Нотэ Лурье - Степь зовет
«Ну, постой, сейчас я ему задам! Что это он себе думает?»
На ходу она одернула платье, привела в порядок волосы.
Один из колхозников что-то рассказывал, остальные громко смеялись.
Присмотревшись внимательнее, Зелда поняла, что ошиблась, — Онуфрия среди хуторян не было.
— А, Зелдка, — с приветливой улыбкой кивнул ей Калмен Зогот. — Что так рано?
— Вместо отца пришла? — спросил Хома Траскун.
— Как это? — Зелда остановилась в испуге.
— Идем, идем с нами! Мы не против.
— С молодой оно всегда веселее, — добродушно шутили хуторяне.
Зелда не слушала, растерянно оглядывалась.
— Где он? — спросила она тихо и с тревогой ждала ответа. — Где же он?
— Ты на кого оглядываешься? Или что потеряла?
— Кого ищешь? — со смехом спрашивали колхозники.
Их смех немного успокоил Зелду.
— Отца. Он со вчерашнего дня домой не приходил…
— Вон оно что! — Додя Бурлак почесал у себя в бороде. — Ну, значит, к девушке завернул.
— К девушке не к девушке, а уж к вдове…
— Сама понимаешь, — развел руками Микита Друян, — мужику без бабы никак нельзя…
— Ай, хватит вам шутки шутить! — в сердцах сказала Зелда и все оглядывалась, искала отца. — Говорю же, как ушел он на рассвете, так и не приходил, дома не ночевал…
— Вот так номер! Она хочет, чтобы он дома ночевал!
Снова грянул хохот.
— Да будет вам! Чего языки распустили? — сердито отозвался Калмен Зогот, складывавший пустые мешки. — Человек о деле спрашивает, а они… Иди сюда. Нечего с ними, сама видишь… Говоришь, Онуфрий не ночевал? Та-ак… Мы с ним вместе бороновали вчера. Он решил еще борозду пройти… И нет его, говоришь? В самом деле чудно… — сказал Калмен, не выпуская из рук старого мешка.
Колхозники перестали смеяться, посматривали то на Калмена, то на Зелду, в раздумье скребли бороды и тихо переговаривались.
— Может, он ток сторожит?
— Я сторожил, — сердито махнул рукой Триандалис. — Только оттуда.
— А может… Где ж ему быть?
— Ты его вечером не видел, Микита? А ну, вспомни!
— Надо спросить Юдла. Может, он его отправил с подводой на станцию.
— Где там! Вчера подводы на станцию не шли.
— Вот так история… Что же с ним случилось? Вдруг около амбара кто-то громко крикнул. Все
обернулись. По заросшему огороду галопом скакала пегая лошадь.
— Стойте-ка! — радостно закричал Калмен Зогот. — Это его кобыла! — И вдруг замолчал.
Кобыла с громким ржанием вбежала во двор и понеслась к колодцу. За ней волочились разорванные постромки и перевернутая борона.
— Ой! — пошатнулась Зелда. — Ой, несчастье случилось! — И пустилась бежать через огород, в степь.
На колхозном дворе поднялся шум. Все всполошились. Люди хватали вилы, грабли и бежали вслед за девушкой.
— Ты видел, что с кобылой делается? — А где же вторая?
— Может, его лошади разнесли?…
— Куда вы? Что тут стряслось? — кричал прибежавший откуда-то Коплдунер.
— Туда, к Вороньей балке.
Колхозники рассыпались по степи, шарили в канавах, в траве.
Калмен Зогот все с тем же мешком в руках пытался догнать Зелду.
— Зелда, подожди-ка… Постой!
Девушка не отвечала. Тяжело дыша, полуоткрыв запекшиеся губы, она бежала, не оглядываясь.
Вот и Воронья балка. Низом, над черной пашней, полз беловатый туман. Земля после ночи была холодной и сырой. Вокруг стояла предрассветная тишина. Никого нигде не видно было.
Калмен Зогот оставил Зелду и повернул в сторону, туда, где они вчера вечером бороновали вместе с Онуфрием. Вдруг он остановился и испуганно отпрянул.
Перед ним, вытянувшись на вспаханном сыром черноземе, лежал Онуфрий Омельченко. С минуту Калмен стоял в оцепенении. Потом осторожно убрал лопату с рассеченного, в запекшейся крови лба, низко склонил голову и дрожащими руками прикрыл лицо убитого мешком.
Когда прибежала Зелда, вокруг уже толпились хуторяне с граблями и вилами. Они пытались ее задержать, но девушка протолкалась вперед и остановилась.
Голова Онуфрия была покрыта мешком, рубаха на плече лопнула, на одном колене выделялась свежая синяя заплата, которую Зелда третьего дня сама пришивала. Еще не совсем понимая, что произошло, девушка подбежала к отцу и с силой сдернула с его головы мешок.
Ее красивое лицо исказилось болью. Схватившись за волосы и закрыв глаза, она, словно в беспамятстве, пробежала несколько шагов, и по затянутой туманом степи разнесся протяжный крик:
— Та-а-то!..
Она повалилась ничком и вытянулась на земле.
Потрясенные случившимся, хуторяне тихо переговаривались, со страхом смотрели туда, где, уже снова накрытый мешком, лежал Онуфрий.
Народу все прибывало. В расстегнутом, помятом пиджаке, то и дело спотыкаясь, потный, красный, прибежал Юдл Пискун и с громкими причитаниями бросился к покойнику:
— Ах, аи, какое несчастье! Аи, какая беда!
Он уже потянулся было к мешку, хотел открыть лицо, но тотчас отдернул руку. Ему стало страшно. Что тут было? За что его убили, Онуфрия, и кто? Не молния же в него ударила… Что-то произошло между ним и кем-то еще? Не сболтнул ли чего-нибудь Онуфрий? А может быть, он и Зелде успел рассказать?…
— Ай, беда! Ай, несчастье! — шепотом повторял Юдл, отступая. — Где она, где Зелда?
Зелда все так же лежала ничком на земле. Ей хотелось плакать, кричать — тогда ей стало бы легче, — но у нее сдавило горло, она задыхалась.
Вокруг стояли женщины, прижимая к себе детей.
— Недаром всю ночь выли собаки…
— Как это раньше не спохватились?
— Гулянка у них была какая-то…
— Может, его еще и спасли бы…
— Такое горе! Нежданно-негаданно…
— Может, его кони убили?
— Какие там кони! Вы разве не видели? Лопатой рассекли голову. Подойдите посмотрите.
— Ой, перестаньте, перестаньте! Я этого не выдержу…
Колхозники молча оглядывали балку, где произошло загадочное убийство, и каждый старался вспомнить, где он был в то время, что делал, не слышал ли крика или еще чего-нибудь подозрительного.
Иные подходили к телу, приподнимали мешок, потом угрюмо отворачивались и садились прямо на сырую, черную пашню.
— Э-эх… Нехорошо, Онуфрий!..
На эмтээсовской бричке с бокового проселка примчались Синяков и Волкинд. Они были на только что присоединенном к Бурьяновскому колхозу участке близ Веселокутского колодца, поэтому им не сразу сообщили страшную весть. Волкинд отозвал Коплдунера и Хому Траскуна, чтобы расспросить о случившемся.
Не говоря ни слова, насупившись, Синяков подошел к телу. Он снял шапку, постоял со склоненной головой. Вдруг ему показалось, что Онуфрий зашевелился под мешком. Синяков отступил, не спуская глаз с убитого. Ему все казалось, что тот шевелится, сейчас поднимет руку, голову, встанет и начнет говорить, как вчера вечером, вот здесь, на этом самом месте…
Как бы решившись в чем-то убедиться, Синяков рывком приподнял мешок, с минуту пристально смотрел Онуфрию в лицо, потом бережно накрыл и отошел, побледнев. Его охватило острое желание, не медля ни минуты, уехать отсюда, и вместе с тем он испытывал какую-то дикую радость, удовлетворение.
— В район уже сообщили? — спросил он, не поднимая глаз и сам удивляясь тому, как хрипло звучит его голос. «Надо взять себя в руки». — Сейчас же пошлите нарочного! — добавил он повелительно. — Как это произошло? Когда узнали об этом? Кто первый его нашел?
Калмен Зогот обстоятельно рассказал агроному, как Зелда пришла рано утром на колхозный двор, как колхозники шутили, как потом с огорода прибежала пегая лошадь, волоча за собой перевернутую борону, как они
тогда догадались, что случилось неладное, и побежали в степь.
Синяков хмурил брови и, сжав губы, кивал головой. Достал жестяную коробку с махоркой, скрутил цигарку, закурил, дал закурить Зоготу, время от времени поглядывая на Юдла, который вертелся в стороне. Агроном не забыл того, что услышал вчера от Онуфрия.
«Распустился! — Он следил за завхозом недобрым взглядом. — Своими комбинациями может провалить все дело. Дурак! Надо ему вправить мозги».
Колхозники толпились вокруг агронома, ждали, что он скажет.
— Как же это так? — тихо, словно с самим собой, говорил Калмен Зогот. — Такой честный человек, кому он мешал? Собаки никогда не обидел. У кого могла подняться рука на него?
— Может, это из-за коней? Хотели увести, а он не давал? — робко предположил кто-то.
Синяков глубоко затянулся, смотрел туда, где лежал Онуфрий, и молчал.
— Нет, — помотал головой Калмен Зогот. — Вот пасутся ночью наши кони, и никто на них не зарится. Кто их тронет? Вокруг одни колхозы.
— Может, это его по ошибке…
— Скажите, а в хуторе он ни с кем не враждовал? — резко спросил вдруг Синяков.
Колхозники недоуменно переглянулись.
