Юность - Николай Иванович Кочин
Вне очереди слово предоставили потом председателю уездного исполкома:
— Я должен вам сообщить, товарищи, приятную новость. Получены сведения о падении белогвардейской Казани и Симбирска. (Шум, ликование, слова заглушаются криками: «Ура!» «Да здравствует Красная Армия!») Кроме того, чехословаки, разбитые нашими войсками, бегут во все лопатки, сломя голову. Вот-вот приволжский район будет совсем очищен от банд. Со взятием Казани и Симбирска — революция непобедима. (Крики прерывают оратора: «Да здравствует коммунизм! Да здравствует товарищ Ленин! Да здравствует равенство и братство!») Последний период ожесточенной классовой борьбы пролетариата с врагами рабочих и крестьян требует максимального напряжения их сил для защиты и удержания своих завоеваний. Только уничтожением фронта чехословаков на Урале и на Волге, англо-французов в Архангельске и Мурмане, решительным отпором «союзникам», организовавшим с помощью золота и социал-предателей грабежи Советской России, можно отрубить голову международной гидре контрреволюции и тем спасти Советскую Россию от призрака смерти и голода. Нашему поражению не бывать! Все, как один, встанем на защиту власти Советов, и всякий, кто посягает на нее, встретит наши груди. Только перешагнув через трупы трудящихся, может достигнуть контрреволюция своих черных желаний. Отвечая предателям, стреляющим из-за угла в вождей рабочего класса, мы заявляем, что не одной сотней тысяч голов заплатит контрреволюция за каждую голову наших вождей, ибо мы не хотим вернуться назад к капитализму, не хотим «учредилки» во главе с Рябушинским и компанией, не хотим власти помещиков. Мы, как один, все за Советскую власть и за свою партию коммунистов. Мы знаем, что только она ведет нас по истинной дороге к социализму, только она является подлинной защитницей наших интересов — интересов трудящихся слоев деревни и города. Никто, кроме нее, не захочет повести нас на решительный бой с мировым капиталом, чтобы доконать его и добиться победы рабочих, только она сможет избавить нас от вечного рабства и нищеты. В деревне мы боремся только с кулачеством, а в городе — с буржуазией, так давайте, как один, встанем, скажем интервентам и белогвардейцам: «Вон из Советской России!»
После того с отчетом выступил председатель волкомбеда:
— Организация комитетов бедноты у нас, вы помните, началась в июле по волости и, надо сказать, в некоторых местах проходила с громадным успехом. Только и слышно было: «У нас все бедняки, нам комитет не нужен». А в некоторых местах, где беднота активно пошевеливалась, комбеды создались очень рано, можно сказать, раньше самого декрета о комитетах, они имели тогда название «голодных комитетов», то есть бедняцких организаций по изысканию себе хлеба. Вот штука, вот хитрость: сама жизнь нам диктовала форму власти. В общем, признаемся, мы с комитетами в волости немного запоздали, потому что в некоторых местах комбеды начали организовываться только в сентябре. Теперь расскажу вам структуру волкомбедов. Волостной комитет бедноты состоит у нас теперь из восьми лиц. Вот кто они такие: председатель, заместитель председателя, секретарь, три члена, двое писцов. Разделяется он на три отдела: внутренний, продовольственный и по борьбе с контрреволюцией. Внутренний и продовольственный работают сообща, а отдел по борьбе с гидрой работает совместно с волостным комиссариатом по борьбе с контрреволюцией. Работа, братцы, очень тяжелая у них. Сами по себе знаете, ребята не знают ни сна, ни покоя, оберегают день и ночь нашу власть. Разъезжают они по волости, отбирают оружие, которым враги разят нас в спину, составляют протоколы, ловят спекулянтов, которых завелось, как блох в тулупе, арестовывают вредных элементов и препровождают их в уездную Чрезвычайную комиссию. Одним словом, работы по горло. Ни сон, ни еда на ум нейдут. Но ребята и не жалуются, знают, что лес сечь — не жалеть плеч. Продовольственный отдел пока не все взял на учет, хотя это и входит в его задачу. У нас в волости производится реквизиция очень вяло, излишки не все выявлены; это, братцы, не фасон. Кулак, как барсук, прячет добро в землю, саботаж целиком не сломлен, спекулянтов — пруд пруди, шептунов, сплетников, паникеров — до лешей матери. Гляди в оба, ребята, время упустишь — не догонишь! Понатужься, ребята: по окончании реквизиции удовлетворим всю бедноту волости годовой нормой, а весь излишек немедленно отправим на ссыпные пункты. Пока удачно сдали государству скотину, сено, солому. Вот с хлебом, прямо скажу вам, чертовски плохо. Вы здесь собрались, чтобы рассказать о наших делах, так вот теперь слово вам, а я буду слушать.
Товарищ Осьмаков:
— Я собрал сход и сказал: «Мужики, хлеб следует учесть, описать, стало быть, чин-чином». Кулаки — плотный народ, на меня набросились волками, кричат: «Ты, лоскутник, разделил нас на кулаков, на бедняков, чтобы легче было грабить и сделаться диктатором на селе», — и стали требовать, окружив меня, отчет, куда я девал хлеб, скот и фураж. Но я — тоже обожженный кирпич. Я сказал, что все отправлено в доблестную армию. Тогда один из них сбил рукой с меня фуражку, крикнул: «Врешь, большевистское рыло, продал да прокутил с бабами».
Члены комбеда выручили меня, и я кое-как вырвался. Но вскоре узнал, что в село должна прибыть подвода с самогоном для спаивания молодежи. «Ох, — думаю, — попал, как сом в вершу, будет резня, потечет наша кровушка». Явно готовились к восстанию, кое-кто уже наспиртуозился. Кроме того, вызнал я, что они везли и оружие: старые дробовики и охотничьи одностволки. «Ну, — говорю сам себе, — товарищ Осьмаков, надо их обезоружить» — и стал ждать со своими товарищами эти подводы в проулке. Кругом — глаз выколи, тьма-тьмущая. И вот, в полуночь помчались две подводы мимо нас, как вихорь; тут мы принялись стрелять в воздух и взывать: «Эй, остановитесь! Застрелим на месте!» Они остановились и спешно стали сбрасывать самогон в крапиву. Все были пьяны в стельку, сильно матерились, ругали комитетчиков и обещали им «пересчитать ребра, скулы своротить» и все в таком роде. Надо было их арестовать, а как это сделаешь, когда они при наганах. Я велел им идти в избу, но они отказались. Говорят: «Будь доволен, что отдали самогон. А приставать станешь, так отправим тебя в Могилевскую губернию, Мордасовского уезда, на
