Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
Она широким крестом перекрестилась и повела его в избу. Это была двухэтажная деревянная обитель знахарки или монашки. Нижний этаж в подвале, окна вровень с землей, верхний этажик под дранкой, окнами в сад и на Оку, на поемные луга с ивняком и осокорями. Флигелек стоял в саду, с деревянной резьбой: кружочки, цветочки, русалочки с хвостами на наличниках, кочеток на коньке крыши, он поворачивался от ветра туда-сюда. В летнее время вся изба буйно обрастала хмелем, и сейчас вот созревший хмель обхватил избу со всех сторон, так что в избу надо продираться сквозь косматые его крепкие ветки. А зимой двор задувало сугробами, так что приходилось каждый раз после заносов прорывать к двери ход. В нижнем подвальном этаже с русской печью, занимавшей половину помещения, жила сама хозяйка-просвирня, с иконостасом старых икон в правом углу, перед которыми денно и нощно теплилась лампада. В центре иконостаса — небожитель Саваоф и Спаситель, по бокам — угодники, всех почетнее из них — земляк Серафим Саровский, лысый, круглобородый, согбенный, в купецком кафтане, подпоясанном веревочкой, он с подожком и с медведями. Одаль — дева Мария с венчиком из роз, со склоненной к плечу головкой. Много лубочных картинок из жизни христиан-великомучеников. Все остальное пространство на стенах утыкано пучками пахучих трав, которыми хозяйка пользовала недужных горожан безвозмездно. В углу — кровать с горой пуховых подушек за ситцевой занавеской. У окошка стоял стол с блестящим медным тульским самоваром. В простенке над столом висела клетка с канарейкой, на подоконниках, как везде, неизменные лимоны. Лимонами городок прославился наравне с металлическими изделиями и попал даже в историю. Местных хозяек, хорошо умеющих выращивать лимоны, областная пресса прославила на все Поволжье.
Чистота здесь была такая, какая встречается только в музеях и в монашеских кельях да у старых дев-мещанок глухих уездных городов. Нигде ни соринки, все прибрано, все на своем месте, пахнет ржаным хлебом, сухими травами и лампадным маслом. На полу — тряпичные половички-дорожки, которые хозяйка каждое утро выносила на двор, выбивала веником и развешивала на шестах. В хибарке ходили только в домашних туфлях. Из нижнего этажа в верхний вела в углу внутренняя лесенка. В верхнем этаже хибарки было светлее, квартирка предназначалась для постояльцев и оборудована применительно ко вкусу культурных людей, по представлениям хозяйки: спаленка за перегородкой, герань на окнах, розовые обои, тюлевые занавески до полу, в углу — один образок богоматери нового письма с позолотой и розанами. На стенах — портреты царей и генералов. Пол крашен охрой, и дорожки не домотканые — купленные на Нижнегородской ярмарке, голубенькие. Пахарев попробовал постель, рука его утонула в перине.
— Тетя Сима, пожалуйста, положите вместо перины простой соломенный тюфяк. Я так не привык.
— Нет уж, голубь голубой, меня за это люди осудят. Чтобы такой красавец, со сторублевым жалованьем, да стал на соломе спать… А вот еще скажу: иконки я никогда не убираю… Хоть гневайся, хоть нет… А изба без иконок — это все равно как кровать без подушки.
— Ну что делать, ладно. А это что за книги?
Пахарев снял с поставца в кожаных переплетах тяжелые, с засаленными страницами, книжки и прочитал заглавия: «Новейший лечебник. Самые верные способы посредством трав излечивать все болезни». «Тысячи советов, как быть богатым и счастливым». Книги были столетней давности.
— Вот их ты мне оставь.
— Нет, родимый, их-то вот и не оставлю. Читать-то их следует с молитвой. А ты ведь, чай, безбожник?
— Да, тетенька Сима, врать не буду, атеист.
— Теист. По сектантской вере, выходит. И таких у нас в городе много. Баптисты, хлысты, скопцы, молокане… Староверы тоже. Не в укор тебе будь сказано, молодец, не по-нашему это. Не по-православному. Едина праведна вера есть — православная, русская… Я, батюшка, тебе самоварчик поставлю.
— Не откажусь.
Она забрала книги и сказала, с любовью их поглаживая:
— Без них нам нельзя. Всякое на миру случается. А эти книги выручают, страх нужденные, не какие-нибудь романы да романцы. Бабам по докторам шататься недосуг, так со всякой всячиной ко мне. А разве откажешь? Это мне от бабушки-дьяконицы в наследство осталось, вот я и пользую… А эти вот иконки святых, — она указала на маленькие прокопченные лики на дощечках, развешенных рядом с поставцем. — Ежели лечебник не помогает, тут уж приходится обращаться к помощи их. Всякий святой, батюшка, имеет свою благодать исцелять болезни, она, благодать-то, дана от бога… Вот эта иконка предтечи Ивана врачует глаза. Святой Роман избавляет от неплодства и бесчадия, а от грыжной болезни надо кучаться молитвой преподобному Артемию, от трясовичной — святому мученику Миките. Винный запой и загул и прочие блудные страсти изгоняет святомученик Винефатий… Верующему надо только одно помнить: в какой день какому угоднику служить молебен — и все. Я никогда не хвораю и знать не знаю, что за хворь, а мне, почитай, восьмой десяток.
Она ушла ставить самовар, а Пахарев, не спавший ночь, стащил с кровати перину и лег на жесткие доски, прикрытые простыней. И думал весело: «Миргород. Ну что ж, засучивай рукава, Пахарев. Включайся в культурную революцию… Не пищи!»
Чуть-чуть ветерок повевал в спаленку, колыхал тюлевые занавески. И тишина, и уют, и чистый воздух сделали свое дело. Он мгновенно заснул.
5
После обеда, если дозволяло время, Евстафий Евтихиевич имел привычку отдыхать на кушетке с книгою в руке. По прочтении страницы глаза его слипались. Через час, освеженный дремотой, он поднимал книгу с полу и продолжал чтение.
Читал он только классиков художественной литературы. И еще исторические и философские сочинения. Все написанное учеными о позднейших временах он считал сомнительным по достоверности.
Когда он возвращался из школы, на пороге его встречал квартирант Каншин и поздравлял с добрым днем. А если замечал на лице учителя беспокойство, участливо спрашивал: «У вас неприятности, дорогой Евстафий Евтихиевич?» — и старался его развлечь и утешить.
На этот раз страдальческое выражение на лице Евстафия Евтихиевича квартиранта прямо-таки сразило.
— Что с вами? Вы больны? Сердце? — испуганно воскликнул Каншин. — Я вам дам кремлевских капель, сейчас, один момент.
— Оставьте меня, дорогой мой, — ответил учитель. — Сердце лечат только сердцем. А где оно у них? Сердце, по-ихнему, — буржуазный предрассудок.
Он накормил
