Юность - Николай Иванович Кочин

Зубцов погост». Люди эти были мне незнакомы, ввязываться в ссору с ними было опасно. Они повернули назад, свистнули и поехали с песней, ругая большевиков и хваля эсеров. Только что я успел войти к себе в избу, как вослед за мной кто-то пошел по сенцам, грохоча и разговаривая. Дверь отворилась, и вошли эти самые молодцы: «Желанный гость зова не ждет, — вскричали они и стали посередине пола. — Ну, хозяин, рад, не рад, а говори: «Милости просим». Жена устилала постель, она вскрикнула при их ужасающем виде и убежала к печи, а ребятишки завыли и бросились вслед за ней. «Отдай нам самогон, иначе череп твой расколем надвое», — сказали они и подняли надо мной наган. «Самогон вы сбросили в крапиву, — ответил я, — идите и ищите сами». «Нет, ты сам неси». Я понял, конечно, что они хотят меня выманить из избы и прикончить в темном месте. Идти я наотрез отказался. Тогда один из них ударил меня наганом в голову. Тут я упал, и остального ничего сам не помню. Рассказывали потом, что жена выбежала на улицу и стала кричать: «Караул!» Тогда молодцы убрались из избы. В это время я очнулся, схватил винтовку и побежал за ними. Но как только я выбежал на зады, выстрелил им вослед, то сзади из сада тоже начали стрелять в меня мои супостаты. Я понял, что если я теперь побегу в открытое поле, мне — капут. Я метнулся по гумнам искать пристанища. Наконец я забрался в большой омет соломы. Стрельба вскоре прекратилась. Я слышал, как они искали меня за овинами, разрывали ометы, стреляли в них, ругались и спорили, прошли мимо моего омета, два раза в него выстрелив, но, к счастью, не задов меня. Я сидел там, задыхался, но не шевелился. Но в это время, пока я там сидел, пьяницы пришли к моей жене, избили ее в кровь при детях, выколотили окна моей хаты, прикарманили государственные деньги вместе с сумкой, которые я приготовил отнести в волость, скомкали и забрали женины сарафаны. «Жулики! Грабители! Самозванцы! — кричали они всю ночь на улице, имея в виду комитетчиков. — Мы вас в бараний рог согнем… свяжем по ноге и пустим по полой воде». На другой день волостная наша чека обезоружила село, нашла в нем бомбы и обрезы, а вредных мятежников отправила в город. Теперь стало легче работать. Хлеба пока доставили пятьсот пудов на ссыпной пункт. Сам знаю, что по нашему селу это мало, очень мало, но стараюсь. Вчера сдал еще хороших овчин семь штук.

Председатель:

— Все вы слышали об ужасной гибели председателя комбеда, товарища Лутошкина, который был предшественником Осьмакова. Во время сельского собрания враги потушили лампу и задушили его под столом. Напоминаю об этом в связи с тем, что говорил товарищ Осьмаков, и предлагаю почтить память вставанием. (Все встают, обнажают головы). Товарищ Лутошкин проводил классовую политику в деревне, и вот церковный староста да кулаки подкупили хулиганов, которые привязали мертвое тело нашего товарища к хвосту кобылы и пустили его по дороге с плакатом: «Всех вас это ждет». (Все садятся вслед за председателем). Слово предоставляется товарищу Ерофееву из Хмельной Поляны.

Ерофеев:

— Ночью влезли кулаки в хату, где была наша канцелярия, над бумагами вдоволь поглумились, потом их выбросили, втоптали в грязь или раскидали по селу. Крышу с избы нашей сорвали и солому развеяли по ветру. А четыре стены разобрали и на околицу свезли, а там подожгли. И когда мы выбежали, то наша канцелярия догорала, а на месте ее осталась куча головешек. Предатели и разбойники! Вот только одно про них и скажешь. Не дают они нам ходу, пугают чехом и французом, говорят: «Когда эсер опять вернется, так будем на комитетчиках воду возить, а мясо их на сковороде жарить». Товарищи, неужели это время придет? Неужели мы все потерпим? Гады, гады! Смерть! Смерть вам обязательная. В это верим и с этим умрем. Я кончил.

Тавлинкин:

— В нашем сельсовете — явные саботажники. Бедняки должны дружнее взяться за работу. Сам председатель Совета перед нами куражится, выходит на улицу и с кулаками гуторит, и нам не подчиняется: «Я вас выше, — говорит, — вы только комитет, да из нескольких лиц, вы сами себя выбирали, а я — Совет, и у меня власть надо всем сельским миром. И выбран я целым селом. Идите вы ко всем чертям!» А члены комитета, прямо скажу, робеют. (Возглас в зале: «Деды наши робели, а мы не должны робеть». Другой возглас: «Наступай смело. А за саботаж арестовывай»). Теперь скажу о комиссаре милиции два слова: пусть не отпускает арестованных кулаков. Вернется он, толстопуз, из волости и опять за свое, а массы говорят: «Кляни комитетчиков, ругай их в хвост и в гриву, все равно за это ничего не будет».

Председатель:

— К сожалению, надо признаться, что еще до сих пор нормальные отношения между комитетами и сельсоветами не налажены. Как общее правило, в нашей волости между ними вражда. Это вызвано подозрительным составом сельсоветов, на что и следует обратить волсовету внимание. Слово предоставляется товарищу Дурылину из села Дымилова.

Дурылин:

— Из-за недостатка семян много у нас в этом году не засеяно земли. Мельницы на учет не взяты, сенокосы разделены подушно, а значит, неправильно, перепись урожая не производится, на почве раздела земель происходят кошмарные явления: друг дружку режут, поджигают, каждый день в улице мордобой, сладу с ними нету. Хлеб с экономических земель расхищен еще снопами, и кто виноват, неизвестно. Совет, состоящий из кулаков, совершенно бездействует. И хотя я считаюсь председателем комбеда, но никто меня не слушает, а члены ко мне не ходят, боятся кулаков, говоря: «Они головы нам сломят». Товарищи, чистая беда, помогите.

Председатель:

— Странно говорит товарищ: «помогите». Если вы ртом глядите, а не глазами да кулаков боитесь, в норы забились да сидите сложа руки, — кто вам поможет? Вы, как слепые, по пряслу бродите. Смешно слышать: «Члены боятся к председателю идти, как бы кулак не заметил». Может быть, вам даже стыдно, что вы комитет создали, может быть, вы стесняетесь? Кулаку это не нравится, видишь ли… Тогда, товарищи, вам надо свадьбы делать, хоровод на улицах водить, а не общественным делом заниматься. Вы что ногайская лошадь у колоды: сама своего сена боится. (Оживление, сдержанный смех в зале.)

Вопрос к председателю:

— Что делать с теми из горожан, которые приносят на себе товар в деревню в