Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях
— Дрова есть, огонь есть, вода есть, котел есть. Больше ничего нет. Не веришь — сам гляди. Вчера ходил, низко кланялся купцу, просил взаймы немножко мяса — он сказал: «Хорошее себе надо, а плохое — собакам. Собак не покормишь — стадо не пропасешь».
— Велико ли у него стадо? — спросил Спиридон.
— Я не считал. Пастухи говорят: голов тыщу есть.
Тут отдышавшийся Крушенец сказал:
— Хозяин, налей полный котел воды и кипяти! Больше от тебя ничего не надо. Все другое: мясо, рыбу… мы найдем сами. Пошли, товарищи!
Приезжие ушли в поселок. Не раз обманутый прежде, хозяин послал за ними сынишку следить, куда пойдут, что будут делать. Нигде не останавливаясь, ни с кем не заговаривая, они прошли прямо в купецкую лавку. Там густо толпился народ. В одной половине лавки орудовал сам купец, сухопарый, бородатый мужик. Все у него — глаза, руки, ноги, язык — было бойко. В другой половине орудовала толстая, краснощекая, ленивая купчиха. Купец сразу делал множество дел: продавал муку, соль, котлы, чайники, ружья, капканы, покупал пушнину, оленьи туши, рыбу. Купчиха продавала только мелкий товар: чай, сахар, табак, бисер, ленты, иголки, нитки…
По-деревенски хозяйственный, Спиридон занялся покупками и на текущий расход и впрок; купленным нагружал Коляна и Авдона. Один большой кусок мяса велел немедленно отнести в тупу, где остановились, и спустить в котел вариться.
Крушенец приглядывался, приценивался, прислушивался. За пуд оленьего мяса купец платил пуд ржаной муки и тут же продавал это мясо вразновес по двойной цене. За солдатский пустой котелок требовал шкурку песца.
— Эй, хозяин, неладно торгуешь! — вдруг на всю лавку сказал Крушенец.
Хозяин подскочил к нему:
— Что такое?
— Говорю, неладно торгуешь, обижаешь народ. За пуд мяса надо давать три пуда муки.
— Мясо здесь растет, а мука не растет, ее через море везут. Это надо принимать во внимание, — сказал купец наставительно.
— Я все учел. И за другое дерешь безбожно, — продолжал Крушенец.
— Ты в чужой монастырь не суйся со своим уставом. — Хозяин протянул руку, чтобы схватить критикана за рукав. — Марш из моей лавки!
Спиридон отвел руку купца и сказал грозно:
— Только тронь хоть кого из нас, не сойдешь с места!
— Что же это такое?! — выкрикнул слезно купец. — В своем доме не хозяин.
— Это — революция.
Затем Крушенец попросил всех приостановить куплю-продажу и прочитал ленинское обращение «К гражданам России!». Слушали, что называется, не дыша, замерев.
— Понятно? — спросил Крушенец.
Ему никто не ответил, все только переглянулись и потом остановили взгляд на купце.
— Не понятно? — еще спросил Крушенец.
В ответ снова то же движение глазами.
— А… понимаю, понимаю, вы боитесь говорить, — догадался Крушенец. — Боитесь этого лавочника, ждете, что скажет он.
Кое-кто осторожно кивнул: да, боимся.
— Не ждите. Он ничего не скажет, мы лишаем его голоса. Он теперь лишенец. На собранья не пускайте его, в органы власти не выбирайте! Вся власть перешла к трудовому бедняцкому народу. По всей России пойдет один устав, один закон — советский. Я приехал помочь вам выбрать орган новой власти — Совет. Спрашивайте кому что угодно.
И снова полное молчание.
— Ладно, сделаем перерыв, — решил Крушенец. — Вы подумайте, а мы кое-что купим. Эй, купец, становись к прилавку!
— Я закрываю торговлю. Насовсем. Вали все на улицу. Все, все! — выдохнул косноязычно купец.
А Крушенец отчеканил:
— Именем закона приказываю торговать! Придет время — закроем, тебя не спросим. А пока торгуй, обязан. Людям надо покупать где-то.
Но люди потеряли охоту покупать и разошлись. Последним ушел из лавки Крушенец. В этот момент он и купец так сцепились ненавидящими взглядами, что, не будь поблизости Спиридона, схватились бы врукопашную. Спиридон все время держался около Крушенца: он и послан был не столь агитировать, сколь охранять всю экспедицию.
Вернулись в тупу, где остановились на отдых.
— Обед готов, — сказала хозяйка.
— Разливай! — отозвался Крушенец.
— Ты — сам, — заупрямилась хозяйка.
— Я — гость, ты — хозяйка. Тебе полагается угощать нас.
— Мясо твое, соль твоя, моя одна вода. Совсем я не хозяйка.
— Дом твой, мы у тебя — это главное. Ну, смелей! — Крушенец потянул хозяйку к котлу. — А где народ?
— Ушел.
В тупе были только хозяин да хозяйка.
— Позови всех! — стал просить Крушенец. — Я без них не сяду обедать.
— Далеко ушли, по делу, — отговаривалась хозяйка.
Какое может быть дело у стариков и ребятишек на улице в трескучий мороз? Ясно, что их вытурили от обеда, чтобы не глядели голодными глазами в рот гостям. И Крушенец настаивал:
— Всех! Всех!
Хозяйка начала ссылаться на посуду:
— Мало. Придется обедать в две очереди.
— Вот и покорми сперва стариков с ребятишками, — настаивал Крушенец. Удрученный нищетой, забитостью, всем страшным порабощением, до какого довели народ царские власти и торгаши, он решил добиться здесь своего — сломать нечеловеческое отношение.
Наконец хозяин сдался, вышел к соседней землянке, покричал, и все изгнанные вернулись домой. Крушенец усадил их к низенькому лопарскому столу. Они так стеснились, что нашлось место и для всех хозяев и для гостей. Нашлась и посуда.
Давно, а возможно, и никогда в этой тупе не едали так вкусно, сытно и весело. Крушенец подбадривал всех:
— Ешь без оглядки! Мало будет — еще сварим.
День был ноябрьский, короткий. Отобедались уже потемну. Крушенец попросил хозяина позвать народ: авось в темноте, тайком от купца, придут, разговорятся. Так и получилось. Народу собралось столько, что вместить всех мог только купецкий дом.
— Пошли к купцу! — предложил Крушенец.
— При нем нельзя говорить, — предупредили осмотрительные люди. — Ты уедешь, а мы останемся. Нам с купцом жить.
— Мы не пустим его, он ничего не услышит, — пообещал Крушенец.
— Не услышит у себя в доме?.. Как так?
— Пошли. Увидите.
Многое уже передумавший, купец охотно открыл дом, пустил в самую большую комнату, где принимал гостей. Когда люди расселись, большей частью по привычке на пол, Крушенец сказал купцу:
— А ты выйди! Как лишенный голоса ты не имеешь права присутствовать на собрании полноправных граждан.
Купец заикнулся было спорить, шуметь, но Спиридон вывел его за дверь.
— Он будет слушать оттуда, — раздались голоса.
— Не будет, — успокоил встревоженных Спиридон и остался за дверью.
На Крушенца опрокинулся водопад вопросов: кто такой Ленин? Где царь? Для чего Совет, что делать ему? Кто будет торговать, если купец закроет лавку? Кому платить налоги? Сколько? Что такое коммунизм?..
Всю ночь Крушенец отвечал и рассказывал, как представлялась ему новая жизнь. На многое он не мог ответить и обещал разузнать в Хибинах, в Мурманске, потом снова приехать в Умбозеро.
При выборах в Совет начался спор, но все-таки с грехом пополам выбрали семь человек.
Когда собрание кончилось, люди начали спрашивать друг друга:
— Ты все хорошо понял?
— А ты?
— Вроде понял.
— Ну, скажи, что будешь делать при коммуне?
— Я скажу, — вызвался Авдон — Глупы Ноги. — Я лучше всех понял. Сперва поеду в лавку, возьму продукт, двое сани, потом буду в тупе чай пить, табак курить, в потолок плевать. Съем продукт — снова поеду в лавку, еще возьму двое сани.
Разошлись, не зная, как понимать такой коммунизм: сколько в нем шутки и сколько серьезного.
…Жители следующего поселка так настрадались от царской власти, что больше не хотели никакой. Сколь ни убеждал Крушенец, что без Совета купец заест их, они твердили:
— Один-то не заест, лопнет, — и отказались выбирать Совет.
В горах за этим поселком по упряжке, на которой ехал Крушенец, открыли пальбу, то ли особые ненавистники всякой власти из этого поселка, то ли подосланные умбозерским купцом. Крушенец приказал Коляну повернуть оленей на выстрелы, но место было горно-лесистое, а время сумеречное, и найти стрелявших не удалось.
В Веселых озерах по большому доверию к Коляну Совет выбрали без всяких споров. Там Колян пустил своих измученных оленей в стадо Максима и взял у него для дальнейшей поездки свежих.
— Вот пригодились твои олешки, — сказал он старику.
— Они-то пригодились. А я кому буду годен без олешков? — Максим завздыхал. — Охо-хо! Стар — хуже, чем мал.
Искрестив почти всю оленеводческую Лапландию, приехали в Мурманск. Город был небольшой, только зачинающийся, но интересный, двойной: один — город домов на берегу, другой — город кораблей на воде. Береговой сильно засыпан, укутан снегом; наводный завешен густым туманом незамерзающего Кольского залива и корабельным дымом.
