Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— Посмотрим, — сказал Ракитин. — Если будет нужно, организуем.
Когда разговор закончился и оба начальника собрались уходить, Ракитин попросил Алтунина задержаться. Оставшись наедине с ним, спросил:
— Вот вы об улучшении грузового движения часто речь заводите. Мне говорил Зиненко, что вы серьезно этим вопросом занимаетесь. Верно?
— Да, кое-что сделал, — неторопливо ответил Алтунин, — послал все в Министерство.
— Ответили?
— Ответили. Не знаю, как дальше будет.
Ракитин достал из кармана папиросы, предложил курить.
— Может, покажете мне эту бумажку из Министерства?
— А почему же… можно.
Затягиваясь папиросой, Борис Иванович опять посмотрел на квадрат солнца. Сейчас квадрат был уже почти на середине стены. «Значит, время подходит к двенадцати», — подумал Ракитин и сразу вспомнил, что хотел побывать сегодня на строительстве нового моста через реку, потом на элеваторе и попутно заглянуть на швейную фабрику, где шла подготовка к пуску нового цеха. Теперь, конечно, во все три места ему не успеть.
— Знаете что, — сказал он, оживленно взглянув на Алтунина. — Я сейчас к вам подъеду. Не возражаете?
— Пожалуйста.
Через несколько минут они уже сидели в горкомовской «Победе», которая проворно бежала к вокзалу. После обильных дождей город казался обновленным. Вымытый асфальт отливал синевой и приятно поблескивал. По обеим сторонам его стояли мелколистные карагачи. А на фоне зеленых травяных дорожек полыхали цветы, — красные, синие, фиолетовые, желтые, будто в степи после весеннего паводка.
— Выходит, Кирюхин побаивается нового, — как бы продолжая прерванную беседу, сказал Ракитин. — А я ведь считал его смелым человеком.
— Может, и правильно считали, — неторопливо заметил Алтунин. — Только сейчас, по-моему, одной смелости руководителю мало. Время требует раздумий, поисков. А Кирюхин сидит на старом паровозе и кричит: вперед!
— Верно, кричит! — покачал головой Ракитин. — И еще как кричит!
В депо секретарь горкома рассчитывал задержаться минут пятнадцать, не более. Но как только взял в руки письмо со штампом Министерства путей сообщения, решил не торопиться. Даже пиджак повесил на спинку стула. В письме сообщалось:
«Уважаемый Прохор Никитич! Ваши материалы, относительно упорядочения грузового движения на транспорте, получили. Вопросы подняты весьма важные, требующие непременного и внимательного изучения. Кстати сказать, вы хорошо сделали, что не ограничились только сигналом, а по каждому поднятому вопросу приложили довольно внушительные доказательства…»
Ответ был подписан заместителем министра еще двадцать четвертого мая.
— Давненько, — сказал Ракитин, как бы продолжая разговор, начатый в горкоме. — И что же, никакого больше сообщения?
Начальник депо отрицательно покачал головой.
— Тогда вот что! — сказал Ракитин. — В понедельник я в Москву поеду, в ЦК. Городские дела решать будем. Хорошо бы и письмо это мне с собой захватить. Как вы на это смотрите?
Алтунин задумался:
— А что, захватите! И может, еще со старшим диспетчером отделения Галкиным поговорите? Он тоже писал и в управление дороги и в Москву.
— Поговорим обязательно, — сказал Ракитин и попросил позвонить Галкину по телефону.
19
Солнце опустилось за городские крыши, а духота одолевала даже сильнее, чем днем. Воздух был неподвижен, как вода в аквариуме.
Роман Филиппович сидел в палисаднике на скамейке, положив ногу на ногу. Попыхивая папироской, он делал вид, что занят чтением газеты. Но этим он только успокаивал Евдокию Ниловну. На самом же деле он всячески прикидывал, с чего начать задуманное письмо в редакцию. Описать ли сначала все, что произошло с Петром, а потом уже раскрыть главную причину этого события? Или сразу писать о причине? Ему, правда, не очень хотелось, чтобы зять в помощники машиниста был переведен. Неприятное это дело. И главное, для Лиды большая обида. Но он был уверен, что такое суровое наказание наверняка отрезвило бы Петра, вышибло из него весь хмель честолюбия. И больше того, спасло бы его и других от возможных новых неприятностей.
«Но самое важное, пресечь кирюхинские замашки», — сказал самому себе Роман Филиппович и, погасив папиросу, направился в свою комнату.
— А ужинать когда будешь? — спросила появившаяся в дверях Евдокия Ниловна.
— Потом, потом, — ответил Роман Филиппович.
— Когда же потом? Спать ведь скоро.
— Ну ты ложись, а я посижу малость. Дела тут кой-какие имеются.
Евдокия Ниловна погрозила пальцем.
— Ох, Роман, Роман. Людей ты любишь обучать, а сам даже семейного порядка не признаешь. Куда это годится?
— Да не хочу я ужинать. Понимаешь?
— Понимаю, понимаю. Только я ведь не отступлюсь. Ты знаешь…
И вот за окном уже стемнело. Роман Филиппович включил настольную лампу под темно-зеленым абажуром. А хозяйка не успокаивалась. Она то вроде нечаянно позвякивала посудой, то стул передвигала с одного места на другое и даже покашливала так, чтобы слышно было во всех комнатах. В другое время Роман Филиппович не стал бы упорствовать, давно бы вышел из-за своих «крепостных» стен. А в настоящий момент не мог. Он, не отрываясь, писал:
«В отделении нашей дороги, в кабинете начальника товарища Кирюхина висит картина с изображением локомотива, который мчится навстречу алой заре, восходящей над горизонтом. Картина, конечно, яркая, красивая. И слова под ней раскрашены золотом: «На полной скорости — к коммунизму». На первый взгляд вроде все правильно. А вот человека на картине нет. Символ получается вместо человека. А что это, извиняюсь, за скорость без человека? Но дело тут не только в картине. Дело в том, что метод работы, утвердившийся в нашем отделении, точь-в-точь похож на это изображение. Здесь тоже кричат о плане, о новых рубежах, о рекордах, а человеку никакого внимания. Больше того, своими действиями товарищ Кирюхин нередко побуждает некоторых нетвердых людей идти на сделку с собственной совестью и совершать поступки, несовместимые с коммунистическими нормами. Расскажу о том, что произошло с коммунистом М.».
Но тут Роман Филиппович отдернул от бумаги ручку, нахмурился. И, зачеркнув последнюю фразу, написал заново:
«Вот что произошло у нас в депо с известным машинистом Петром Мерцаловым…»
Писал Роман Филиппович медленно и трудно. Очень долго раздумывал, следует ли писать о том, как была предоставлена Петру новая квартира? Прикинул все возможные по этому поводу толки в коллективе, в семье. И все-таки решил не скрывать и этого факта. «Уж быть откровенным, так до конца».
Последнюю страницу Дубков писал несколько быстрее, чем все предыдущие. Едва успел дописать, как распахнулась дверь и вконец рассерженная хозяйка внесла в комнату поднос с ужином.
«Да что ты ходишь за мной, как за маленьким», — хотел возмутиться Роман Филиппович. Но, увидев нахмуренное лицо жены, смягчился. Потом спокойно взял у нее поднос, и они вместе пошли на кухню.
