хо-хо-хо-хо! — громоподобно захохотал директор.
Не дождавшись конца разговора директора с начальником управления культуры, Петро вышел из кабинета, шумно захлопнув за собой дверь.
Пришла беда — растворяй ворота…
Первый секретарь обкома и секретарь по агитации и пропаганде приехали на работу во Львов недавно. Они не знали Петра Ковальчука.
— Оставьте рукопись, мы ознакомимся, — пообещал первый секретарь обкома.
«Возможно, я допустил непростительный промах. Не нужно было вместе с рукописью оставлять рецензии, которые только могут повредить мне», — уже дома разволновался Петро.
В одной из рецензий говорилось, что книгу следует переадресовать в органы государственной безопасности, чтобы там разобрались, почему автор в образе Якова Гамарова, которого он изображает как народного героя, явно восхваляет известного врага народа Яна Гамарника, чью фотографию, как стало известно, Петро Ковальчук хранил у себя до недавнего времени. Во второй рецензии было два-три реверанса: «Есть главы, написанные глубоко драматично, как, например: «Не думай плохо обо мне» и «Отсутствующие никогда не бывают правы». Сожалелось, что такой одаренный прозаик написал насквозь ошибочную книгу, об издании которой не может быть и речи…
Петро набрался терпения и ждал решения обкома партии.
Олесь находился с делегацией рабочих в Канаде. Василь еще ранней весной уехал по назначению работать в сельскую больницу. Иосиф Талмуд уступил мольбам матери, и они насовсем переехали в Краков, где жила одинокая парализованная сестра Ноэми, чудом уцелевшая после восстания в варшавском гетто. А Медведь, окончивший в Одессе мореходное училище, плавал на танкере. Петру без друзей было сиротливо.
Ничего не зная о неприятностях Петра (он оберегал близких от своих передряг с издательством), Мирослава Борисовна по-матерински придирчиво ворчала, обижалась:
— Похудел, точно мартовский кот, а нет, чтобы вовремя пообедать. Я стараюсь, готовлю… И где ты целыми днями пропадаешь? А может, ты влюбился? Прячешь свою девушку где-то в тайне от нас?
— Да кто меня такого замороченного полюбит! — смеялся Петро.
